Феминистская психотерапия
Новых ценностей не существует. Ценностные ориентиры человека остаются такими же, как на заре человечества, изменился лишь способ их упорядочивания.
Неверно, что у каждого пола изначально разные ценности… на самом деле, одни и те же ценности имеют разное значение для мужчин и для женщин, реализуются в разных ситуациях, формируют разное поведение.
Феминистская психотерапия и феминизм, как и любой другой «изм», почти сразу оказались в тени идеологии. Однако, в отличие от идеологии, ранее определенной нами как внушение и соблазнение, оперирующее скрытыми, имплицитными оценочными суждениями, ценности феминизма и ценностные ориентиры феминистской психотерапии четко называются и «прозрачны» в терапевтическом процессе.
Феминизм, в общем и целом, определяют как критическую политическую теорию и практику, исходящую от женщин. Если мы, следуя тексту Ани Мойленбельт (Meulenbelt, 1989, S. 87), понимаем под идеологией «совокупность норм и ценностей, характерных для какого-либо исторического периода», которая доминирует и, как правило, незаметно влияет на нас, то феминизм и феминистская психотерапия нацелена на разоблачение и обличение патриархальной идеологии, господствующей внутри каждого из нас, а также на то, чтобы сформировать дифференцированные критические суждения об общественных отношениях, о психотерапии и идеологии.
Женское движение подвергается критике в связи с тем, что оно незаметно подпало под тираническое влияние научного и общественного мейнстримов, ориентированных на результат и успех – «переодевшись» из лиловых комбинезонов в стильные костюмы и выйдя из темных грязных закутков в открытые пространства, феминистки демонстрируют свою ухоженность и находятся в центре внимания публики. «Потускнел феминизм и утомился» (Hänsch, 1993, S. 14). Произошла смена ценностей, отход от радикальных феминистских взглядов, критикующих государство и учреждения, к приспособлению к господствующей идеологии, к нарастающей угрозе «возникновения иерархии, индивидуализма, коммерциализации» (Janz, 1994, S. 86). Нарастающая деполитизация женского движения привела к своего рода кризису смысла феминистской психотерапии. Критические вопросы: в чем же состоит специфика феминистской психотерапии, в чем заключается новое, собственно «феминистское» в ее методиках и практике, – и сомнение, не идет ли речь о старом вине в новых мехах, иногда возникают из-за «раздосадованности по отношению к феминизму». Концепции понимания этиологии и диагностики все еще непоследовательны, а методы феминистской терапии недостаточно разработаны. Лишь немногие психотерапевты преодолевают разрыв между исследованиями в области феминистской психотерапии и ее практикой.
Общая картина того, что называют феминистской психотерапией, разнородна, но в ней, несмотря на все сложности, можно выделить следующие базовые варианты: радикально-феминистский, эколого-феминистский и спиритуально-феминистский. Во всех случаях речь идет о том, каковы особенности развития женской индивидуальности и социализации женщины, а также каким образом можно улучшить ее положение в нашем патриархальном обществе. Ключевыми феминистскими моментами психотерапии являются критический анализ всех аспектов существования женщины, проработка собственной жизненной истории, рефлексия ценностей, развитие личностных ресурсов и воссоединение с ними, а не ориентированность на личностные дефициты. В феминистской психотерапии женщины задаются вопросами о ценностях, определяющих их поведение: какие ценности ограничивают их свободу действий, от каких усвоенных и обязывающих общественных ориентиров они хотели бы освободиться. Они также задаются вопросом, ради чего живут, каков узор смыслов их индивидуального существования, откуда они черпают жизненные силы, как им не растерять веру, надежду и любовь в подавляющей и обесценивающей жизненной среде.
Благодатной почвой для возникновения феминизма и феминистской психотерапии стала женская судьба в условиях систематического пренебрежения, несправедливость норм и требований, предъявляемых к женщинам, по сравнению с мужчинами. Речь идет о ценностях «культуры доминирования» (Rommelspacher, 1994, S. 18–33) (подчинение, власть, обладание, экспансия, богатство), о том, каков жизненный опыт женщин в таких условиях, как женщины осознают свое место в этой культуре. Прикладываются усилия к изучению того, как именно укоренились в психике женщины патриархальные паттерны неравных отношений и как происходит процесс «внутренней колонизации», при котором женщина отчуждена от самой себя, использована, обесценена и маргинализирована. Пол и сексуальность понимаются как политические категории, значение которых нарастает в условиях подчинения силе и власти и которые несвободны от идеологических предписаний. Феминистская психотерапия помогает осознать традиционные представления о разделении труда и о ролевом поведении мужчин и женщин, ранее сомнению не подвергавшиеся, а также отслеживает идеологизированность традиционных психотерапевтических систем. Эта терапия не стремится стать «программой дрессировки» так называемой новой женственности, чего опасается Тюрмер-Рор, а, напротив, дает место новым – более адекватным и жизнеутверждающим – представлениям о женственности, которые развивают сами женщины.
