Идеология в тени психотерапииКакие ценности порождают смысл?
В лабиринте ценностей и смыслов
Кто хочет стать творцом добра и зла, тот должен сначала стать разрушителем и уничтожить ценности.
Является ли психотерапия идеологией? Для того чтобы снять или подтвердить это подозрение, стоит прояснить само понятие. Термин «идеология» распространен, прежде всего, в социальных науках, но употребляется он неоднозначно. Например, так называют научные теории, ошибочность которых трудно сразу распознать из-за стереотипного восприятия и мышления или искаженных коммуникаций (пропаганды, цензуры и т. п.), существующих в социуме. К идеологическим относят также умопостроения, оторванные от действительности, но дающие какой-либо группе людей чувство идентичности. Идеология имеет, как правило, суггестивный характер и настойчиво приглашает «принять и присоединиться». Часто ее идеи принимают не по рациональным основаниям, а потому, что они на бессознательном уровне внушают определенные ориентиры и предлагают варианты смысла. «Идеологическое в идеологиях – … это утаивание, сокрытие, которое действует так, что оно воспринимается и принимается бессознательно и необдуманно» (Tiedemann, 1993, S. 283).
Идеология устойчива к рациональной критике. Абсолютизирование определенных убеждений гарантирует идеологическую защищенность и иллюзию уверенности, с которой люди неохотно расстаются. Поэтому психолог Теодор Райк понимал идеологию как реактивное образование, своего рода сверхкомпенсацию латентного сомнения в собственных убеждениях (Reik, 1973). К тому же приверженцы любой идеологии обычно выдают желаемое за действительное, поскольку идеологии часто базируются на давно устаревшей научной парадигме о существовании абсолютно «объективной» реальности, которой на самом деле нет. Все постоянно течет, и реальность образует сам человек, который воспринимает, рефлексирует и действует в отношениях с другими людьми.
Быть живым означает быть в становлении и в движении. Идеология, напротив, представляет собой нечто застывшее, догматичное. Когда в терапевтических процессах и в психологических теориях преобладает не эмансипация и открытость мышления и действий, а догматизм и подражание, когда терапия не отличается «духом новизны» (дзен) и «несовершенством» (Петцольд), то налицо идеология в тени терапии. Терапевты, теории которых прозрачны, которые открыты и готовы к самым разным вопросам, толерантны и настроены на диалог, способны защитить себя и других от идеологической фиксированности и ритуалов подтверждения лояльности.
В ходе современной полемики об эффективности различных психотерапевтических методов стали более чем очевидны не только экономические и властные интересы (ведь речь идет о распределении между различными школами «кормушки», то есть выплат из фондов медицинского страхования), но и идеологические позиции в отношении представлений о человеке и о концепции здоровья. Идеологический фундамент таких позиций подтверждают не только сомнительное признание «эффективности» как высшей ценности, но и ориентированность на «бессимптомную функциональность» организма.
Суггестивность и изощренность, с которыми академическая психология утверждает свое исключительное право говорить от имени психологии, идеологический спор между альтернативной медициной, холистическим целительством и классической медициной выдвигают на передний план вопрос о явных и неявных ценностях. Извечный спор о том, что же исцеляет, приобрел обостренно идеологическое звучание из-за финансирования различных психотерапевтических подходов больничными кассами и из-за попыток юридического регулирования профессиональной деятельности психотерапевтов.
В психотерапии была сделана попытка выделить некую «метасистему ценностей». Некоторые психотерапевтические школы в поисках «объективной» системы ценностей кладут в основу своего представления о человеке положения той или иной философской системы. Так, дазайн-анализ основывается на феноменологии Хайдеггера и Гуссерля, логотерапия и экзистенц-анализ – на учениях Хайдеггера и Шелера, инициальная терапия Дюркгейма – на концепции Хайдеггера и на дзен-буддизме, аналитическая психология Юнга – на алхимии и восточной философии, гештальт-терапия и гуманистический психоанализ Эриха Фромма, а также трансперсональная психология – на буддистской философии и т. д.
