Чтобы родительство было подлинным выбором, этот выбор должен быть свободным, в том числе и от мифов об идеальной матери и отце и от манипуляций, касающихся разнообразия материнского опыта. Стать родителями – обязательство, возлагающее на сделавшего выбор ответственность за ребенка и перед ребенком{264}. И если методы планирования будут недоступны и наличие у женщины выбора не будет приветствоваться и поддерживаться обществом в целом и отдельными людьми, этот выбор окажется сильно ограниченным.
Симону де Бовуар в семнадцать лет ужаснули нелегальные аборты. «То, что происходит в моем теле, касается меня одной», – писала она{265}. В дальнейшем де Бовуар только укрепилась во мнении, что женщина должна иметь право выбора. Она считала необходимость разрешить аборты настолько важной, что посвятила ей первые десять страниц главы о материнстве во «Втором поле». Запрет методов планирования ведет вовсе не к тому, что женщины перестают к ним прибегать. Запрет переводит их в разряд классовых и расовых преступлений, совершаемых теми, кто располагает средствами и может при необходимости съездить туда, где запрещенное доступно. Остальных – и без того незащищенных представительниц общества – этот запрет только ставит под еще больший удар, обрекая на риск для жизни и муки, с которыми сопряжены подпольные операции. После выхода «Второго пола» в офис Симоны де Бовуар стали стекаться письма и посетительницы с просьбой подсказать, к кому обратиться по поводу прерывания беременности{266}.
В 1971 году де Бовуар вместе с другими 343 женщинами, ранее прерывавшими беременность, подписала манифест, призывающий легализовать методы планирования и сделать их доступными для всех представительниц женского пола. Это был личный протест. И в то же время политический. Своими действиями Симона де Бовуар выражала солидарность и негодование. В заявлении о том, почему она подписала манифест, де Бовуар объясняла, как важно изменить отношение к женщинам и их ответственность перед законом{267}.
Право женщин распоряжаться собственным телом по-прежнему остается под угрозой в разных странах мира. Около 700 миллионов женщин репродуктивного возраста живут в государствах, где аборты запрещены или сильно ограничены{268}. В 2018 году один американский политик высказался по поводу женщин, отстаивающих право на аборты, так: «Я понимаю, им кажется, будто это их тело. На мой взгляд, оно само по себе, я бы сказал, что они – ну вроде “хозяина”»{269}. Он хотел, чтобы женщины брали письменное разрешение на аборт у своего полового партнера, подразумевая, что тело беременной женщины принадлежит эмбриону и оба они – беременная и плод – должны находиться под контролем мужчины. Иными словами, он имел в виду, что тело женщины предназначено для обслуживания мужских желаний.
Контрацепция устраняет преграды на пути женщины к свободе, но просто легализовать ее недостаточно. Даже при наличии приемлемых контрацептивов право женщины на аборт нужно еще и уважать. В советской и постсоветской России второй половины XX века аборты были легальны и доступны. Но поскольку государство поддерживало деторождение, с женщинами, шедшими на аборт, обращались плохо.
Антрополог Мишель Ривкин-Фиш описывала клиники того времени как малоприятные места, где процедура аборта часто сопровождалась унижением человеческого достоинства пациенток. По ее словам, происходило это потому, что врачи не считали нужным церемониться с женщинами, пришедшими на аборт{270}. Хотя в ряде сообществ отсутствие детей считается позором для мужчины и его могут из-за этого сторониться, ничем серьезным отказ от отцовства ему не грозит. Это поразительно, учитывая, что за те три четверти года, которые длится беременность у женщины, мужчина способен зачать хоть несколько сотен детей.
Пока женщин наказывают за выбор в вопросах деторождения, подлинность останется под вопросом. Слишком часто общество, в котором запрещены аборты, оставляет матерей без поддержки, поскольку права и интересы детей, уже покинувших утробу, его не волнуют. Симона де Бовуар отмечала, что этот выбор – согласиться стать матерью или отказаться – ставит под сомнение женское тело как таковое: священная, как ей когда-то внушали, способность рожать детей оборачивается проклятием. Во многих юрисдикциях женщина, решившаяся на аборт, оказывается преступницей, вынужденной отвечать за беременность, которая не была всецело ее личным выбором, а это уже извращенная мораль{271}.
