Подлинно любящие идут к значимым для них индивидуальным целям, но при этом считаются друг с другом и поддерживают друг друга на этом самостоятельном пути. Поддерживать в таком случае – значит вместе справляться с окружающим миром и открывать возможности друг для друга, стоять плечом к плечу, а не сталкиваться лбами. Подлинная любовь – это непросто, поэтому оба участника отношений должны работать над ней вместе – или, если понадобится, выходить из союза. Но подлинная любовь вполне возможна и стоит того, чтобы воплотить ее в жизнь. «Наш удел – идти на риск и муки. Но ведь нам никто не обещал покоя», – писала де Бовуар{187}.
Любовь не уготована нам и не может быть найдена, она создаваема. Проблема в том, что людям часто хочется перевести это свободное творчество в супружество, которое как раз не свободно и для творчества в нем мало простора. Брак таит в себе череду ловушек, особенно если люди вступают в него слабыми и жадными, а не сильными и щедрыми{188}. Брак тоже оставляет возможности для подлинности, но, чтобы ими воспользоваться, придется пересмотреть подход к этому институту, глубоко укорененному в разных эпохах и культурах.
Супружество
Говорят, что брак принижает мужчину, и нередко это действительно так, но он почти всегда губит женщину.
Одного бокала было явно недостаточно, чтобы преодолеть это замешательство. Бар в Бруклине. Ярко освещенный дальний зал, выходящий на пивной дворик. Я читаю лекцию по философии брака (двухчасовое занятие в формате семинара) для получающих дополнительное образование. И как только я предлагаю перейти к вопросам, в первом ряду, не дожидаясь окончания фразы, сразу же выстреливает вверх рука – так резко и высоко, будто хочет достать до луны.
– Что-то вы не то говорите. Почему это брак не работает? Всегда работал, – доказывает поднявший руку.
Это высокий мужчина со снежно-белыми волосами, сияющими не слабее люминесцентных ламп на потолке. Он сидит, я стою, но чувствую себя так, будто это он возвышается надо мной. Я боюсь выступлений перед публикой и каверзных вопросов, загоняющих меня в угол. За несколько лет до этого на моих глазах закончился скандальным разводом брак моих родителей, так что о супружестве мне говорить трудно.
– Для многих не работает, – отвечаю я.
В Соединенных Штатах сочетается браком около 50 % взрослого населения и едва ли половина супружеских пар доживает до тридцатилетней – жемчужной – годовщины{191}. Эта статистика ничего не говорит о том, сколько людей терпят и мучаются в несчастливом браке, сколько браков сохраняются из нежелания что-то менять, из апатии, из боязни одиночества или бедности или просто из страха перед неизвестностью, которая ждет там, за чертой развода.
Традиционная модель «пока смерть не разлучит нас», определяющая брак в терминах подчинения, повиновения, ведения домашнего хозяйства и исполнения супружеского долга, – это гибель для подлинных отношений. Однако традиционный брак по-прежнему считается настолько священным, что любое сомнение в нем вызывает гнев, как у слушателя на моем занятии.
– Зачем нужно заключать брак? – спрашиваю я группу. В ней и мужчины, и женщины, разных возрастов, от миллениалов до бумеров, семейный статус неизвестен. Самый распространенный ответ – это готовность взять на себя обязательства, и это удивительно, поскольку серьезность и ответственность в отношениях можно демонстрировать и не оформляя их официально. Отчего же именно в браке обязательства становятся более весомыми и ощутимыми?
Обязательства в экзистенциальной философии – понятие сложное. С одной стороны, свобода – ключевая составляющая подлинной жизни. Брак, писала де Бовуар в отрочестве, безнравственен, поскольку запирает наше будущее бытие в клетке предписанного уклада{192}. Обязательства – это проблема не только потому, что никто не застрахован от ошибок, но и потому, что, давая обещание, мы добровольно ограничиваем свою свободу. Связывать себя неким выбором на всю оставшуюся жизнь нелепо: как можно обязать к чему-то свое будущее «я», которому еще предстоит расти и меняться и которое может по прошествии времени захотеть чего-то или кого-то другого? Где гарантия, что человек, с которым вы вступили в брак, не опротивеет вам через неделю – и тем более через тридцать лет?
Однако полная свобода от обязательств тоже чревата проблемами. Наши обязательства определяют, какими мы станем. В пьесе де Бовуар «Лишние рты» приемный сын эшевена Жан-Пьер, влюбленный в свою сводную сестру Клариссу, заявляет, что «любые обязательства – это тюрьма»{193}. Эту мантру он использует как предлог отстраниться от событий и оправдать гражданскую и любовную апатию. Он отказывается от отношений с Клариссой, опасаясь своей любовью к ней подавить собственную свободу. Ему отвратителен диктат городских властей, и, не желая пачкать руки их политикой, он отказывается от почетной должности в совете.