Как и все, что создано человеком, могут устареть и такие порождения человеческого духа, как идеологии и смыслообразующие идеи. Религиозные, философские и научные догмы изначально были революционными идеями, от которых сперва открещивались как от ереси и глупости, затем принимали и, наконец, они становились общепризнанными догмами и окостеневали, пока в рамках новой парадигмы не возникали другие идеи и не повторяли этот цикл. То же самое наблюдается у основателей терапевтических систем и их последователей, когда «смыслообразующий потенциал», «дух первопроходцев» с каждым поколением уходит при всевозрастающем влиянии догматизма и ортодоксальности. Судзуки в своей столь же простой, сколь и замечательной книге «Дух дзен – дух первопроходцев» на примере практик дзен убедительно показывает, что смысл и его поиск сохраняют свою жизненность лишь при отказе от всякого догматизма (Suzuki, 1975). Это верно и для нашей психотерапевтической практики и психогигиены: односторонность и ригидность делают нас больными и лишают смысла.
Психотерапевтическое образование и идеология
Говоря об идеологизированности принятой системы ценностей и представлений о человеке необходимо упомянуть о вкладе в эту проблему профессиональной подготовки психотерапевтов.
В рамках так называемого тренинг-анализа мы часто имеем дело среди прочего с таким его «смыслом», как интернализация ценностей, а также явных и неявных представлений о смысле, принятых в данной терапевтической школе, даже если это происходит не в виде прямого внушения. Здесь речь идет о контакте личной системы ценностей кандидатов с системой ценностей выбранной психотерапевтической школы и о том, чтобы согласовать их, если это возможно. Это не должно проходить под прямым влиянием тренинг-аналитиков, но даже в «абстинентном» тренинганализе полная «свобода ценностей» – это миф, так как нам всем, и тем более тренинг-аналитикам, известно, что внутренние ценностные установки, как указывал еще Фрейд, «лезут во все щели». Эта опасность, к сожалению, не только не учитывается, но часто и усиливается «инцестуозностью» профессионального сообщества и его руководящими структурами. Из-за разнообразных реальных, а не символических ролевых пересечений тема власти и зависимости остается неосознанной, табуированной, эмоционально заряженной и бессознательно передается из поколения в поколение благодаря неразрешенным переносам, запретам обсуждать и размышлять над этой темой. Это верно не только для табуированной сферы сексуальных злоупотреблений или нарциссической эксплуатации. Возникает эмоциональная зависимость от наделенных властью преподавателей, супервизоров и тренинг-аналитиков, которые, как бы «охраняя Грааль», следят за тем, чтобы идеологическая «линия» кандидатов была выдержана, затрудняют или делают невозможным любое сомнение и критическое отношение к «аналитическим родителям и дедам», к «предкам». Часто возникает еще и материальная зависимость, страх за свое экономическое благополучие. Так бывает, что терапевтический метод пропагандирует благожелательное отношение к влечениям, здоровую агрессивность и эмансипированное мышление, но реальность образовательного процесса способствует совершенно противоположному: тревоге, «нормопатическому» приспособленчеству и подчинению авторитарным структурам.
Тренинг-анализ стоит немалых денег и требует больших инвестиций времени и психических ресурсов, что снижает готовность студентов к критичности и к тому, чтобы подвергать что-либо сомнению. Как в сказке Андерсена «Новое платье короля», они не задаются вопросами о коллективной системе ценностей, а бессознательные сомнения проецируются на другие школы, с которыми задним числом и происходит борьба. Бытующая ранее повсеместно ненависть дискутирующих теологов (odium theologicum) сегодня превратилась у психологов в «odium psychologicum». Этот образ соответствует культуре «параноидной семьи», которую Рихтер описал как «параноидную крепость» (Richter, 1970). Все труднее увидеть, что находится за «оградой» на «территории» другой школы, потому что идеологические «стены» становятся все выше и выше.