Феминистская психотерапия интенсивно противостоит иерархии ценностей, пропагандируемой патриархальным обществом. Она подвергает сомнению социальные правила игры, созданные господствующей системой ценностей, и актуальный жизненный опыт, а также разрабатывает тему специфически женских переживаний, которые были до банальности обесценены и выхолощены антропоцентрической психологией. Она критикует сексизм в существующих психотерапевтических моделях и рассматривает проблему женской индивидуальности не только как внутрипсихическую задачу, но и в контексте социальных и экономических взаимосвязей. При этом обнаруживаются противоречия ролевых предписаний для женщин и разоблачаются такие патриархальные способы контроля, как дискриминирующее и сексистское диагностическое «наклеивание ярлыков», «клеймение» женщин. Симптомы рассматриваются как символические сообщения о стратегии выживания, задающие смысл в бессмысленности сводящих с ума жизненных обстоятельств. Феминистская психотерапия способствует пробуждению удовольствия от того, что в жизни есть что-то свое, радость от самовыражения, осознание собственных достоинств женщины, воссоединяет ее с отщепленной и отчужденной телесностью.
Ниже мы подробнее рассмотрим базовые ценности феминистского представления о человеке и мире.
1. Личное – это политическое
Феминистская психотерапия учитывает взаимосвязь между всеми видами страдания женщин, формированием симптомов и социальными условиями. Женщины учатся воспринимать свои личные страдания как коллективный женский опыт. При этом преодолевается позиция политической абстиненции, какой она была, например, в психоанализе во времена национал-социализма. Феминистские психотерапевты критикуют «нормальность» безумия в нашем обществе и господство насилия. Они преодолевают распространенное в психотерапии табу на обсуждение эксплуатирующего подхода с позиции силы, поднимают тему «узаконенного» насилия в учебных заведениях, маскировки нарциссических и сексуальных злоупотреблений, двойных этических стандартов для студентов и преподавателей. В практике феминистской психотерапии упор делается на осознание собственных ценностей и того, как женщина принимает в расчет «несомненные», интернализованные ролевые предписания со стороны мужчин, например, какой должна быть женщина, какова ценность материнства и т. д.
Проблемы идентичности, расстройства пищевого поведения и болезненные процессы самообесценивания у женщин, их чувство бессилия и беспомощности трактуются не только как частные проблемы, но и в связи с ролевыми ожиданиями в обществе. С этим также связана критика традиционных психологических теорий, которые говорят о человеке, но подразумевают мужчину. На поверку оказывается, что «мнимая гендерная нейтральность делает женщину „человеком“, лишая ее всего женского» (Freytag, 1991, S. 15).
Например, группа женщин подвергла феминистской критике модель идентичности, разработанную в интегративной гештальт-терапии Петцольда, и предложила понимание идентичности, более справедливое по отношению к женщине. Их возмутило то, что Петцольд написал два тома о телесно ориентированной терапии, но проигнорировал гендерный вопрос. Существенные и значимые для женской жизни темы были упущены, например: менструация, развитие груди, беременность, климакс и т. д. Критический анализ показал, что интегративная гештальт-терапия создает дефициты в этой сфере, продуцирует расстройства, конфликты и вторичные травмы, потому что не учитывает женскую реальность и дискриминирующие женщин жизненные обстоятельства, в которых формируется их идентичность (Von Albertini, Eberle, Greber, 1995).
