Бунт
Измени свою жизнь сегодня. Не ставь на будущее, действуй сейчас, не медли.
Подлинно значимая жизнь открывается в бесконечный бескрайний космос. «Обогащенный знаниями разум устремлен к пустым небесам, которые ему предстоит населить», – писала де Бовуар{426}. Экзистенциализм дает силы совершить рывок ввысь и заполнить свои небеса замыслами. Но многих связывают по рукам и ногам тысячи крупных и мелких факторов, мешающих стать подлинными творцами своей жизни. Для Симоны де Бовуар путы, ограничивающие свободу, являют собой критическую в моральном отношении ситуацию. Эти путы формируют угнетение.
Пока существует гнет, пока нам подрезают крылья, никто не сможет по-настоящему реализоваться в морально подлинном смысле, потому что, согласно де Бовуар, наша свобода зависит от свободы других. Цель экзистенциальной этики – искоренить гнет, поскольку, как пишет де Бовуар, «нет и не может быть справедливости в несправедливости»{427}.
Подлинной реакцией на гнет должен стать бунт, то есть социально-политическая борьба против несправедливого мироустройства. Мы должны сообща трудиться над тем, чтобы выстроить новые устои мира – основанные на свободе, а не на гнете. И это вполне в наших силах. Симона де Бовуар пришла к убеждению, что именно эта перестройка и составляет «подлинную задачу феминизма»{428}.
В идеальном мире мы наблюдали бы «коллективное преображение», при котором угнетенные восстали бы, угнетатели прекратили бы гнет и все свободы пришли в согласие{429}. Все свободы были бы нацелены только на буйный рост – ввысь, в открытое небо, – и необходимость в бунте отпала бы.
Но все не так просто. Бунтуя, мы рискуем вмешаться в чужую свободу, пусть даже не желая этого. Можно ли бунтовать нравственно? И как действовать в подлинном ключе и при этом нравственно, если наши главные проекты никак не связаны с избавлением от гнета?
Существуют веские возражения против идеи превратить бунт в цель: многим людям просто не до бунта, им важнее выжить, стать выносливыми и осмотрительными{430}. И тем не менее смирение с кошмаром продлевает кошмар. И хотя с кошмарным положением примиряются многие, несчастье и страдание сами по себе не являются доблестью.
Симона де Бовуар осознавала, что человечество пока не создало идеальной политической парадигмы, способной решить все проблемы общества. Угнетение может существовать и существует во всех системах. Что же нам делать? Ответ де Бовуар являет собой воплощенную квинтэссенцию экзистенциализма: придется действовать в условиях неопределенности. Мы не можем ждать, пока кто-нибудь предложит идеальное решение, поскольку такого решения просто нет. Так что нужно разбивать по кусочку (а иногда и крушить) наши системы, чтобы изменить их к лучшему, даже если у нас пока нет полного списка готовых ответов. «Если для того, чтобы взять на себя обязательства, дожидаться абсолютного совершенства, то никого никогда нельзя любить и никогда ничего не сделаешь», – говорит один из персонажей де Бовуар в «Мандаринах»{431}. Нужно нырять в этот водоворот – и действовать.
В юности Симона де Бовуар чувствовала себя морально обязанной бунтовать против несправедливости. Она называла себя «благовоспитанной» девицей, но это не мешало регулярно нарушать родительские распоряжения – просто так, ради удовольствия. Она высовывала язык на фотографиях – иногда это забавляло родителей, иногда огорчало. Но то, что подобные проделки часто сходили ей с рук, только разжигало ее мятежный дух.
Бунт против родителей стал для Симоны де Бовуар хорошей тренировкой, поскольку ей нравилось бросать вызов элитистским ценностям. Она выросла в убеждении, что интересы буржуазии совпадают с интересами других классов, и, попытавшись бороться за интересы низших сословий, не могла взять в толк, за что ее распекает отец, а мать рыдает и молится о спасении ее души{432}.
Когда Симона делилась с родителями своими мыслями и заботами, они приходили в ужас и уверяли ее, что она неправильно понимает и слишком усложняет жизнь{433}. Кроме того, ее глубоко разочаровывали знаменитые писатели – такие как Поль Клодель и Андре Жид, – которые бунтовали против собственных родных, своих традиций и унаследованных истин, но совершенно никак не выступали против текущего положения дел и не были заинтересованы ни в настоящем бунте, ни в социальных решениях.
В семнадцать на де Бовуар снизошло откровение. В попытке произвести впечатление на Жака, того самого родственника, в которого влюбилась, Симона отправилась на лекцию Робера Гаррика. Он преподавал французскую литературу и был основателем группы в рамках движения «Общественные команды» (Les Equipes Sociales), которое занималось культурным обменом между студентами из привилегированных сословий и молодыми рабочими. Группа задавалась целью преодолеть с помощью дружбы классовые различия, невежество и эгоизм.
