То же самое нередко происходит и с романтической любовью. «У нас всего пять чувств, и они так быстро притупляются», – жалуется персонаж «Мандаринов» Анри. Объективно его жизнь удалась: значимая, престижная, хорошо оплачиваемая работа в журналистике, красивые женщины, любящие друзья, – и, несмотря на все это, Анри испытывает непреодолимое желание разорвать в клочья расстилающуюся перед глазами бесконечную лазурь неба и моря, а заодно и нежную кожу своей юной подруги. Он этого не делает. Он не психопат. Просто он изнывает от скуки и безделья. Получив желаемое, мы привыкаем к полученному как к норме и забываем, что не нужно считать его само собой разумеющимся.
В современной психологии это называется гедонистической точкой отсчета, подразумевающей, что у нас имеется некий устойчивый уровень счастья. В зависимости от того, что мы обретаем, что с нами происходит и в каких обстоятельствах мы оказываемся, ощущение счастья усиливается или слабеет, но затем мы обычно возвращаемся к нашему изначальному уровню удовлетворенности. Поскольку существование предшествует сущности, Симона де Бовуар с этой идеей предопределенной точки отсчета не согласилась бы, но она предлагает нам собственное объяснение этого феномена. Счастье – это не факт жизни, а побочный эффект трансценденции к намеченным целям:
Человека нельзя наполнить, он не сосуд, покорно дожидающийся, пока его чем-то нальют. Его удел – превосходить все, что ему дано. Стоит ему этого добиться, и полнота остается в прошлом, оставляя «постоянную пустоту будущего» ‹…› Поскольку человек – это проект, его счастье, как и его удовольствия, тоже может быть только проектом{417}.
Самореализация – постоянно отдаляющаяся цель, и нам трудно разобраться, по какой дороге к ней идти. Аристотелевская концепция эвдемонии предполагает сосредоточиться на том, кто мы есть, на имеющихся талантах и применить их с пользой. Симона де Бовуар, в отличие от Аристотеля, готовых решений не предлагает. Никуда не двигаясь, самореализоваться не получится, поскольку стремление к самореализации – бесконечный путь к драгоценной трудноуловимой цели. Однако мы можем заниматься значимой деятельностью, которая насытит нашу жизнь подлинным счастьем. Анна в «Мандаринах» говорит, что нельзя выдать другому заранее заготовленное спасение, смысл жизни, «но зачастую людей отделяет от счастья какая-нибудь ерунда, глупость»{418}. Анна становится психотерапевтом, чтобы помогать людям больше узнавать о возможностях радости, которые у них есть.
Симона де Бовуар учит нас, что хорошо было бы осознать: счастье скрыто не в самих целях, а в стремлении к ним и умении, достигнув, двигаться дальше. Эта идея смещает фокус с достижения на благополучие. Как бы ни были сомнительны Пирровы победы с этической точки зрения, ответ полководца – что после очередного триумфа он отправится в новый поход – это подлинность. Обретение не принесет счастья, потому что мы всегда будем хотеть большего. Не принесет счастья и бездействие, поскольку тонуть в имманентности не значит существовать. Больше всего возможностей для подлинного счастья можно отыскать в движении к целям, которые заставляют нас напрячь воображение; в неопределенности, которая таится между освоением мира и подчинением ему, а также в пространствах, в которых мы создаем свою сущность.
В студенчестве Симона де Бовуар отчаянно желала жить значимой, плодотворной, счастливой жизнью, но при этом боялась душевной близорукости. Она беспокоилась, что в погоне за счастьем станет равнодушной, самодовольной и черствой; терялась в догадках, что все-таки понимать под счастьем – жизнь приятную, спокойную, или полную успехов, или преисполненную переживаний, или кипучую, опьяняющую желанием власти над своим будущим. В какой-то момент она предположила, что счастье должно быть желанным, и определила его как «полноту страсти без желания – равновесие и покой – восторг, который не знает о том, что он конечен»{419}.
Посещала ее и другая мысль: учитывая, сколько в мире страданий, может быть, счастье – это привилегия? Возможно, оно доступно лишь немногим избранным, признанным достойными, или тем, кто идет правильными путями к правильным свершениям? Иногда Симона де Бовуар откровенно горячилась: «Если оно придет, берите, – ценно только то, в чем есть жизнь, – от него нелепо отказываться и нелепо его искать»{420}.
В конце концов она пришла к выводу, что почти ничего из перечисленного выше не имеет отношения к счастью. В одном из поздних мемуаров она пишет, что так и не освободилась до конца от жажды счастья, хотя и сознавала, что эта одержимость мешает ей серьезно заняться политикой{421}. От этого и предостерегает созданная Симоной де Бовуар концепция свободы: нельзя, чтобы стремление к счастью превращалось в эгоизм, самопожертвование или желание немедленного результата без учета дальнейших последствий.
Тем не менее несчастье других не отменяет нашего собственного счастья. Де Бовуар соглашалась с Альбером Камю, уверявшим ее, что нам не должно быть стыдно ловить счастье при любой возможности, несмотря на происходящее в мире: «Счастье, оно существует, это важно; зачем от него отказываться? Принимая его, ты не отягчаешь несчастье других, даже напротив, это помогает бороться за них»{422}.
