. И то, что многие женщины работают еще и вне дома, только обостряет несправедливость.
Когда я выложила в Твиттере статью о том, насколько больше работы по дому выполняют женщины по сравнению с мужчинами, в комментарии слетелись мужчины и начали доказывать мне, что женщинам нужно просто перестать так надрываться. Зерно истины в этом набившем оскомину доводе, возможно, есть, но для этого нужно, чтобы обязанности делились поровну и требования к мужчинам и женщинам тоже предъявлялись одинаковые. Поскольку работа по дому всегда считалась женским делом, предполагает де Бовуар, некоторые женщины просто не позволяют себе расслабиться и мучаются, если дом оказывается в таком состоянии, в котором его стыдно показать посторонним. И действительно, как свидетельствуют эмпирические данные, за порядок и чистоту в доме спрашивают преимущественно с женщины, а не с мужчины{210}.
Этот строгий спрос, считает де Бовуар, ведет к тому, что общество вменяет в обязанность женщине взваливать на себя быт, а она, если хочет быть «настоящей женщиной», должна эти ожидания усвоить{211}. Под «настоящей» женщиной де Бовуар подразумевает созданный мужчинами традиционный идеал жены, которая делает все, как велит мужчина, и не жалуется на это. Многие мужчины только рады переложить основную массу работы по дому на женщину, ведь мало кому нравится выполнять одно и то же изо дня в день. Мы крепко сидим на крючке традиций. Реальность такова, что кому-то нужно обеспечивать приемлемый для жизни уровень быта, и зачастую именно женщина платит ту цену, которая требуется, чтобы поддерживать гармонию и не служить мишенью для осуждающих взглядов.
Кто-то может возразить, что обитать в более или менее чистом пространстве и регулярно питаться – это жизненная необходимость, поэтому важно, чтобы в доме было чисто и уютно. Это правда, но иногда трудно определить, где заканчивается борьба с запущенностью и начинается фанатизм. Патриция Хилл Коллинз[29], в отличие от Симоны де Бовуар, подчеркивала плюсы: как ни изнурительна неоплачиваемая работа по дому, кого-то из темнокожих женщин она может наделять силой и властью – и даже выступать разновидностью бунта, – если в результате они получают возможность семейные узы, воспитывать детей и учить их, как выживать в этом враждебном мире{212}.
Хотя де Бовуар была права, называя домашнюю работу скучной, она все же не учитывает, насколько важно то, как мы к этой работе относимся: домашние обязанности можно превратить в положительное совместное предприятие – когда люди, сообща создающие беспорядок, сообща его устраняют, стараясь делать это как можно эффективнее, чтобы высвободить время для других, более увлекательных дел. Мой друг, философ Гэри Кокс, рассказывал, что расценивает работу по дому как почву для личного роста: «Уборка и мытье в основном на мне, это для меня как фитнес. Приводя в порядок окружающее пространство, я параллельно привожу в порядок мысли. И всегда стараюсь повысить эффективность. Найти более быстрый способ или оптимизировать расстановку – тогда удастся сэкономить побольше времени для писательства и велоспорта».
Помимо хозяйственных дел в традиционном браке есть еще одна составляющая, которую он превращает в повседневную обязанность, – регулярный секс. Симона де Бовуар принадлежала ко многим женщинам-философам, считающим брак аналогом узаконенной проституции. Хотя Мэри Уолстонкрафт, например, брак одобряла, но доказывала, что женщинам нужно получать образование и иметь возможность работать, чтобы не приходилось «продаваться» замуж или торговать собой на улице{213}.
Другие говорили, что проституция даже достойнее брака, поскольку предполагает более честный и справедливый обмен. Так считала Элоиза, женщина-философ из средневековой Франции. Ее историю излагают по-разному, но бесспорные факты таковы: Элоиза и ее наставник Пьер Абеляр полюбили друг друга, она забеременела и была вынуждена обручиться с ним, хотя замуж отчаянно не хотела. В какой-то момент дядя Элоизы оскопил Абеляра. Что к этому побудило, точно неизвестно, однако мы легко можем представить, как уязвлены были родные Элоизы, узнав, что она забеременела от своего учителя и стала его тайной супругой.
Абеляр, не вынеся надругательства, удалился в монастырь, и хотя Элоиза обвиняла его в предательстве их дружбы, они продолжали переписываться. Элоиза признавалась, что предпочла бы остаться его любовницей, а не женой, поскольку брак связывает людей независимо от того, любят ли они друг друга, и это ее удручает{214}. Они представляли свой будущий союз как равноправное партнерство, основанное на интеллектуальной и эротической дружбе и признании достоинств друг друга. Представления Элоизы – хороший пример подлинных отношений: Элоиза и Абеляр любили друг друга чувственной любовью, но не связывали себя договором.