Претензии на эффективность и обещания исцеления со стороны различных методов, равно как и формулирование терапевтических целей, обосновываются определенными ценностями, которые, однако, не всегда однозначно реализуются. В этой главе мы хотим попытаться сделать более отчетливыми смысловые «узоры» различных терапевтических систем и пропагандируемые ими ценности. Полемика между психотерапевтическими школами, которая подпитывается их претензиями на эксклюзивность, идеологической ограниченностью и враждебными проекциями, представляется нам «бессмысленной». Мы ратуем за междисциплинарный диалог, который помог бы не только проявить открытость по отношению к другим позициям, но и провести отграничение своей позиции, вернуть свои проекции и проработать вытесненные сомнения в себе. Как раз нам, психотерапевтам, понимающим механизм проекций, следует набраться мужества и сделать шаг в этом направлении. При этом поиск основополагающего сходства и общего языка мог бы стать предпосылкой эклектической психотерапии. Эта тема, как всегда, является щепетильной и табуированной для обсуждения, так как многие психотерапевты все еще придерживаются «объективирующей» научной парадигмы (Huf, 1992). В то же время нарастает тенденция привносить в психотерапию объективно неизмеряемые вопросы смысла и духовности, то есть появляется шанс для взаимообмена как основы эклектичности. Мы считаем, что основой междисциплинарного диалога станет тематика смысла и ценностей, потому что, в конце концов, все школы стремятся к терапии, «имеющей смысл», хотя их представления о смысле сильно разнятся.
Значение ценностей
Нам кажется полезным сначала определить, что такое «ценности» и какое место в психотерапии занимает ценностный дискурс. Оценивание, так же как и свобода выбора, относится к экзистенциальной базовой структуре человека: «Я оцениваю, значит, я существую» (В. Штерн), то есть бытие и ценности суть едины. Человек может оценивать не только все вокруг себя, но и самого себя: «Я оцениваю, значит, я являюсь ценным» (Kречмер). Усвоенные нами ценности направляют как наше поведение, так и интернализированный масштаб оценивания самих себя и окружающего мира.
Ценности являются выражением экзистенциальной свободы и возможности выбирать, направляют и ориентируют нас при принятии конкретного решения. Через интерпретацию мира и самих себя ценности опосредуют ориентировку, стабильность и уверенность. Таким образом, они также воплощают смысл. Романо Гвардини описывает ценность как «бесценное свойство вещей», как нечто трогательное и касающееся нас, как то, что мы чувственно воспринимаем в качестве высшего, что мы принимаем и к чему стремимся. Ценности являются глубоко укорененными мотивациями и внутренними стремлениями, определяющими наши действия. Оценивать – придавать значение объектам. При этом ценности ведут нас к убеждениям, к научным и личным теориям и всегда угрожают стать идеологией. Философ Николай Хартманн предостерегал от «тирании ценностей», от опасности ситуации, когда одна-единственная ценность получает власть над человеком или группой людей и живой конфронтации с ней больше не происходит. Напротив, ценность тиранически навязывается и фанатично перенимается (Funke, 1993).
Ценности бросают вызов нашей внутренней позиции и решительности. Способность человека выбирать и свобода его выбора ведут к тому, что он постоянно сталкивается с необходимостью провести границы. Принимая решение, человек расщепляется на части и руководствуется ценностями, при этом он отворачивается от одной части и склоняется к другой, оцененной более высоко, то есть постоянно «отделяет зерна от плевел».
Развитие человека сопровождается постоянным процессом выбора, принятия решений и поэтому – неизбежной ориентировкой на ценности. При этом мы отвергаем старые ценности и одновременно вырабатываем новые. Оба процесса находятся в диалектическом взаимообмене и неотделимы друг от друга. Способность и необходимость оценивать неотъемлемы от процесса роста и от человеческой жизни. Бытие и становление, по сути своей, связаны с развитием определенных ценностных позиций и установок, которые структурируют самость, идентичность и личность человека и очерчивают, преобразуют, отграничивают его от мира. Данный процесс не всегда идет осознанно, напротив, часто это происходит рефлекторно и интуитивно, на основе интернализированной системы ценностей и ориентиров. Она собирает вместе, упорядочивает и упрощает всю поступающую информацию и соответствующие решения.
