– Был ли у него кто-то всерьез… после твоей мамы?
– Пока я был ребенком, не было никого – никого, о ком бы я знал. Когда я стал немного старше, была парочка девиц, но он всегда сфокусирован на моей гоночной карьере.
– Он сильно тебя любит.
– Да, это так. Иногда даже слишком сильно. Думаю, это из-за того, что он чувствует себя обязанным отдуваться за уход матери.
– Ты не можешь винить его за это.
– Знаю.
– Моя мама такая же, – говорю я ему. – После отца… она, бывает, слишком опекает меня.
– Как она справляется с тем, что ты далеко, путешествуешь по миру?
– Потихоньку ей становится проще. – Я мягко смеюсь.
– Как насчет того, что ты встречаешься со мной – гонщиком? Что она думает об этом?
Вообще-то раньше он никогда особенно не интересовался мнением моей матери о нем. Догадываюсь, что это в нем разжег его отец этим вечером.
– Она счастлива, если счастлива я. Честно говоря, она не так много говорила, когда я рассказала ей обо мне и Каррике. Думаю, это по большей части связано с его репутацией. И отчасти с тем, чем он занимается в жизни.
– А ты счастлива?
Я широко улыбаюсь.
– Очень.
Он наклоняется ко мне и целует.
– И я тоже. Как никогда прежде.
Я беру ту его руку, что обнимает меня за плечи и тяну ее к своим губам, чтобы поцеловать. Я теснее прижимаюсь к его боку.
Пока мы идем, я слышу мягкие звуки начинающей играть песни Эда Ширана «Thinking Out Loud», раздающейся из колонок в ресторане через дорогу, перед которым этим дивным вечером сидят и ужинают люди.
– Обожаю эту песню, – бормочу я. Вынуждая меня остановиться, Каррик говорит:
– Потанцуешь со мной?
Я осматриваюсь вокруг.
– Эм, здесь?
– Да, здесь. Я хочу потанцевать с моей девочкой под звездами. – Жестом он указывает на ясное ночное небо.
Затем он закручивает меня в свих руках так, что я оказываюсь к нему лицом.
– Ты не можешь отрицать, что мусорный бак добавляет некой романтичности ситуации.
– О, да, грязный мусор… так сексуально. – Я начинаю смеяться, восхищенная тем, как он смеется надо мной.
– Замолчи и танцуй со мной. Ты убиваешь момент.
– Ладно. – Я уступаю, давая ему двигать нас под музыку. Но я чувствую себя несколько смущенно и глупо. Я бросаю взгляд на ресторан через дорогу. – Люди пялятся, – шепчу я. – Так позволь им пялиться. Мне плевать, потому что я не смотрю на них. Я смотрю только на тебя.
Это заставляет меня посмотреть на него. Он смотрит на меня так, как и всегда – с такой проницательностью во взгляде, что я чувствую ее отголоски глубоко в сердце, чувствую, как она проникает в те места, в которых он уже прочно обосновался.
– Что, если кто-то узнает тебя? – спрашиваю я, пытаясь приземлить себя и не потеряться в нем окончательно.
Но тогда он говорит:
– Тогда они увидят меня, танцующим с моей девочкой, по которой я схожу с ума. – Он прекращает танцевать, в его взгляде серьезность. – И я, малышка, абсолютно, чертовски, до умопомрачения без ума от тебя.
И ощущение приземленности возносится к звездам вместе с моим сердцем. Прильнув к нему, своим лбом я прижимаюсь к его и закрываю глаза, несмотря на глубину моих чувств.
– Я тоже без ума от тебя.
И я остаюсь с ним, танцуя на улице Будапешта, пока песня не затихает, осознавая, что время, которое я провожу с ним, стремительно подходит к концу, и не понимая, как остановить то, к чему все идет.
Глава двадцать четвертая
Марина Бэй, Сингапур
Я прижимаю кончики пальцев к холодному стеклу окна, через которое смотрю на освещенную городскую трассу «Марина Бей», где завтра у Каррика будет гонка.
Сейчас поздно. Каррик спит в постели, а я боюсь.
Мои страхи растут все сильнее с каждой следующей гонкой. Ото дня ко дню я сражаюсь за сон. Мысли спутаны. И кажется, будто переживания не отпускают меня из-за того, что время от гонки до гонки проходит слишком быстро.
Я вымотана, истощена и в смятении.
И здесь, в Сингапуре, ощущения хуже всего. Я правда стараюсь изо всех сил и не знаю, почему так происходит, – может, потому что гонка уже завтра в девять вечера. Не то чтобы в Сингапуре была плохая трасса. Просто темнота, даже несмотря на освещение, создает помеху для ясного обзора.
От мыслей о завтрашнем дне, о том, как Каррик забирается в болид и выезжает на трек… я чувствую тошноту.
Каррик знает о моем беспокойстве с тех пор, как мы вместе. Он знает, что я переживаю конкретно из-за этой гонки. Просто не знает, до какой степени.
Он не знает о панических атаках.
И я не хочу разбирать с ним свои страхи детально, потому что он ничего не может сделать или сказать, чтобы помочь мне. Мое состояние улучшится только в единственном случае – если он не отправится на гонку, а этому не бывать.
Во-первых, потому что он не может остановиться. И, во-вторых, я бы никогда не попросила его об этом, и не только потому, что знаю, каким будет его ответ.