2. Сопричастность и озабоченность
Оба этих понятия неотъемлемы от базовой феминистской позиции и имеют большое значение в теории и практике. «Сопричастность» к женщинам противостоит такому заблуждению, что бывает гендерно-нейтральная психотерапия. Привлечение внимания к этим понятиям указывают на то, что в феминистских исследованиях женщина рассматривается в очень специфическом ключе, потому что оказывается под внешним и внутренним принуждением теперь уже со стороны женщин. Женщины-исследователи не могут занять «нейтральную» позицию по отношению к «исследуемым», ведь они сами – и субъект, и «объект» исследования. Осознанная сопричастность помогает критично относиться к собственной уязвленности после разного рода принуждений по половому признаку, а также противостоит идентификации без рефлексии и эмоциональному отреагированию без дистанции. Сопричастность делает также более понятной существующую в обществе ценностную иерархию.
3. Базовая позиция «против иерархий»
Феминистские психотерапевты негативно относятся к иерархическим отношениям и к тому, что общество предъявляет требования и выдвигает нормы, различные для мужчин и для женщин.
Они критично настроены по отношению к патриархальной культуре, ориентируются на равноценность мужчины и женщины, солидарны в необходимости поддержки автономии и самореализации. Это не означает, что они не осознают асимметрию и властную позицию в терапевтическом сеттинге и отвергают реальное неравенство. Каждая женщина считается «экспертом» в своем собственном опыте и переживаниях, ее поддерживают и вдохновляют на то, чтобы она доверяла своему чувственному восприятию, серьезно воспринимала саму себя. В феминистской терапии искажения восприятия в переносе и контрпереносе не выхолощены, напротив, их тщательно анализируют, используют как инструмент самопознания и детально проясняют. Базовой терапевтической позицией является уважение к ценностному выбору клиентки и к ее собственному пути к смыслу в жизни.
Феминистская психотерапия с ее принципом сопричастности противостоит психоаналитическому правилу абстиненции. Терапевты занимают определенную позицию, вслух говорят об ответственности за эксплуатирующее поведение, они не являются нейтральными, а, напротив, открыто предъявляют свои ценности. К этим ценностям относятся автономия и способность к самоотдаче, отграничение и взаимосвязи, право женщин принимать жизненные решения, что не соответствует традиционным ценностям. В США ведется интенсивная дискуссия, заслуживают ли доверия феминистские ценности автономии и самоутверждения, не выражают ли они собой культурные «ценности верхушки среднего класса» (Hare-Mustin, Marecek, 1986,
S. 205–212). В частности, феминистка и теолог Катарина Келлер видит в сверхценном стремлении женщин к автономии, когда женщины подражают патриархальному мужскому поведению, неверно понятый феминизм. Она считает, что это такое же неудачное решение проблемы, как и унизительная покорность перед мужчинами (Keller, 1989). Она отмечает также, что автономия мужчин в виде полубезумного «ячества» не свидетельствует об их настоящей силе, а, напротив, является гиперкомпенсацией слабости и страха перед любовью и самоотдачей. Келлер подвергает сомнению то, что пара противоположностей «отграничение и автономия против формирования симбиоза» есть высший закон развития личности, ведь, в конце концов, к ним стремятся лишь одинокие и эгоцентричные люди, а следствием этого ценностного кодекса является плачевное состояние нашей современной культуры и цивилизации.
По мнению Келлер, способная к привязанностям личность опирается на другие ценности, на малые ячейки динамичной социальной сети, на ткань взаимодействий с другими, создающую глубокое сродство со всем, что есть. Ее видение расширяющейся самости, способной быть в отношениях, включает в себя также и религиозный компонент. Ему соответствует такая духовная картина мира, в которой религия означает «способность быть в согласии с тем, что связывает части целого».
В феминистской психотерапии не перестают обсуждать соотношение автономии и стремления к власти. Зависит ли различие в отношении к этим целям от пола или от позиции силы, в которой находится личность, и если не зависит, то каким ценностям отдается приоритет? К феминистским ценностям относится также свобода выбора, любить ли женщин, мужчин или оба пола. Гомосексуальность понимают как собственное решение, а не как патологический вариант «выбора объекта».
Женщин поддерживают и в том, чтобы они «пели собственную песню» и выбирали такой стиль жизни, который им подходит. Шарлотта Краузе-Прозан посвятила свой двухтомный труд феминистской психоаналитической психотерапии и исследовала в нем, как система ценностей, предрассудки и стереотипы половых ролей влияют на феминистскую теорию и терапевтическую практику (Krause-Prozan, 1992).
Феминистская этика – женщины «лучше мужчин»?