Существует много противоречащих друг другу клише, касающихся женских сексуальных аппетитов: одни утверждают, в частности, что женщины от природы или биологически менее заинтересованы в сексе, а другие, что брак – единственный способ как-то обуздать женскую сексуальность. Де Бовуар обоснованно доказывала, что имеет смысл внимательнее присмотреться к тому, как исчезает чувственность в браке. Секс встроен в самые основы брака и был его изначальным оправданием. В браке секс становится повинностью. Представление о том, что существует обязанность обеспечивать секс и право его требовать, омерзительно, поскольку превращает тело в машину{215}. Вместо влечения и порывов страсти супругам достается очередная домашняя обязанность, пополняющая бесконечный ряд долгов и обязательств.
Супружеский секс в конце концов превращается во «взаимную мастурбацию», утверждает де Бовуар, поскольку супруги используют тело друг друга как орудие для удовлетворения{216}. Хотя я бы сказала, что и взаимная мастурбация может быть чрезвычайно приятной, де Бовуар имеет в виду, что супружеский секс легко становится противоположностью сексуальности. Кто-то – из вежливости, неловкости или стеснительности – смиряется с механистичностью и скудостью ощущений. Кто-то подозревает у себя сексуальное расстройство и бежит к врачам за силденафилом и флибансерином, отправляется или осваивать новые приемы на практики достижения оргазма, или – к психотерапевтам, надеясь либо разжечь пламя заново, либо научиться жить с разочарованием. Кто-то ищет утешение в порно или заводит роман. Однако никакая секретная техника оргазма или волшебное число оргазмов в неделю не гарантирует сексуального благополучия в браке. Сексуальное влечение – феномен гораздо более сложный и обширный, складывающийся и из физиологического желания, и из психологического. Де Бовуар предполагала, что осознание своего положения важно и в браке, а традиционный брак не способствует эротическому раскрепощению и расцвету женщины{217}.
Даже если женщина независима и отношения строятся на взаимном уважении, эротическое влечение в браке может пропасть, поскольку супруг всегда рядом, нравится нам это или нет. Мы не успеваем соскучиться и возжелать. Видеть человека каждый день – замечательно, он становится родным и близким. Но психологическая близость и родство способны легко уничтожить близость эмоциональную и физиологическую.
Но если институт брака настолько пропитан несправедливостью, зависимостью, бесправием, почему он до сих пор жив?{218} В отрочестве Симона де Бовуар надеялась когда-нибудь выйти замуж и думала, что это будет для нее наивысшим счастьем{219}. Но вскоре она изменила свои представления. Замуж она так и не вышла, хотя и Сартр, и писатель из Чикаго Нельсон Олгрен предложение ей делали и она часто называла и того и другого своими мужьями, а себя – их женой. Отказ Сартру она объясняла тем, что, несмотря на все возможные удобства и на то, что их как супругов отправят преподавать в один и тот же округ, она опасается в конце концов ему опротиветь. В 1947 году она заявляла в письме к Олгрену: «Я и вправду считаю брак паршивым институтом, так что, если любишь мужчину, не выходи за него замуж – испортишь все»{220}. Впрочем, она в любом случае не оставила бы ни Сартра, ни Париж, поэтому для Олгрена все и так было испорчено.
Неприятие брака тем не менее не помешало де Бовуар состоять с Сартром в отношениях, очень его напоминающих. Они в шутку называли свой союз «морганатическим браком» и пародировали традиционные пары. Иногда они наряжались и выходили в свет, изображая чету американских миллионеров, именуя себя «мистер и миссис Морган Аттик», а иногда «парой небогатых чиновников, господином и госпожой М. Органатик, лишенных честолюбия и довольствовавшихся малым»{221}.
Своими пародиями они утверждали реальность своего союза и подчеркивали свободу в противовес необходимости соблюдать условности в большинстве браков. Разница между их браком и традиционным состояла в том, что они не жили вместе, но всегда были друг для друга неотъемлемой частью жизни, даже если влюблялись в кого-то еще{222}. Возможно, появление детей заставило бы Симону передумать, но она решила, что воспитание детей будет несовместимо с писательством{223}.
Даже если супруги финансово независимы, брак побуждает его участников принимать друг друга как должное. Если они любят друг друга, то обычно вопреки браку, а не благодаря ему. Проблема, в понимании де Бовуар, состоит в том, что мы путаем любовь и состояние. Состоять в браке – значит проживать его как есть, без раздумий. Нерефлексируемые отношения не обладают ценностью. Любовь к человеку не будет подлинной, если у вас нет выбора – быть с ним или нет. Постоянство и незыблемость, на которых держится большинство браков, – это проклятие для основного принципа подлинной жизни в представлении де Бовуар. Подлинность требует задаваться вопросами о себе и окружающем мире, то есть не только о правительстве, полити