Аристотель прав в том, что брать на себя пожизненные обязательства, основываясь только на нежных чувствах и влечении, – безумие, однако объяснять все одной только биологией в корне ошибочно. Аристотель утверждает, что мужчина «по своей природе более призван к руководительству, чем женщина», «у мужчины отвага проявляется во властвовании, у женщины – в повиновении», а также что мужчине, в отличие от женщины, молчание «украшением не служит»{198}. Как справедливо замечала Симона де Бовуар, это чушь: нет никакой женской или мужской природы, это просто выдумки, призванные удержать женщин в узде{199}. Они больше говорят о положении женщин и о том, кто захватывает и кто уступает власть в определенных обстоятельствах, чем о склонности повелевать, присущей якобы какому-то одному из полов от природы.
В традиционной концепции брака муж, которому отводится руководящая функция, обеспечивает жене защиту и финансовые ресурсы, а жена занимается хозяйством, воспитывает детей и ублажает мужа в постели. На Западе, а теперь все больше и в других частях света брак воспринимается как вершина романтического идеала. Герой одной из новелл де Бовуар, Жан, делает предложение Элен – и для нее все моментально меняется: «Пропало это чувство внутренней пустоты, неопределенности. Больше не нужно было думать, куда податься или что толку оставаться здесь. У нее как будто появилось особое, предназначенное специально для нее место на земле, с которым она совпала точь-в-точь»{200}.
Брак может давать человеку ощущение завершенности, поскольку это конкретная самореализация двух отдельных личностей, соединяющих свои жизни в одну. Предполагается, что в браке по любви – в противоположность браку по расчету – культивируется нежность, уважение и близость, хотя они могут характеризовать и другие отношения помимо супружеских. Институт брака призван страховать нас от неудачи в любви, поскольку теоретически это священные нерушимые узы, обязывающие влюбленных сохранить отношения, даже если их чувства изменятся. Именно поэтому де Бовуар говорила, что супружеская любовь – не любовь в чистом виде: будь она любовью, ей не нужно было бы официальное оформление. Когда любовь уходит, остаются в лучшем случае товарищество и совместный быт{201}.
Одна из сюжетных линий в повести де Бовуар «Сломленная» представляет собой хронику медленного и мучительного разрушения брака и души героини по имени Моника, узнавшей, что муж ей изменяет. Ее дочь Люсьенна говорит ей: «Но, мама, когда после пятнадцати лет брака перестают любить жену, в этом нет ничего особенного. Если бы было наоборот, вот это было бы удивительно!»{202} Есть люди, которые любят друг друга всю жизнь, возражает Моника. Люсьенна отвечает, что они притворяются.
Это чрезмерное обобщение, поскольку многие супруги действительно любят друг друга. Более того, именно в силу того, что чувства изменчивы, брак оказывается островком твердой почвы в бушующем море романтических страстей и тумане неизвестности, ожидающей в будущем. Брак может выступать сильнодействующим лекарством от одиночества, обеспечивая человеку статус и ощущение востребованности. Поддержка от того, кто обязался оказывать ее до конца своих дней, очень греет душу. Де Бовуар склонна считать, что брак часто представляет собой конкретизированное проявление счастья. Он может выступать убежищем, домом, где удается скрыться от внешнего мира – где ты свой, обосновался и живешь.
Фундаментальное неравенство супругов в браке сохраняется до сих пор, поскольку в среднем силы, отдаваемые карьере, ведению хозяйства и заботе о детях, распределяются между мужем и женой неравномерно. Хотя на Западе законодательство движется в сторону обеспечения равноправия, женщины статистически чаще мужчин делают перерывы в работе ради ухода за детьми, тем самым тормозя карьерный рост, снижая доходы и ощутимо сокращая пенсионные накопления – больше одного миллиона долларов убытка на женщину, по некоторым подсчетам{203}. При такой установке супруги легко съезжают на накатанные рельсы традиционных гендерных ролей, предполагающих, что после рождения детей женщина прервет карьеру (а то и совсем от нее откажется) и будет сидеть с потомством дома. Хозяйство и дети часто считаются менее важной работой (или, по крайней мере, работой иного сорта), чем оплачиваемая.
Если в семьях из рабочего класса многие женщины не покладая рук трудились на производстве, традиционный гетеросексуальный брак представителей среднего или высшего класса отводил жене целомудренную и добродетельную роль покровительницы домашнего очага, что непременно обещало и счастье, и самореализацию. Но такого рода сказки лишь приводят женщину к тому, что ее поглощают домашние заботы и удовлетворение желаний мужа.
