– Иди сюда, сукин сын, мамочка ждёт наверху…
Он моргнул, выражение его глаз вдруг стало доверчивым. Я не хотел входить внутрь, сам не знаю почему, и крикнул:
– Живо зад поднял, засранец, кому говорят!
А вот это был перебор. Детина тут же стушевался и забился глубже в угол, мыча и мотая головой. Тихонько матерясь под нос, я переступил через порог, пытаясь убедить себя, что тревога – просто дань нервотрёпке последних часов…
Моя нога ступила в что-то слизкое. Я понял, что вот-вот упаду, и рефлекторно вцепился руками в дверную створку. И одновременно понял, что меня так беспокоит в этом месте.
Тут не было гула. Того самого гула землероек, сверлившего мозги последние полчаса.
Я круто развернулся, высвечивая фонарём комнату.
Проклятье, конечно, эта тварь была здесь. Только совсем маленькая – не больше метра в длину. Сидела на полу, в двух шагах от сжавшегося идиота, – тихо-тихо, будто поджидая. Я сначала подумал даже, что она дохлая. Об этом говорил и тот факт, что парень всё ещё жив. «Надо же, какая удача», – подумал я и вот за эту-то мысль и поплатился, когда шагнул к твари и – на всякий случай – занёс приклад.
Я ударил её, и она брызнула мне в лицо липкой, горячей слизью.
Я заорал, больше от омерзения, чем от боли, но нашёл силы не отступить, а ударить снова, хотя слизь залепила мне глаза, и я почти ничего не видел. Идиот тоже орал, в меру собственных сил – глухо и как будто одобрительно. Я долбил тварь прикладом ещё долго после того, как она перестала дёргаться, и только потом отшвырнул автомат и принялся очищать глаза. Немного пекло, совсем чуть-чуть, как будто мыло попало, но всё равно я был зол, как сто чертей.
Схватив детину за шиворот, я поволок его наверх. Автомат остался внизу, но от него всё равно уже не было проку.
Ни от чего теперь проку нет – всё, ребята, исчерпали вы свой лимит везения.
Я вломился в рубку связиста, волоча идиота за собой, и с порога заорал:
– Связь, быстро!
Финч вскочил, сидевший у динамиков Корки быстро защёлкал клавишами. Я отшвырнул парня и выхватил из рук Корки микрофон.
– Марго! Чёрт тебя подери, где ты? Они уже здесь! Если у нас есть пять минут, то это подарок небес!
– Уже расчищаем, – отчеканила та.
Я круто развернулся к Финчу.
– Собирай этот скот. Я убил жука. Мелкого, но это кранты. Они вот-вот будут здесь.
Этого можно было и не говорить – гул превратился в отчётливый хруст, и я слышал, как прямо над нашими головами одна из этих тварей прогрызает себе путь в земле, уже, должно быть, всего в нескольких сантиметрах от вентиляционной трубы.
Финч медленно кивнул. Он неотрывно смотрел на меня.
Но взгляд Корки испугал меня больше.
– Что? – спросил я.
– Там был… маленький жук? – шёпотом переспросил мальчишка.
У меня вдруг разом ослабли ноги.
– Ну да. Он плюнул в меня какой-то слизью, прежде чем… Проклятье, что?!
Он ответил, но ответа я уже не услышал.
– Что ж, капитан Кальвин, поздравляю вас с удачным завершением операции, – сказал майор Парновиц. Особой радости в его голосе не чувствовалось. Как, наверное, не будет чувствоваться её в голосе генерала, которому отрапортует майор, и в голосе президента, которому отрапортует генерал. Подчистую разрушенная колония, потерянная бурильня, двенадцать спасённых поселенцев, девятнадцать погибших солдат. А может, и все двадцать.
Много бы я дал, чтобы посмотреть на физиономию майора Парновица в эту минуту. Но я не мог.
И если бы это было моей единственной проблемой.
– Возвращайтесь немедленно, – повторил майор и отключился, не дожидаясь ответа.
Все молчали, и сейчас это было особенно неприятно. Никогда бы не подумал, что слух играет столь важную роль в жизни ослепшего человека. То есть знал, конечно, но о таких вещах ведь никогда всерьёз не задумываешься, пока с ними не столкнёшься.
Да, я ослеп. Не сразу – яд, вырабатываемый слюной детёныша жука, действовал постепенно. Первые несколько минут ничего особенного не чувствуешь, только небольшое жжение в глазах. Потом вдруг теряешь сознание. И просыпаешься уже слепым. Тоже не до конца – можно различить пятна света, размытые контуры. Вскоре начинается лихорадка, которая через несколько часов переходит в бред и кому, за которой следует смерть. Если не достать противоядие. Но мы улетаем с планеты, где его можно найти. Так что…
Так что всё-таки у вас двадцать потерянных бойцов, капитан Кальвин.
Хотя надо отдать девочке должное – орала она на спасённых так, что ей бы и Финч позавидовал. Почему, дескать, вовремя не сказали. А они не подумали. Нет, они сталкивались со случаями отравления слюной жуков, но не сообразили сообщить об этом, потому что в битве детёныши участия не принимали.
Они рыли землю, пока взрослые занимались своими взрослыми делами.
Сейчас Марго готовилась нажать кнопку и выжечь всю эту нечисть на хрен. Но почему-то медлила. Как будто ждала.
– Так что, вы говорите, с этим можно сделать?
Это Стэйлс. Ему любопытно. Новая в земной науке отрава, новый вид противоядия. Исследовательский интерес, только и всего. Я точно знаю. Не стал бы Стэйлс за меня переживать. Он вообще меня недолюбливает.