Гонки – это сущность Каррика. Ими насыщен воздух, которым он дышит, и пропитана кровь, что течет в его венах.
И хотя я знаю все это и знаю, кто он такой, это не уменьшает моих страхов.
Мои опасения просачиваются во все, чем я занимаюсь. Я более чем тщательно осматриваю его болид, гораздо придирчивее, чем делала это прежде. Если раньше при проверке безопасности машины я была просто активна и энергична, то сейчас я одержима. Я перепроверяю все по три или четыре раза. Настолько скрупулезно и дотошно, что Бен начинает делать мне замечания.
Каждый раз, когда Каррик выезжает на трассу, я не дышу до тех пор, пока он не возвращается в сохранности.
Так вот как мама чувствовала себя каждый раз, когда папа участвовал в гонке?
Все эти годы быть с ним, одолеваемой волнениями о том, что какая-то гонка может стать последней.
Как в итоге и стало.
Лбом я прижимаюсь к прохладному стеклу, пытаясь угомонить безостановочно носящиеся в моей голове мысли.
– Что ты делаешь, малышка?
Звук хриплого сонного голоса Каррика застает меня врасплох, заморозив мои мышцы.
Заставляя себя расслабиться, я поворачиваюсь к нему.
– Не могу заснуть.
Он пересекает расстояние между нами. Теплыми руками скользит по моим предплечьям и сжимает плечи.
– Беспокоишься из-за завтрашней гонки?
– Немного.
Так сильно, что едва могу дышать. Я не могу посмотреть ему в лицо, опасаясь, что он увидит правду в моих глазах.
Беря мое лицо в свои руки, он отклоняет мою голову назад, вынуждая посмотреть на него.
– Все будет в порядке. – Он доносит смысл фразы решительным взглядом. – Со мной все будет в порядке. – И прижимается к моим губам утешающим поцелуем.
Я чувствую выступающие слезы. Останавливая их, я обнимаю его за шею и крепко держу.
– Прости, что разбудила тебя, – бормочу я напротив его рта.
Он отклоняется.
– Не разбудила. Меня разбудило холодное пустое место в постели, где должна была лежать ты. Мне не нравится тянуться к тебе и не находить тебя.
– Прости. Возвращайся в кровать. Тебе нужно отдохнуть перед завтрашним днем. Я приду через пару минут.
– Нет, мне нужна ты. – Его руки скользят на мою спину. Сдвигая трусики грубыми пальцами, ладонями он хватает мои голые ягодицы и снова завладевает моим ртом, но в этот раз напористее.
Я знаю, чего он хочет. Я тоже этого хочу. Я всегда хочу его. И в последнее время даже сильнее и отчаяннее из страха, что каждый раз может быть последним.
Тело Каррика прижимает меня к стеклу. Когда поцелуй становится глубже, я чувствую упирающуюся в мой живот эрекцию, посылающую пронизывающие меня сверкающие молнии желания.
Он отрывается от моего рта и стягивает с меня трусики. Прижимает меня спиной к беспощадно холодящему кожу окну. Большим пальцем трет мой сосок, заставляя меня задыхаться и стонать ему в рот.
Затем поцелуями он движется ниже, к подбородку, шее, груди; прежде, чем опуститься на колени, он запечатлевает поцелуи на каждой вершине. Смотря на меня в темноте, он рукой скользит под мое бедро. Приподнимая мою ногу, он располагает ее на своем плече. Разделяя мои складки пальцами, он прижимается ко мне ртом.
Когда его горячий язык упивается мной, я с тяжелым вдохом погружаюсь в его волосы пальцами. Я смотрю вниз, на его голову между моих ног, на него, ублажающего меня, и теснее прижимаюсь к его рту.
Я люблю его. До боли. И не могу сказать ему. Потому что если скажу, то все станет реальным, и если я потеряю его…
Все становится слишком сложным, чтобы выносить это.
Я закрываю глаза на страх, любовь и смятение и фокусируюсь на ощущениях, что он дарит мне прямо сейчас. Он предлагает мне бегство на небеса.
Затем его язык касается меня в нужном месте, и я разлетаюсь на кусочки у его рта.
Он поднимается на ноги без единого слова. Пальцами я вцепляюсь в резинку его пижамных штанов. Я тяну их вниз по бедрам, давая им упасть на пол.
Он делает шаг, переступая через штаны, и пинает их в сторону. Приподнимая мои ноги, он оборачивает их вокруг своих бедер. Затем скользит вперед, толкаясь в меня.
– Каррик… – бормочу я, сдавливая его плечи руками, когда откидываю голову назад, к стеклу.
Не отрывая взгляда, он целует меня практически отчаянно, переплетая свой язык с моим, и берет меня прямо там, где каждый может увидеть нас.
Сам секс чувственный и проникновенный… невообразимо проникновенный. Мы не разговариваем. В окружающей нас тьме слышится лишь наше прерывистое дыхание.
Я дрожу, когда достигаю своего второго оргазма, и мое тело тесно сжимается вокруг его.
Когда он вдалбливается в меня и наполняет всем, чем обладает, с его губ рычанием срывается мое имя.
Запыхавшись, своим лбом он прижимается к моему, и его дыхание смешивается с моим.
– В моем будущем нет ни единого мгновения, в котором я не видел бы тебя. – Он произносит эти слова шепотом, пальцами запутываясь в моих волосах.