При этом происходит постоянная конфронтация или конфликт между индивидуальной системой ценностей и общепринятыми ценностями – социальными нормами. В наше время утрата единых общественных ценностей и традиционных культурных норм усложнила и обострила конфликт между индивидом и социумом, между разными общественными группами, так что человеку подчас становится почти невозможно ориентироваться в «лабиринте ценностей и смысла». Можно понять, почему люди часто поддаются искушению найти убежище в идеологиях и догмах и спастись от «головокружения от относительности ценностей». Сегодня фундаментализм, догматизм, многие другие «измы», а также тиранические системы ценностей стали очень популярны. Хотя застывшие идеологические принципы и ограничивают спонтанность и подвижность, они, с другой стороны, дают уверенность и безопасность в обществе стрессовых перегрузок и «беспредела», в обществе масскульта и потребления.
Мы можем также понимать ценности как то, что формирует представление о желательном поведении. Они изменяются в соответствии с имеющимися у человека на данный момент представлениями и потребностями. Например, было проведено исследование, насколько изменились представления о ценностях у жителей европейских стран. Был установлен сдвиг от материалистических ценностей (экономическая и физическая безопасность) к постматериалистическим (независимость, самореализация и качество жизни). В таком постматериализме обнаруживаются «признаки возрастающего уважения к природе и большей озабоченности смыслом и целью жизни» (Inglehart, 1990, p. 187).
Ценности функционируют как ориентирующие стандарты, становятся своего рода лейтмотивом нашего поведения, помогают при принятии решений, придают краски нашему представлению о себе и стабилизируют самооценку. Они являются критериями для определения собственной позиции по социальным и политическим вопросам, а также для оценивания людей и ситуаций. Эти европейские исследования отчетливо показали, что в западных странах «быть» более ценно, чем «иметь», и что там доминирует ценность индивидуальности с ее стремлением к самореализации и личной независимости.
Индивидуальные ценности вырабатываются в ходе социализации и становятся системой координат для индивидуального образа жизни. Они отражают персональный стиль жизни, потребности, установки человека и потому становятся его второй натурой. Эта сфера личных жизненных ценностей была тщательно изучена социологами. При этом был отмечен «явный сдвиг ценностей… у жителей Германии» (Klages, 1988): они стали больше ценить разностороннее саморазвитие и меньше – чувство долга и положительное восприятие себя другими людьми. Изменившуюся структуру ценностей современного общества характеризуют стремление к самореализации и индивидуализму, большее внимание к радостям жизни, а не к усердию, надежности и трудолюбию, бóльшая ценность досуга и личной жизни, резкий разворот к приватности. Протестантская этика трудолюбия с ее ценностями бережливости, аскетичности и прилежания уже давно себя изжила, а традиционные инстанции, устанавливающие ценности, например церковь, растеряли свой авторитет. Неуверенность в отношении выбора той системы ценностей, которая могла бы обеспечить устойчивость и непрерывность жизни, характеризует дух нашей эпохи, жаждущей смысла.
Смена ценностей происходит не только на уровне коллектива или социума, но также и на разных этапах жизни отдельного человека. При этом существование «пирамиды ценностей» (Маслоу), составленной из «низших» и «высших» ценностей, не дает основания считать, что одни ценности «хуже» или «лучше» других. Экономические, социальные и биологические ценности не менее важны, чем автономия и творческий рост. Если, например, пренебрегать биологическими ценностями – здоровым и заботливым отношением к телу, то это может привести к опасной односторонности и повредить собственной жизнестойкости, от чего особенно предостерегают интегративная гештальт-терапия и телесно ориентированные виды терапии. В гештальт-терапии одностороннее стремление к рациональности и интеллектуальной работе заклеймили как «насилие ума», а в «инициальной терапии» Дюркгейма «горизонтальные» силы «тела, которое и есть мы», и «вертикальные» силы «духовной сути» считаются двумя взаимодополняющими полюсами. Поэтому бессмысленно делить целое на части, противопоставлять «высшие» ценности и потребности «низшим». Только в их взаимодействии может возникнуть смысл.