Наряду с обсуждением базовых ценностей феминистского мышления, в конце 1980-х – начале 1990-х годов развернулась дискуссия, в рамках которой ставились вопросы об основных аспектах феминистской этики. Начало ему положили исследования психологии морали, в частности, книга Кэрол Гиллиган, которая вскрыла противоречивость двойной морали для обоих полов, противопоставив женскую «перспективу заботливости», связанную с интимной сферой частной жизни, и мужскую «перспективу справедливости», связанную с публичным миром общества и власти (Gilligan, 1984). В то время как «мораль заботливости» ведет к ответственности за других, к гибкому межличностному отношению в любом контексте, для «морали справедливости» характерна жесткая, абстрактная, независимая от ситуации ориентированность на права и обязанности. При таких аргументах естественные ценностные ориентиры делятся на частные и публичные, целостные и фрагментированные, интегрированные и дезинтегрированные, взаимосвязанные и отдельные.
Однако, как пишет Фригга Хаугг, не существует разных ценностей для каждого пола, напротив, просто одни и те же ценности обладают разным содержанием для мужчины и для женщины, а значит, формируют разное поведение.
В связи с этими половыми различиями в морали возникает вопрос: стал бы мир лучше, если бы в нем господствовали женские представления о ценностях – внимание, привязанность, участие и забота? Был поднят вопрос о том, не нацелено ли женское движение «на повышение статуса женских ценностных категорий и поведения»? (Nunner-Winkler, 1991; Nagl-Docekal, Pauer – Studer, 1993)
Тезисы К. Гиллиган восприняты феминистской теологией именно в этом ключе. Криста Мулак, феминистка и теолог «освобождения», отдает приоритет женской картине мира; она считает, что женская мораль лучше, и требует, чтобы мужчины тоже ее усвоили. Ее агрессивная полемика с мужчинами, в конце концов, опять оказывается проявлением двойных стандартов и идеологии разделения полов (Mulack, 1987).
Мулак более позитивно оценивает моральные ориентиры женщин, сопоставляет их с Иисусовой моралью, которую он воспринял от женщин своего времени, а также ссылается на Гиллиган, хотя та совершенно явно избегала оценок «лучше» или «хуже» (Gilligan, 1984, S. 37). В своей книге «Естественно, женское» Мулак еще более резко формулирует свою консервативную позицию по вопросу пола, обосновывая примат женской морали над мужской естественными, антропологическими преимуществами женского пола (Mulack, 1990, S. 30). Поскольку она сомневается в основных феминистских постулатах равенства, равноправия и равноценности мужчин и женщин (Buse, 1993), аргументируя различия полов социологическими и биологическими данными, она остается в пределах дихотомии противоположностей, то есть на патриархальных позициях, которые следовало бы преодолеть (Келлер). Таким образом, многие феминистские терапевты ведут непростую дискуссию о том, насколько частной, спорной, патриархальной, загнанной в ловушку дуалистического мышления является ситуация, когда мужские ценностные представления механистично замещаются будто бы лучшими женскими.
Нам стоит обратить внимание на наши собственные расхождения с женщинами других культур и национальностей – например, общаясь в женских культурных центрах или работая с ними в одном коллективе, – чтобы понять, что мы, женщины, не являемся «лучшим» полом, освобождение которого означает спасение для остального общества и более высокий уровень цивилизованности (Radcliffe, 1983, S. 18–32). Нам было бы полезно прислушаться к критике наших феминистских коллег из других культур, чтобы задуматься и осознать наши собственные предрассудки и предвзятые оценки.
Такое двусмысленное повышение статуса древних женских добродетелей не позволяет преодолеть расщепление по признаку пола, а, напротив, дает слово половой метафизике, в которой именно анатомия определяет судьбу. Такое продолжение дихотомии не дает женщинам никакой новой перспективы.
Мышление противоположностями характерно для западной традиции, для которой инаковость важнее сходства, отграничение важнее взаимосвязанности, что не соответствует действительности и препятствует интегративным решениям. Женская мораль не является более гуманной и целительной в неисцелимом мире, как раз наоборот, она часто оказывается «обслуживающей моралью», соглашающейся с неравенством полов и цементирующей существующую дискриминацию. Эту тему обсуждали в рамках дискуссии о «пособничестве женщин нарушителям женских прав и насильникам» (Thürmer-Rohr, 1987). Никто не ждет от феминистской психотерапии спасения, но феминистское мировоззрение делает попытку отойти от принципа «или – или», характерного для иерархий, и заново осмысляет фундаментальные жизненные ценности. Она пытается описывать реальное и «видеть возможное до того, как реальное будет изучено до конца», как это формулирует Биргит Пельцер. При этом она не ограничивается деконструкцией существующего, а ищет смысл в новых идеях и представлениях о возможном месте женщины в обществе, в символизации того, что женщины переживают как женское.
