С той же дилеммой столкнулась Симона де Бовуар. Ее мать Франсуаза умирала от саркомы. По словам де Бовуар, болезнь долго не удавалось диагностировать из-за врачебных ошибок. Врачи твердили Франсуазе, что это воспаление брюшины – тоже серьезно, но излечимо – и что она идет на поправку. Симона скрыла от матери роковую правду, а потом корила себя за малодушие.
Однако Франсуаза и сама все чувствовала: она знала, что ей день ото дня становится хуже; она отказалась принимать священника и всех прочих, кто мог бы развеять иллюзию, что ей еще жить и жить; а после ее кончины Симона нашла блокнот с записью: «Я хочу, чтобы меня похоронили очень просто. Не нужно ни цветов, ни венков, пусть лучше за меня как следует помолятся»{406}. Сколько можно продержаться на молитвах? Неизвестно. Но Франсуаза все это время знала, что умирает.
У многих скептиков способность позитивного мышления влиять на реальность вызывает большие сомнения. Оптимизм необходим, чтобы двигаться к цели. Например, нужно верить, что усердные занятия помогут сдать экзамен, а тренировки – пробежать марафон и что, практикуясь, вы освоите тот или иной навык. Однако чрезмерный оптимизм может снизить мотивацию к достижению целей, если начать пожинать психологические плоды успеха (релаксацию, радость, снижение артериального давления и частоты пульса) прежде, чем вы чего-то достигнете{407}. Например, можно хоть сейчас поздравить себя с миром во всем мире и почувствовать прилив счастья, но в понимании Симоны де Бовуар это счастье не будет подлинным, поскольку основано на иллюзии.
Неисполнение визуализируемых желаний сильно разочаровывает. Если мы не делаем ничего, чтобы добиться своих целей, нам остаются только инерция и затянувшееся несчастье. Ожидание магического вознаграждения блокирует ощущение счастья, достигнутого в результате собственных усилий. Оптимизм, как наркотик, может на какое-то время поднять наше настроение, но, если не знать меры, на него точно так же подсаживаешься и становишься зависимым. Токсичная позитивность в конечном итоге может только навредить, поскольку мы упускаем пользу целенаправленного действия – например, отказа от привычки выдавать желаемое за действительное.
Неплохой способ подготовиться к тому, что не все в жизни бывает гладко, – снизить ожидания и представить себе наихудший вариант развития событий, ведь в этом случае вы будете приятно удивлены, если все-таки добьетесь желаемого. Стоики называют такую стратегию premeditatio malorum – «предвидение бед», позволяющее представить возможные лишения и начать больше ценить то, что имеем.
Токсичный оптимизм может отравлять даже сильнее, чем неудовлетворенность и разочарование. Когда я дочитала «Тайну» Ронды Берн до слов «ничто не появится в вашей жизни, пока вы не призовете это с помощью настойчивых мыслей», мне захотелось выкинуть книгу в мусорное ведро. То есть люди гибнут в автомобильных авариях, на войне, от геноцида и прочих катастроф, потому что приманили их в свою жизнь собственными мыслями? «Частота их мыслей совпадала с частотой события», – пишет Берн, утверждая, что в нашу жизнь приходит то, о чем мы выбираем думать{408}.
Философский анализ Симоны де Бовуар дает нам более подходящие инструменты для понимания таких событий: угнетенные часто притворяются счастливыми, поскольку именно этого от них ждут{409}. Утверждать, будто угнетенные сами виноваты в своем положении, – это чистое лицемерие. Оно не учитывает намеренную эксплуатацию, лишающую человека свободы выбора, и снимает ответственность с тех, чей выбор негативно сказывается на других.
Феминистка Сара Ахмед доказывала, что «у счастья имеются глубокие несчастливые последствия»{410}. Все эти формируемые у нас в сознании картины со счастливыми домохозяйками, счастливыми рабами, домашней идиллией используются, чтобы оправдать угнетение этих групп общества. Казалось бы, подобные сюжеты – пошаговые рецепты счастья, однако в действительности у большинства людей они, наоборот, это счастье только разрушают. Слишком многие предпочитают предаваться бесплодным фантазиям, принимая пассивность – молчание, застой, бездействие, рутину – за подлинное счастье ради опеки, защищенности и отсутствия конфликтов{411}.
С аналогичным виктимблеймингом (склонностью обвинять самого пострадавшего) столкнулась и Одри Лорд[39], перенесшая операцию по удалению молочной железы. В одном медицинском журнале она прочитала о враче, утверждавшем, что у счастливых людей рак не развивается. Она начала винить себя: что, если она и вправду устроила себе эту болезнь сама? Но потом Лорд осознала, что обвинять пострадавшего – значит скрывать правду жизни. Проще убеждать людей радоваться своему отчаянному положению и относиться к нему с оптимизмом, чем сделать так, чтобы им жилось лучше.