Филипп Лерш в своей теории попытался выделить три категории базовых человеческих ценностей (Lersch, 1970).
1. Жизненные ценности
Под ними понимаются влечения, желания, удовольствия, тяга к деятельности, стремление к переживаниям.
2. Ценности собственной значимости
К этой категории относятся стремление к самосохранению, воля к власти, стремление быть признанным и честолюбие.
3. Ценности смысла
Сюда относятся увлеченность чем-либо, придающая смысл переживаниям и действиям, готовность контактировать с другими, эротическая любовь, тяга к творчеству, интересы, идеалы и поиск абсолютного, а также осмысленное стремление отдавать себя на службу окружающему миру.
При таком разделении ценностей легче понять те акценты, которые человек расставляет на различных этапах своей жизни. Молодые люди представляют себе смысл и качество жизни иначе, чем люди среднего возраста. Потребность в высших, конечных ценностях, особо выраженная у людей старшего возраста, может придать цель и направление их жизни, и потому они выбирают психотерапевтические методы, которые более подходят для такой задачи (например, аналитическую психологию Юнга, в которой подчеркиваются аспекты индивидуации и религиозной функции души).
На вопрос, «много ли смысла» нужно человеку, люди разного возраста отвечают по-разному. Психотерапевтические методы могут дополнять друг друга, ведь одни ориентируются на частичный смысл (социальную функциональность), а другие – на экзистенциальный смысл (поиск смысла жизни), поэтому не стоит их противопоставлять, выясняя «кто круче». Так же и когда мы ведем дискуссию об абстиненции: речь не идет о том, сказать ли ей «да» или «нет», напротив, мы обсуждаем, сколько и когда, в работе с какими пациентами она нужна. Аналогичным образом не стоит расщеплять вопрос о смысле на частичный смысл конкретной жизненной проблемы и общий смысл глобального жизненного ориентирования.
Разнообразие человеческих потребностей, жизненных стилей и культурных особенностей приводят к различиям в оценках, которые выражаются в позиции и идеологии терапевтов. От субъективных ценностей зависят аналитические стили и терапевтические «правила игры». Риман, проанализировав особенности личности аналитиков и проповедников, ясно показал, каким образом тип личности и структура характера – истерическая, навязчивая, шизоидная или депрессивная – могут повлиять на ценности терапевта и стиль его терапии (Riemann, 1979).
Юнгианец Рудольф Бломейер в своей впечатляющей работе об «оценивании среди аналитиков» описал типичные противоречия, обусловленные структурой личности и индивидуальной системы ценностей (Blomeyer, 1982). Он пишет, что интровертированность Фрейда отразилась на его аналитическом подходе и сеттинге, в то время как целью терапии он считал восстановление способности человека работать и любить, что следует понимать как проявление его экстравертного компенсаторного чувствования. Юнг, напротив, был, скорее, интровертом, когда полагал целью терапии целостность и смысл, но был экстравертом в том, что касалось отношений. Фрейдисты часто гордятся тем, что могут хорошо мыслить, а юнгианцы знамениты своей страстью к интуитивному. Что же касается выбора техник, то и те и другие обращаются к своим вспомогательным функциям: Фрейд полагался на интуицию при свободном ассоциировании, а Юнг, используя метод амплификации, призывал к направленному мышлению, поскольку считал, что интуитивное ассоциирование ведет в никуда. Такие сознательные и бессознательные оценочные суждения характерны для «войн за веру», ведущихся между разными школами психотерапии, когда за спором о большей или меньшей научности методов обнаруживаются намного более «ядовитые» конфликты между Веной и Цюрихом, своим и чужим, иудейским и христианским.