Феминистская психотерапия борется с психическим обеднением нашей культуры, но не для замещения жизни, а для поддержки осмысленного мышления и действия на пути самоутверждения. Эта психотерапия сопровождает женщину в поиске более полной жизни, имеющей смысл и достаточную ценность.
Феминистские психотерапевты не игнорируют противоречия, а рассматривают их, а также без страха размышляют об ограниченности возможностей личностного роста. Смысл видят во взаимосвязанности и переживают его, обращаясь к внешней и внутренней природе, осознавая связь с трансцендентным без отвержения своих деструктивных аспектов, не отрицая смерть. Феминистская психотерапия исходит из того, что существует нечто, превосходящее ограниченное Я, нечто великое, что по-разному называют в различных духовных и религиозных учениях. Целью феминистской психотерапии может стать поиск в своей душе Великой богини глубин Геи как символа неразделенности, исконного единства всего сущего или поиск узора и «нити» жизни. По сути, речь всегда идет об одном и том же – о вечных переменах, о древней мудрости непрерывности изменений, о текучести, о трансформации. Этот целостный подход с опорой на духовность, когда любовь рассматривается как главная ценность, поддерживающая жизнь в мире, но не исключающая и смерть, приближает феминистскую психотерапию к новой парадигме. Важно, чтобы ее критический, преобразующий систему взгляд не омрачился отношениями с позиции силы. Уничтожающая критика экофеминизма и экофилософии переходного периода со стороны Тюрмер-Рор и, в частности, ее критика идеи о «неизбежном присоединении мужчин к целостной, экологической, фемининной системе ценностей», которую она саркастически называет «макулатурой на выброс», является лишь блестящей по форме риторикой, но бьет мимо цели и касается лишь некоторых эксцессов в верно выбранной мишени (Thürmer-Rohr, 1987, S. 98).
Феминистская психотерапия работает с очень специфическими границами, которые предписаны женщине и ее телу в социальном контексте подавления и обесценивания. Вместе с клиентками терапевты находятся в поиске самоутверждающих представлений о смысле, возможностей переживать смысл в своей повседневности. К желанию иметь жизнь, наполненную смыслом, относятся серьезно и поддерживают смелость женщины в осознании пережитого ею опыта. Феминистская психотерапия не приукрашивает кризис смысла, который переживают женщины и мужчины, она разоблачает бессмысленность нашего времени, делающую людей больными, сопровождает женщин в процессе их отказа от старых, утративших смысл и функцию опоры структур, а также – при формировании новых, смыслообразующих жизненных взаимосвязей.
В феминистской психотерапии находят свое место обе полярности смысла: и созидание смысла, и его обнаружение. Порождающими смысл являются поддержка самоуважения, собственной авторитетности, активной жизненной позиции; осознание процессов расщепления и отчуждения, разрушающее иллюзии; поддержка самоисцеляющей, креативной встречи лицом к лицу со своим потенциалом; терапевтическая работа с нарушенной способностью женщины конструктивно и агрессивно отстаивать свои интересы.
«Влияющий на поведение, эмансипирующий, но в то же время обращенный к смыслу познавательный интерес» имеет отношение как к созиданию, так и к обнаружению смысла, потому что в терапии женщину вдохновляют на анализ своего «рабского менталитета», чтобы, как пишет об этом Сабина Шеффлер, «столкновение с внешним давлением не означало бы его превращение в болезнь, симптом, синдром, защитную стратегию, подчинение требованиям общества и личное несчастье» (Scheffler, 1986, S. 29). Феминистская психотерапия реализует целостный подход, открыта духовному измерению человеческого бытия и ориентирована на личностный рост. В ней есть место медитации, символическим ритуалам и самовыражению, и этим она способствует процессу обнаружения смысла. Она связана как с частичным смыслом, ежедневно воссоздаваемым повседневностью, так и с общим смыслом женского бытия на планете.