Затем Жан-Пьер обнаруживает, что совет причислил Клариссу к «лишним ртам» и собирается, как и остальных женщин, детей, больных и стариков, выдворить ее из города, за стенами которого изгнанников наверняка будут насиловать, угонять в рабство и убивать. Вот чем оборачивается его отстраненность. Если бы он согласился на должность в совете, мог бы не допустить этого бесчеловечного указа. Он осознает свою ошибку:
ЖАН-ПЬЕР: Мне незачем жить, если ты умрешь. Я люблю тебя, Кларисса.
КЛАРИССА: Вчера ты говорил, что это слово для тебя ничего не значит.
ЖАН-ПЬЕР: Это было вчера? Теперь кажется, что давным-давно!
КЛАРИССА: Вчера. Вчера ты меня не любил.
ЖАН-ПЬЕР: Я не смел любить тебя, потому что не смел жить. Эта земля казалась мне оскверненной, и я не хотел мараться. Глупая гордыня.
КЛАРИССА: Сегодня она кажется тебе чище?{194}
Теперь Жан-Пьер понимает, что, уклоняясь от действия и любви, он выставляет себя трусом и, отмалчиваясь, становится сообщником грядущего истребления горожан, в числе которых будет и Кларисса. Жан-Пьер и Кларисса борются с советом города за отмену указа. Им это удается – вместо того, чтобы изгнать так называемые «лишние рты», совет вооружает всех жителей, и те собираются сообща оборонять свой город.
Основная мысль пьесы де Бовуар: пусть мы не знаем, кем станем и чего захотим в будущем или как все сложится с нашими обязательствами, мы все равно обязаны действовать. В одном из ранних дневников де Бовуар рассуждала так: «Нужно создать что-то вроде своего абстрактного портрета и сказать себе: чаще всего я пребываю в таком-то состоянии, чаще всего мне хочется того-то, а значит, мне подойдет то-то»{195}.
Но в браке супруги очень часто приходят не столько к сотрудничеству, сколько к противоборству. Де Бовуар считала брак лотереей – и хотя на первый взгляд такое сравнение кажется слишком безнадежным, доля истины в нем есть: вероятность «успеха» в браке (учитывая, что разводом, по статистике, заканчивается почти половина) такая же, как при подбрасывании монетки. Отчасти пессимизм де Бовуар объясняется тем, что она считала брак одним из наиболее ярких проявлений гегелевской диалектики (когда встречаются два сознания, борются за главенство и, если одно одолевает Другое, они вступают в отношения господина и раба). Гегель видит выход в зрелом, основанном на любви союзе, представляющем собой синтез, в котором «каждый из двух лиц – это орган в составе единого живого целого»{196}. Де Бовуар видит выход в подлинной любви.
Исторически женщины мирились с подчинением мужу, поскольку оно позволяло им справиться с некоторыми проблемами выживания – финансовыми и социальными. До недавнего времени для большинства женщин остаться без мужа означало жить в нужде, быть парией в обществе и иметь низкооплачиваемую бесперспективную работу, доходы от которой несопоставимы с тем, что мог получить мужчина. Технически у нас всегда есть выбор, но большую роль играет контекст, в котором мы этот выбор делаем. Да, женщины во многом сами позволили себя закабалить, но, когда альтернатива грозит самому твоему существованию, выбор нельзя назвать справедливым.
Хотя самым популярным ответом на вопрос о мотивах заключения брака на моих занятиях по философии супружества действительно были обязательства, не могу сказать, что любовь, стабильность, медицинская страховка, признание, визы и налоги намного от них отставали. Упоминались также секс, семья, дружба и дети. Да, в браке есть немало преимуществ – экономических, социальных, моральных и психологических.
Поддержка со стороны властей – семейная медицинская страховка, социальные и налоговые льготы – поощряют оформление отношений. Федеральных законов, дающих привилегии супружеским парам, в Соединенных Штатах насчитывается больше тысячи{197}. Одиночкам эти экономические выгоды недоступны, зато на стигмы общество не скупится: на холостяков и незамужних порой смотрят с подозрением (хотя иногда за этим прячется зависть). Если одних людей вознаграждают за согласие на брак, то другим, наоборот, препятствуют или запрещают оформлять отношения, если те не вписываются в традиционную цисгендерную гетеросексуальную модель.
Один из ключевых принципов, лежащих в основе традиционного брака, – регламентировать, кому с кем спать, хотя на практике это преимущественно означает регламентировать, с кем спит женщина. Аристотель, философ чрезвычайно сексистский, утверждал, что коль скоро человек рождается от одной женщины и одного мужчины, значит, и человеческое общество естественнее всего строить вокруг гетеросексуальной нуклеарной семьи. Кроме того, он приветствовал браки по расчету, поскольку основная цель человека – продолжить род, а симпатизировать тому, с кем это удается сделать (не говоря уже о том, чтобы любить его), совсем не обязательно.