Значение и функция ценностей в психотерапии
Хотя современная психотерапия часто декларирует свое стремление к нейтральности и безусловному/безоценочному принятию, каждая терапевтическая система обладает установками и оценочными суждениями в отношении того, что способствует здоровью, а что приводит к болезни. Любой метод вмешательства и любая теория личности и теория развития подразумевает наличие оценочных суждений. Диагностическая номенклатура, «наклеивание ярлыков», согласно которым человек объявляется либо здоровым, либо больным, кое-что говорит нам о связи норм и ценностей общества с системой ценностей терапевтических моделей. Томас Сас, критик психиатрии, обвинил психотерапевтов в мощном социальном давлении и даже в присвоении себе функции контроля за устойчивостью господствующих представлений. Каждая психотерапевтическая школа выражает в своей системе ценностей личность основателя и дух времени, а также свое представление об индивиде и его месте в экологическом, социальном и психическом пространстве.
В психотерапии речь идет не только об осознании индивидуальных ценностей и внутрипсихических конфликтов, но и о понимании противоречивости социальных норм и ценностей. Психотерапия неотделимо связана с общественными структурами, поэтому она не свободна от оценок, не нейтральна, не аполитична, хотя многие школы можно справедливо упрекнуть в социально-критической абстиненции или даже в наивности и слепоте по отношению к ценностям. Парин, Рихтер и Петцольд указывали на необходимость отхода от индивидуализированной психотерапии и привнесении общественного контекста в теории здоровья и болезней. Петцольд говорит о «множественном отчуждении», о демонтаже мира ценностей в нашей культуре вследствие «очерствения, беззакония, криминальности, равнодушия и разрушения экологических связей». По его мнению, все это является ядром концепции нового антропологического учения о болезнях (Petzold, 1994, S. 6–28).
Наши ценности определяют цели психотерапии и развития, причем перепроверка, а иногда и пересмотр собственной системы ценностей являются частью терапевтического процесса. Ценностная свобода в психотерапии – это миф, а декларирование ценностной нейтральности создает опасное идеологическое искушение, поскольку ценности будут скрыто и исподволь просачиваться в терапию «с черного хода». Например, мы оцениваем, когда решаем, какие цели ставить в терапии и какими средствами их достигать. Договоренности о терапевтических целях зависят не только от системы норм и ценностей общества и терапевтической школы, но и от убеждений помогающего профессионала, приобретенных в ходе его жизни.
Для помогающего профессионала важно осознать свою личную иерархию ценностей. В этом ему может помочь интерес к собственной биографии при составлении генограммы своей семьи (Heinl, 1986a), а также поиск ответа на следующие вопросы:
Какие ценности и цели поддерживались в моей семье, ради чего жили предки?
Что было обесценено и отброшено?
Какие изменения в системе ценностей я пережил на разных этапах моей жизни, в частности во время обучения?
Как связана моя профессиональная мотивация с моей структурой ценностей?
На какие ценности опирается моя профессиональная социализация?
С какими ценностными конфликтами мне приходится сталкиваться в рабочем коллективе, дома, в отношениях с моим партнером?
Насколько сильно повлияли на мои ценностные представления мое социальное происхождение, страна и культура, где я вырос?
Ценностные конфликты могут приводить к прерыванию терапии и к ошибкам в диалоге терапевта с пациентом. Когда существует непреодолимый разрыв в понятиях о ценностях у терапевта и пациента, то терапия разрушается. Если при тотальном различии представлений о ценностях не удается найти общий язык, то диалог не происходит.
Терапевтические интервенции зависят от функции оценивания. Решения таких важных для хода терапии вопросов, как пора ли уже дать интерпретацию, возможна ли в принципе интеграция травматического содержания, следует ли понимать симптом как проявление болезни или как послание души о необходимости переориентации, принимаются на основе оценок. Различные терапевтические цели, например «перестать бояться пользоваться лифтом» или «найти более прямой доступ к бессознательному», отражают очень разные ценностные представления терапевтических школ. Любая концепция болезни и здоровья базируется на представлении о человеке, которое, в свою очередь, отстаивает определенные ценности.