К деторождению принуждают не моральные принципы, а самообман. Принуждать к материнству и пополнять мир нежеланными детьми, часто обреченными на нищету и лишения, – это жестоко, и, с точки зрения Симоны де Бовуар, такая политика – прямое следствие мужского страха перед женской свободой. Самообман кроется в лицемерных утверждениях, провозглашающих зародыш самостоятельным существом; в ситуациях, когда мужчина требует, чтобы женщина жертвовала своим телом ради его желаний, а потом наказывает ее за свои нравственные просчеты и непредусмотрительность. Средства контроля рождаемости принципиально важны для подлинности, поскольку они позволяют женщине трансцендировать свои природные функции и превратить родительство из подчинения и капитуляции в яркое и увлекательное начинание.
Если родительство является осознанным выбором, для подлинных взаимоотношений между родителем и ребенком открываются возможности, при которых, как предполагала Симона де Бовуар, родитель не отказывается от трансценденции. В этом случае родитель не растворяется в своей роли, а продолжает существовать как для себя, так и для ребенка. Когда выбор родить ребенка не исключает других интересов, ребенок может быть одновременно ответственностью, являющейся результатом свободного выбора, и участником подлинного взаимодействия. Родителю не придется думать, что, занимаясь чем-то помимо ребенка, он его предает. Как писала Симона де Бовуар, «жизнь этой женщины наполнена смыслом, благодаря этому она даст ребенку максимум, требуя от него минимум; именно такая женщина, добиваясь успеха в своих начинаниях, побеждает в борьбе, познает истинные человеческие ценности, она же будет и лучшей воспитательницей для потомства»{272}.
И тем не менее преуспеть во всем одинаково женщинам не удастся. Как сказала Мишель Обама, «только и слышно “чтобы можно было жить полной жизнью”… Нет, все и сразу нельзя. ‹…› Это обман. Иногда недостаточно “не бояться действовать”, можно и прогореть»{273}. Однако де Бовуар признавала, что женщина, которая хочет ребенка, должна быть вольна его родить.
Кроме того, Симона де Бовуар предупреждала о том, как важно отделять решение продолжить род от решения сочетаться браком, поскольку нуклеарная семья – это патриархальный механизм, эксплуатирующий бесплатный женский труд{274}. Де Бовуар справедливо признавала, как невероятно трудно растить детей без поддержки, но не упоминала о том, что матери-одиночки часто пользуются трудом других матерей – своих собственных мам или малооплачиваемых нянь. И этот порочный круг не разорвать.
Через несколько лет после выхода книги «Не бойся действовать» муж Шерил Сэндберг[32] умер, и она осталась работающей матерью-одиночкой с двумя детьми на руках. В одном из своих постов в соцсетях она признала, как трудно «не бояться действовать» одиноким родителям и вдовам: «Раньше я этого в полной мере не осознавала. Я и подумать не могла, как трудно добиваться успеха в работе, когда у тебя такой завал дома»{275}.
Моя подруга Джейми, овдовевшая мать двух сыновей, говорит иногда, что порой почти физически чувствует, как ее пожирает отчаяние: «Вдовство – это кошмар наяву. Воспитывать детей, вынужденных как-то переживать горе, которое они никакими словами выразить не могут, это постоянные душевные муки». Если к вечеру все трое еще живы, говорит она, день удался. Большинство мало зарабатывающих или одиноких матерей, вынужденных выживать совсем или почти без помощи, никогда не воспринимают здоровье и жизнь как данность, и то, что общество о них не заботится, – это издевательство.
Чтобы все мы могли выбирать свое подлинное будущее – предполагающее брак и детей или нет, – нужны перемены в обществе. Может быть, нам удастся переломить наметившуюся на Западе тенденцию к индивидуализации и обособлению семьи? Симона де Бовуар мечтала о таком обществе, которое поддерживает матерей и позволяет привлечь более широкий круг людей к уходу за детьми, давая тем самым возможность преодолеть пренебрежение со стороны социума, угнетающее и пагубное для всех, кроме самых привилегированных{276}.
Объединение сил для ухода за детьми позволит родителям продолжать свой путь к самореализации как в рамках своей воспитательской роли, так и за ее пределами. Отпуск по уходу за детьми, дающийся матерям, только укрепляет гендерные стереотипы, побуждая мать сидеть дома, а отца работать как прежде. А вот отпуск по уходу, который может взять любой из родителей, как в Скандинавских странах, оставляет простор для выбора обоим – и матери, и отцу. Эти меры включают и оплачиваемый отпуск по уходу, и гибкое трудовое законодательство и рабочий распорядок, а также варианты ухода за детьми, не создающие новый виток угнетения за счет эксплуатации осуществляющих уход.