– Ну, мы заметили, что слюна взрослого жука вроде как помогает, – сбивчиво объясняла одна из спасённых медсестёр – не матушка дегенерата Роберта, втравившего меня в эту дрянь, где она прячется, я понятия не имел.
– Отлично, этого добра у нас навалом.
Ага, они ещё как-то умудрились дохлого жука на корабль притащить – Стэйлс настоял, дескать, надо ему…
– Только к ней нужна ещё одна местная трава, – добавила женщина, – иначе эффект временный, и пациент всё равно умирает.
«Вот я кто теперь – пациент…»
– Что за трава?
– Марго, ты же за ней не пойдёшь, – не выдержав, перебил я. – Бросьте это, ребята. Мне просто не повезло. Выжигайте тут всё и полетели… полетели домой.
Пауза длилась, наверное, минуту. Я сидел, опустив голову. Затылок у меня ломило, спину тоже, голова начинала гудеть, будто вокруг до сих пор копошились землеройки. Видно, подступала обещанная лихорадка.
– Я пойду, – сказал Финч.
– На хрен ты пойдёшь! – рассвирепел я. – Ты и без того меня к кораблю волок чёрт знает зачем! Так бы я уже сдох, и сам бы не мучился, и вам головной болью меньше.
– Блин, Димка, какой же ты придурок, – с отвращением сказал Марго и добавила совсем другим тоном: – Вы можете объяснить, как выглядит эта трава?
– Вряд ли, – беспомощно отозвалась медсестра. – Она… как бы совсем обычная…. продолговатый стебелёк, тёмно-зелёный, саблевидный…
– Я сниму пласт дёрна и приволоку сюда, – перебил Финч.
– Она не везде растёт…
– Ребята, – с некоторым трудом сказал я, – вы меня извините, но… пока я ещё могу говорить. Я хочу сказать… прекратите испытывать судьбу. Ясно вам? Эти тюбики с удачей… с жидкой такой… сладкой… Мы их все выжрали. До основания. И вылизали изнутри… два раза…
Повисло недоумённое молчание. Воодушевившись, я продолжал:
– Там же только по одному тюбику на человека, вы не знаете разве? Так положено. А мы свои отдали переселенцам, и оно стало такое… ну, не стерильное…
Кажется, я говорил что-то ещё, когда почувствовал, что меня поднимают и несут куда-то. Но не помню, что.
Убойные антибиотки Стэйлса действовали даже на чужеродный белок, и мне немножко полегчало. По крайней мере я прекратил нести чушь и даже очнулся. Было приятно полежать в белом и чистом лазарете после недавней кровавой бани, но удовольствие оставалось весьма относительным. Что лазарет белый, я знал – перед глазами было сплошное светлое пятно.
– Стэйлс, я умру? – глупо спросил я.
– Не знаю, – ответил тот. Спокойно и почти безразлично. Ну ещё бы – что я, первый, что ли.
– Мы уже летим?
– Никуда мы не летим. Финч с тем парнем пошли вниз, за травой этой…
– Что?! – этот бессмысленный выкрик остался без внимания, и я добавил: – С каким ещё парнем?
– Не знаю, кажется, венгр. Я не понял, что он там лопотал. Его вообще никто не понимает. Говорят, он раньше болтал по-английски, но в поселении у него вся семья погибла, и он теперь только на своём языке талдычит.
– Его что, Марго назначила?
– Сам вызвался.
Я уже вообще ничего не понимал.
– Почему? Какого чёрта? Зачем ему?..
– Ты, я вижу, чувствуешь себя намного лучше, – отрезал Стэйлс.
Чувствовал я себя прехреново, о чём ему и сообщил.
– Тогда заткнись, – посоветовал наш бортовой Эскулап. – Руку выпрями, я тебе ещё укол сделаю.
Я чувствовал, как в кожу входит игла, и пытался понять, что происходит. Получалось не очень.
– А Финч? – вдруг спросил я. – Зачем он это делает?
Стэйлc вытащил иглу из моей вены и сказал:
– Дмитрий, я давно хотел тебя спросить. Почему ты так не любишь людей?
– Что? – несмотря на общее паршивое состояние, я приподнялся от удивления.
– Да ничего, – сказал Стэйлс. – Спи. А перед сном помолись, чтобы этим двоим повезло. Тебе сейчас нужна их удача.
«Да уж, подумал я, наблюдая, как медленно гаснет светлое пятно, становясь чёрным. – Если повезёт им, повезёт и мне. Везение – штука неуправляемая, но и в ней есть свои закономерности… А жизнь – это просто плата за каждый предоставленный шанс, который то и дело кажется последним».
На самом деле удачу действительно выдают десантникам в алюминиевых тюбиках. Это чтобы можно было не использовать всю за раз, а выдавливать понемножку. Чтобы всегда оставалось ещё чуть-чуть, на чёрный день. Просто не все умеют ею правильно пользоваться.
Финч умел пользоваться своей квотой. Хотел бы я знать, много ли её там осталось, на дне.
Я пропустил момент, когда они вернулись – к тому времени с бредом не могли справиться даже антибиотики Стэйлса. Противоядие подействовало очень быстро – уже через полчаса лихорадка спала, а ещё через час я начал различать окружающих. Мне хотелось видеть этого венгра, который ходил за моим спасением с Финчем, но Стэйлс сказал, что парень сейчас не в том состоянии – они выбрали луг, казавшийся безопасным, но в последний момент откуда-то появилась эта тварь и успел отхватить венгру руку от плеча, прежде чем Финч снёс ей башку. Стэйлс сказал, что венгр выживет, но мне уже расхотелось с ним общаться. В конце концов, какая разница, что им двигало? Жуки убили всех его родных, может, он тоже смерти искал? Или замаливал так одному ему изве