Итак, не следует недооценивать влияние психотерапевта на пациента, потому что есть опасность того, что в терапевтические интерпретации будут вплетены моральные поведенческие предписания насчет того, что является хорошим, правильным и полезным для здоровья. Хотя в англоязычной научной литературе довольно давно были сделаны предположения, что психоаналитические теории несут в себе определенные моральные и гражданские идеалы, которые постепенно модифицируются ценностями терапевта, но затем такая тематика исследований надолго оказалась под негласным запретом. Ведь подобные исследования показывали идеологизированность терапии, притом что пациенты не всегда могут распознать навязываемые им ценности и вытекающие из них терапевтические установки. В отличие от психодинамически ориентированных терапевтов, психиатры в своих интерпретациях душевных феноменов часто придерживаются естественно-научной традиции, делая упор на медикаментозную терапию. В США достаточно рано был поставлен вопрос о том, какую роль играют психотерапевты в процессе передачи культурно обусловленных ценностей. Тот факт, что в американском обществе психотерапия и психиатры стали темой для разговоров не только в голливудских фильмах, но и на рядовых вечеринках, и возник ажиотажный спрос на психоконсультантов по счастливой жизни, приводит нас к выводу, что в Америке психотерапия стала своего рода популярной наукой (Lakin, 1988). В восьмидесятых годах прошлого века появилось множество работ, поднявших вопрос о такой функции психотерапевтов, как внушение ценностей, критикующих нарциссическую ориентированность и безответственность терапевтического сообщества, ставящего во главу угла такие цели, как самореализация, счастье и благополучие. Излишне высокая оценка индивидуального стремления к счастью, потребности достичь успеха и благополучия вела к умалению важности ценностей, относящихся к межличностным отношениям, способности устанавливать связи и социальной ответственности. Клиент-центрированность психотерапии провоцировала терапевта на то, чтобы вести себя по-менеджерски, демонстрируя позитивные эмоции и «эффективность» на внутреннем и межличностном уровнях.
Примечательно, что тенденция к более глубокому теоретическому и практическому рассмотрению проблемы ценностей и этических вопросов психотерапии возникла не ранее, чем было снято табу на обсуждение нарциссических и сексуальных злоупотреблений. В журнале «Консультирование и ценности» уже несколько лет продолжается очень интересная дискуссия о ценностях в консультировании и терапии, а специальный выпуск журнала «Психотерапия» был полностью посвящен ценностным проблемам. Интересной в этой связи представляется позиция Бергина, предложившего рассмотреть то, что он называет «договорными ценностями психотерапии». Под этим термином он понимает определенные ценности и цели, особенно значимые для терапевтического процесса. Они способствуют психическому здоровью, и терапевтам следует говорить об этих целях открыто (Bergin, 1985). Только если мы делаем наши ценности прозрачными, мы сможем избежать скрытого соблазнения клиентов и манипулирования ими; только когда мы четко разъясняем, что означает для нас «здоровье» и почему мы считаем, что то или иное поведение улучшает качество жизни, лишь тогда мы можем расширить свободу и возможности выбора для тех, кто ищет помощи. Абстиненцию следует понимать лишь как отказ от манипулирования клиентом. Мы обязаны предоставить нашим клиентам выбор, нам не следует вмешиваться в поиск ими ценностей и смысла, но продуманное информирование о том, каково наше представление о человеке и каковы наши ценности, защитит клиентов от искушения идеологией.
Бергин выделяет следующие ценности: свободу, ответственность, автономию, любовь и способность состоять в отношениях, самосознание и самоценность, правдивость и аутентичность, ориентированность на ценности и смыслы, способность к преодолению трудностей и саморегуляцию, работоспособность.
Различные теории личности в той или иной степени ориентированы на эти ценности. Разночтения существуют лишь по поводу важности духовных ценностей в психотерапии, хотя в Америке, Германии и Швейцарии существует отчетливое стремление к духовным поискам.
В названных ценностях мы узнаем понятия гуманистической психологии, которые были перечислены уже в работе Яходы: самореализация, автономия, позитивное установка по отношению к себе, достижение поставленных задач, осознание реальности и интеграция опыта (Jahoda, 1958). К фрейдовскому ценностному канону (способности получать удовольствие, любить и работать) добавились такие ценности, как автономия, ответственность за себя, чувство собственного достоинства, способность принимать решения, самоактуализация личности.