Еще один вопрос, который часто упускают из виду: насколько ценно с моральной точки зрения или оправдано стремление к счастью и можно ли приравнивать счастье к хорошей жизни в целом. Как уже упоминалось во введении, Симона де Бовуар приводила в пример маркиза де Сада как человека, обретавшего счастье нравственно сомнительным способом, то есть за счет возбуждения, щекотания нервов и подогревания тех ощущений, которые охватывали его, когда он мучил других. Для него счастье состояло в преступном упоении. Де Бовуар справедливо порицает де Сада за чрезмерную универсализацию своих страстей – в частности, предполагающую, что зло возбуждает всех.
Однако де Бовуар извлекает важные уроки из «черного», как она его называет, стоицизма де Сада, означающего, что иногда мучение может превращаться в наслаждение{423}. Поражение можно превратить в победу – все зависит от того, как посмотреть на происходящее. Две героини де Сада, Жюстина и Жюльетта, – осиротевшие сестры, над которыми непрестанно издеваются. Жюстина хочет вести праведный образ жизни, но ее то и дело наказывают, пытают и жестоко насилуют. Жюльетта в аналогичной ситуации становится нимфоманкой и безжалостной убийцей. Фактичность обстоятельств у обеих сестер одинаково кошмарна, однако смысл, которым каждая из них наполняет свою жизнь, кардинально различается.
Намерения, с которыми человек подходит к происходящему, могут существенно различаться: Жюльетта принимает свое положение, Жюстину оно уничтожает. Де Бовуар не имеет в виду, что нужно предаваться распутству, и все же, как демонстрируют персонажи де Сада, смысл жизни у разных людей даже в одинаковых обстоятельствах будет очень разным. Один почтет порку за честь и получит от нее удовольствие, другим она принесет унижение и боль.
Симона де Бовуар вовсе не хочет сказать, что Жюстина была бы счастливее, отнесись она к своему положению так же, как Жюльетта. Утверждать, что Жюстине нужно было просто смириться, – значит обвинить жертву. Де Бовуар выдвигала более важную идею: подлинное счастье касается не только нашей собственной свободы, но и свободы других. Наше благополучие и счастье тесно связано с окружающими. Нечего ожидать, что угнетенные будут счастливы. В кошмарном положении оказались обе сестры, и выход из него только один – в том, чтобы никто никого не угнетал и не истязал.
Во время Второй мировой войны Симона де Бовуар искала счастье в простых вещах – красоте утра, чудесной погоде, писательстве, но самое главное – в сообществе. Она была счастлива, что у нее есть друзья, когда они ей нужны, и что она может побыть одна, когда ей это необходимо. Одиночество и компания напоминали ей о том, как хорошо, что существуют люди, что у нас есть общий мир и что все мы живы. Это мотивировало ее к работе над тем, чтобы каждый был волен выбирать самореализацию, при этом не угнетая других.
Еще один путь к подлинному счастью (в дополнение к тому, чтобы пытаться управлять собственной жизнью, считаясь с другими) – разобраться как следует в собственном существовании. Хотя познать себя целиком и полностью мы не сможем никогда, «трезвое понимание не приносит счастья, но способствует ему и придает смелость», – писала Симона де Бовуар{424}.
Самопознание может помочь человеку осознать свое положение, задуматься над тем, чем он хочет заниматься и чего хочет от жизни, а также исследовать возможности для счастья. Де Бовуар призывает нас не уподобляться сломленной Монике, а стремиться жить без иллюзий, отдавая себе полный отчет в происходящем:
Нет, в самом деле; больше всего я люблю вовсе не пылкую веру ‹…› Я люблю изнуренный энтузиазм [elan], поиск, желания, особенно идеи. Ум и критику, изнеможение, поражение. Тех, кто не позволяет себя одурачить и изо всех сил старается жить невзирая на отсутствие иллюзий{425}.
Экзистенциализм Симоны де Бовуар помогает четко осознать наше истинное положение. Он мотивирует к тому, чтобы отважиться взглянуть на свое существование без прикрас. Может быть, в неведении и иллюзиях жить спокойнее, но правда дает гораздо большее удовлетворение. Даже если беспристрастный трезвый взгляд не принесет счастья, ясность все-таки подготовит для счастья почву. Чтобы обрести подлинное счастье, важно освободиться от навязанных нам чужих представлений о нем, от ложных кумиров и коммерческого садизма, увлекающего нас в ловушку неоправданного потребления и последующего разочарования. Освобождаясь от этих отвлекающих факторов, мы готовимся брать руководство своими проектами в собственные руки, чтобы свободно создавать собственное счастье. Счастье – побочный эффект активного участия в жизни, когда мы выпутываемся из тугих пелен, вылезаем из уютного мягкого кокона, чтобы исследовать свое существование и восстать против несправедливости. Экзистенциальное блаженство – в правде, а не в незнании.