Симону де Бовуар это вдохновило настолько, что она отчетливо почувствовала: делом ее жизни должна стать защита интересов других. «Домой я вернулась в возбуждении ‹…› властный голос внутри меня говорил: “Моя жизнь должна чему-то служить! Все в моей жизни должно чему-то служить!” Я вдруг совершенно явственно увидела: меня ждут бесчисленные задачи, я вся целиком страшно нужна; если я растрачу себя по мелочам, то не выполню своего предназначения и нанесу ущерб всему человечеству», – вспоминала она{434}.
Уже каких-нибудь пару лет спустя после этого откровения Симона де Бовуар напишет в дневнике, что ее больше интересует личность и смысл бытия, чем общество{435}. И она действительно не один год занималась главным образом своим внутренним миром и карьерой, однако Вторая мировая война вынудила ее изменить точку зрения.
Симона де Бовуар особо обозначила ряд мифов и конфликтов, которые, по ее мнению, полезно различать тому, кто намерен избавить от оков гнета себя и других. Одно из таких заблуждений – «что-либо делать бесполезно, все равно ничего не добьешься». Да, действие нередко оказывается напрасным. Например, движение #Women Supporting Women («Женщины поддерживают женщин») задумывалось как демонстрация женской силы и единства на черно-белых селфи, которые будут выкладывать женщины. К движению присоединялись миллионы, в том числе такие знаменитости, как Габриэль Юнион, Деми Ловато, Натали Портман, Хлои Кардашьян, Галь Гадот и многие другие.
Беда в том, что никто понятия не имел, чего, собственно, предполагалось в итоге добиться. Прославить женщин, побуждая друг друга делиться фотографиями в надежде, что это поможет профилактике рака? Найти предлог, чтобы выкладывать еще больше откровенных селфи? Или присоединиться к турецкому движению против фемицида и семейно-бытового насилия – в поддержку Стамбульской конвенции, призванной предотвратить насилие, защитить жертв и призвать убийц к ответу? Может быть, хэштег подразумевал все вышеперечисленное, а может, и ничего, мы об этом уже не узнаем, поскольку изначальный замысел был погребен под лавиной хаотично вбрасываемых селфи.
Этот феномен получил название «слактивизм» – от slacker (бездельник) и activism (активизм). Приверженцы этого «диванного активизма» делают ровно столько, сколько нужно, чтобы обозначить причастность, но недостаточно, чтобы действительно что-то изменить. Их хватает только на то, чтобы в буквальном смысле пошевелить пальцем – и все, можно переходить к следующему пункту актуальной повестки.
В конечном итоге все эти хэштеги работают только на саморекламу. Они позволяют человеку почувствовать себя героем, борцом за равенство полов (или другой вариант равноправия и справедливости), но главной для него остается собственная репутация. И все же эти движения дают людям возможность привлекать внимание к тем или иным событиям и явлениям и обозначать собственную позицию. Но чтобы превратить диванный активизм в подлинный, нужно сделать решительный шаг и от привлечения внимания перейти к реальной правозащите.
Предполагая, что наши действия все равно ни на что не повлияют, мы отступаем от подлинности. Пораженчество сродни прорицательству, попыткам предопределить смысл и результат наших действий. Де Бовуар писала: «Каким бы ни было текущее положение дел, оно никогда не подразумевает какой-то один вариант будущего, поскольку откликаться на это положение дел человек волен как угодно. Откуда ему знать наверняка, что мир, война, революция, справедливость, счастье, поражение или победа невозможны?»{436} Сдаться – это выбор. Выбор, который формирует и укрепляет нарративы, отдаляющие будущее от успеха. Сдаваясь, даже не попытавшись, мы уничтожаем любые варианты до появления их возможности.
«Замерев или действуя, мы все равно оставляем след, – писала де Бовуар. – Любой отказ – выбор, в любом молчании содержится голос. Пассивность – тоже воля; чтобы не выбирать, мы все равно должны выбрать не выбирать. Избежать выбора невозможно»{437}. Отстраниться, держаться в стороне, оставаться безучастным, не касаться политики – всё это политические позиции и одновременно бегство от истины и жизни. Отстраненность – уход от подлинности, поскольку человек в равной степени отвечает как за действие, так и за бездействие. Бездействуя, мы теряем себя.
Побывав в 1947 году в Соединенных Штатах, де Бовуар писала об американцах так: «Больше всего меня поражает и вместе