В современных психологических исследованиях расширяется социально-экологическое понимание ценностного спектра, наряду с моделями компетентности в саморегуляции, моделями самоактуализации и обнаружения смысла. Об этом четко свидетельствует определение «здоровья» в интегративной терапии, в отличие от идеализированного определения ВОЗ. «Согласно этому подходу, суть здоровья состоит в том, что человек воспринимает себя целостно и дифференцированно, как телесно-конкретное единство с жизнью в целом (контекст и континуум), и в ходе смены факторов защиты и риска в соответствии со своей витальностью/уязвимостью, потенциалом преодоления, компетентностью и ресурсами может справляться с критическими жизненными событиями и проблемами, регулировать свое состояние и владеть собой. На этой основе человек креативно и конструктивно формулирует и развивает свой телесный, душевный и духовный, социальный и экологический потенциал и чувствует свою внутреннюю согласованность, осмысленность, интегрированность и благополучие» (Petzold, Schuch, 1992, S. 380).
При сравнении представлений о человеке и систем ценностей, существующих в различных терапевтических школах, можно вычленить базовые структуры, которые впервые систематически исследовала Шарлотта Бюлер (Bühler, 1975). Она выделяет два противоположных подхода:
1. В одном из них человек понимается как объект, пассивно реагирующий на социальные воздействия, а основной ценностью и терапевтической целью является адаптация человека к общественным условиям, которая обеспечивает его оптимальное функционирование или хотя бы уменьшение симптомов. Пример этого подхода – бихевиоризм.
2. Другого подхода придерживаются терапевтические школы, считающие человека активным, самостоятельно планирующим и творчески импровизирующим субъектом. Для них терапевтической целью становится изменение, то есть сопровождение активного стремления к ценностям. Они исходят из того, что самость является имманентной внутренней ценностью и направляющей силой, которой необходимо реализоваться и развиваться. Примеры такого подхода – гуманистическая и аналитическая психология.
Между этими двумя крайностями находятся те, кто рассматривает человека как конфликтное существо, живущее в противоречии между ценностями автономии и приспособления как к внутренне детерминированным влечениям, так и к внешним социальным требованиям. Бюлер относит к этой группе психоанализ, для которого человек находится в конфликте между ценностями влечений и ценностями, обусловленными социальными требованиями, которые образуют инстанцию Сверх-Я.
В концепции Бюлер присутствуют обе основные тенденции человеческого развития и жизнедеятельности: с одной стороны, потребность в автономной самореализации, агрессивном самоутверждении и самоотграничении от требований окружения и, с другой стороны, потребность преодолеть собственные границы и потребности, открыться по отношению к другим людям и миру в самоотдаче и с любовью к ним. Речь идет о том, чтобы найти гибкий баланс между стремлением к удовлетворению своих потребностей в благополучии, отдыхе и творческой экспансии и противоположной тенденцией к приспособлению, контактам и безопасности. Противоречие, лежащее в основе базового конфликта человека, требует ориентации на смысл, без которого невозможно приблизиться к разрешению этого конфликта. Именно в этой конфликтности и возникает мотивация к обнаружению смысла.
Если смысл означает разрешение конфликта между потребностями, а удовлетворение одной потребности требует отказа от другой, то готовность к отказу и жертве является базовой при переживании смысла. Именно в экзистенциальных критических ситуациях переживание смысла возможно лишь при готовности принять неизбежное и распознать в кризисах возможность развития и преображения.
Психотерапия может дать ориентиры, если речь идет о том, чтобы помочь человеку выйти из невротической фиксированности и идеологической односторонности, чтобы он начал жить со сбалансированным и гибким спектром ценностей, то есть направить его на расширение «ценностного потенциала» (Бюлер) или «ценностного горизонта» (Франкл). Психотерапевтический процесс помогает открыть путь к лучшему пониманию своего места в жизни в целом, к более полному чувственному пониманию себя и других и через это – к переживанию смысла.
В следующих главах мы попытаемся прояснить смысловые и ценностные системы различных терапевтических направлений.