Де Бовуар видела, что в ловушку этой подмены, которая формирует представления людей о себе уже не первое тысячелетие, попадаются все{204}. Женщины повинуются мужчинам, а мужчины повинуются обществу, поскольку их прочат на роль добытчиков и требуют от них финансовой состоятельности. Так как труд женщины редко достойно оплачивался и ценился, ее успех в жизни зависел от преуспевания ее мужа, и поэтому ей внушали, что нужно выбирать наилучшее из брачных предложений. В результате супружеские отношения выстраивались на манипуляции, соблазнении и лести.
Конечно, институт брака развивается. Юридические, медицинские и социальные перемены – такие как развод по взаимному согласию; дело «Обергефелл против Ходжеса» в Верховном суде, послужившее легализации однополых браков в США; включенность женщин в профессиональную деятельность; доступность методов планирования – отменили вынужденную необходимость оставаться в опостылевшем браке.
Признание в обществе и финансовое благополучие женщины уже не зависит целиком и полностью от того, замужем ли она и за кем. Женщина, живущая одна, уже не так стигматизирована, как раньше. Хотя структурные проблемы по-прежнему остаются, у женщин стало больше карьерных возможностей, и в некоторых семьях супруги успешно распределяют между собой обязанности добытчиков и воспитателей.
Однако часто в гетеросексуальном браке женщина берет все функции на себя, работая полный рабочий день и одна ведя домашнее хозяйство. Представление о роли женщины как дающей, а мужчины как берущего неистребимо{205}. –[27].
Основная проблема в любом браке возникает тогда, когда обязательства вынуждают супругов жертвовать трансценденцией. Это самая опасная грань брака: она ставит под угрозу не только независимость человека, но и его личность. Монотонность и бессодержательность в браке могут метафизически калечить человека, стесняя его свободу. Брак в таком случае играет на руку преимущественно мужчине, поскольку, когда львиная доля обыденных и скучных хозяйственных забот приходится на жену, у мужа высвобождается время для достижения своих целей в профессии или увлечениях. Хотя многие женщины работают и могут обеспечить себя сами, объем домашних дел, которыми нужно заниматься в придачу к оплачиваемой работе, не уменьшается.
Планируют, организуют и выполняют большинство рутинных домашних дел по-прежнему женщины, особенно после замужества{206}. Даже когда пандемия COVID-19 усадила многих по домам, невидимый женский труд – хозяйственные дела и уход за детьми – не стал заметнее и не способствовал большему равноправию в распределении обязанностей{207}. Конечно, холостяки тоже занимаются домом, но в разнополых парах при совместном проживании женщины в среднем тратят почти вдвое больше часов в неделю на дом и хозяйство, чем мужчины{208}.
Де Бовуар считала домашний труд напрасным, поскольку он бесконечен: едва закончишь со стиркой, тут же оказывается, что накопилась новая. Вознаграждения нет, благодарности мало (или тоже нет), а изматывает сильно. Де Бовуар доказывала, что домашняя работа – занятие отрицательное, поскольку победы в ней не предвидится и ничего ценного в ее процессе не производится. Домашние дела – так же, как посещение душа или туалета, – неотъемлемая составляющая повседневности. Можно возразить, что на свете полно недолговечных произведений искусства, воссоздающихся раз за разом, – блюда высокой кухни, театральные представления, записки и подношения, сгорающие в пламени Храма на фестивале Burning Man[28]. Но домашние обязанности – другое, это манихейское предприятие, как называет его де Бовуар во «Втором поле»: нескончаемая битва чистоты и грязи, где добиться абсолютной чистоты можно, лишь истребив всю грязь до последней пылинки.
Пятна грязи и комки пыли – вездесущие демоны, которых нельзя одолеть раз и навсегда. Даже если избавиться от них на какое-то время, они неизбежно появляются снова. Каждый день битва начинается заново – грязная посуда, нестираная одежда, еда, которую нужно готовить, предварительно спланировав меню. В каждый момент бытия нас подстерегает очередное проявление упадка, и, пока существует жизнь, этого не остановить.
Домашняя работа не приносит славы. В ней едва ли что-то есть от доблестного труда ради высшего блага. Вести эту битву изо дня в день, считает де Бовуар, может нравиться только жалкому, даже злобному садомазохисту (подозреваю, все-таки больше мазохисту), поскольку им движет желание подчинить себе врага, которого подчинить нельзя{209}