Учитывая, что в мире по-прежнему существуют расизм, сексизм, загрязнение окружающей среды, жестокость и издевательства, неравенство, несправедливость, бездомность, самоубийства и алчность, Лорд задается вопросом: «Какое же бесчувственное чудовище способно быть счастливо всегда?» Выход, который она предлагает, – быть начеку и распознавать любой обман, оскверняющий нашу жизнь: «фальшивое счастье, фальшивую грудь ‹…› фальшивые ценности». Подлинное счастье можно обрести в борьбе за правду о нашем положении. Говоря словами Лорд, «единственные по-настоящему счастливые люди, которые мне когда-либо встречались, – это те, кто изо всех своих жизненных сил борется с этими смертями, осознавая глубокое фундаментальное несчастье, которое нас окружает, в то самое время, когда мы пытаемся не дать ему нас поглотить»{412}.
Моника, героиня романа Симоны де Бовуар «Сломленная», интересуется у своей подруги Изабель, счастлива ли та. Изабель отвечает: «Я себя об этом не спрашиваю, так что, наверное, да» – и говорит, что счастье – это когда ей нравится просыпаться утром{413}. Однако отсутствие отвращения к жизни и необходимости задумываться о том, счастлив ли ты, – это поверхностное представление о счастье. Если вам некогда предаваться размышлениям, это еще не значит, что вы счастливы в подлинном смысле.
Женщинам издавна отводилась роль созидательниц счастья, в котором мужчины и дети будут купаться. Но счастливы ли сами женщины, исполняя эту роль, значения не имело. У женщин нет модели счастья, которая была бы их собственной и позволяла понять, успешно ли они способствуют счастью остальных.
Делать других людей счастливыми – занятие, в которое можно уйти с головой. Моника из «Сломленной», следуя прописанному для нее социальному сценарию, посвящает жизнь созданию счастья для мужа и детей. Однако столь же неподлинным, как счастье, к которому принуждают посредством угнетения, оказывается счастье, основанное на подчинении. Забота тоже может стать токсичной, если ради счастья других вы жертвуете собой.
Для семьи Моники это заканчивается плохо. Когда муж уходит, а дочери вырастают, разъезжаются и не особенно стремятся поддерживать с ней отношения, начинает шататься и рушиться само основание ее счастья. Она настолько привыкла воспринимать себя только как мать и жену, что не представляет, как можно существовать без мужа и детей. «Мир – хаос, и сама я утратила четкий облик. Как жить, не веря ни во что, не веря в себя самое?» – недоумевает она{414}. Ошибка Моники (и многих других) состоит в убеждении, что ее счастье зависит от других.
Ту же ошибку совершила в отрочестве и Симона де Бовуар, влюбившись в своего ветреного дальнего родственника Жака. Когда ей казалось, что он готов позвать ее замуж, она была на седьмом небе. Когда у нее закрадывалось подозрение, что он собирается жениться на другой, она не помнила себя от отчаяния. Ее хрупкое счастье полностью находилось в его коварных руках. И когда она призналась преподавательнице философии, что слабо верит в супружескую любовь, та спросила с тревогой: «Вы полагаете, Симона, что женщина может состояться вне любви и брака?»{415} Де Бовуар приняла этот вызов, решив, что в таком случае будет искать счастья без Жака. Решение было правильным: Жак женился на другой, стал отцом пятерых или шестерых детей, и Симона часто видела его в барах – пьяного, одинокого, плачущего. Когда она случайно встретилась с ним двадцать лет спустя, он воскликнул: «И почему я не женился на тебе?» Он умер в сорок шесть – от истощения{416}.
Родственнику Симоны де Бовуар явно хватало проблем, в число которых входило и безденежье, однако подлинного счастья на деньги все равно не купишь, поскольку оно состоит не в том, что мы имеем или не имеем, а в том, что делаем. В своем первом философском эссе «Пирр и Киней» (Pyrrhus et Cinéas, 1944) де Бовуар рассуждает о древнегреческом полководце Пирре. Его советник Киней спрашивает, что он будет делать после очередной победы, и Пирр отвечает, что сразится в следующей битве. А потом? Еще в одной. И еще, а потом уйдет на покой. Киней спрашивает, почему тогда не уйти на покой прямо сейчас. Киней – эпикуреец, его интерес – как можно больше покоя и как можно меньше боли и страха. Однако война спокойной и безболезненной не бывает. Киней между тем задает правильный вопрос: «Зачем вообще что-то делать?»
Имущество, друзья, партнеры, дети, статус, подписчики в соцсетях, деньги, привилегии тоже могут приносить счастье. Но сами по себе они его не содержат и если приносят, то зачастую ненадолго. Выиграв в лотерею, человек какое-то время летает как на крыльях, но рано или поздно (обычно рано) эйфория проходит. Подарок, который привел нас в неописуемый восторг, становится обыденностью, частью обихода, и мы забываем ту невероятную радость, которую он дарил нам поначалу.