— Господин директор Теодореску? — спросил он почему-то заискивающим (Джеордже не понял почему) тоном.
— Да, это я.
— Позвольте представиться… преподаватель Суслэнеску.
Джеордже пожал маленькую, почти детскую руку — горячую и потную. Оба смущенно замолчали, не зная, что сказать.
— Я надеюсь… господин Мареш говорил вам обо мне…
— Да. Но только в общих чертах. Я понял только, что…
— Что я хочу поехать в деревню, — деланно засмеялся Суслэнеску. Его узкое, с топкими нервными чертами лицо было небрито. Вымученная грустная улыбка заставляла предполагать, что он был человеком крайне чувствительным. — Вы, наверное, хотите получить разъяснение, не так ли?
Суслэнеску двинулся вперед, Джеордже пошел за ним, спрашивая себя, куда они идут.
Суслэнеску шел быстро, наклонившись вперед всем телом, руки безвольно болтались по бокам.
— Объяснение… предельно просто! Конечно, я не собираюсь навсегда оставаться в деревне, но пока… Мы переживаем смутные времена… Ужасающая нищета… У меня хрупкое здоровье… жалования не хватает…
Суслэнеску выпалил все это одним духом, как хорошо заученный урок.
Неожиданно он взглянул Джеордже прямо в лицо. За толстыми стеклами очков его черные глаза блеснули совсем по-детски. Вообще во всем его существе было что-то напоминавшее юношу, щеки которого неожиданно обросли густой колючей щетиной.
— Кроме того, там спокойно, — продолжал Суслэнеску дрожащим голосом и тут же добавил: — Очень прошу вас… согласитесь. Я принес бумаги, диплом… — И он с лихорадочной поспешностью стал рыться во внутреннем кармане пальто.
— Не надо! Не надо! — довольно неуверенно остановил его Джеордже. — Когда же вы намерены поехать?
— Да вместе с вами! Вы имеете что-нибудь против?
— Нет, конечно… Только я уезжаю сегодня…
— Я могу сопровождать вас. Вещи мои уже упакованы.
— Господин Суслэнеску, — пошутил Джеордже, — мне кажется, что ваш отъезд похож на бегство.
Он ожидал, что шутка вызовет замешательство собеседника. В голове мелькнуло подозрение — не бывший ли это железногвардеец, который хочет скрыться. Быстрый и ясный ответ озадачил Джеордже еще больше.
— Да, это бегство.
— От кого же вы бежите?
— От самого себя.
Суслэнеску тяжело вздохнул, словно желая прогнать беспокойную мысль.
— В инспекции вы можете получить все необходимые справки обо мне. Я член социал-демократической партии, опубликовал статью в «Вочя попорулуй». Если и есть другие причины, они… исключительно личного характера.
— Хорошо… В таком случае…
— У меня еще одна просьба… Я бы очень затруднил вас, если бы попросил… Кстати, вы обедали?
— Нет.
— …если бы я попросил вас пообедать со мной? Я живу в двух шагах. Это — нечто вроде пансиона, будьте покойны, все оплачено до конца месяца, — по-студенчески улыбнулся он, — и… мне не хотелось бы оставаться одному… теперь.
Суслэнеску мельком взглянул на загорелое лицо Джеордже и ясно прочел на нем скуку. Это заставило его покраснеть и добавить почти с отчаянием:
— Кроме того, вам придется, вероятно, приютить меня на денек-другой, и мне хотелось бы заранее расквитаться.
Остаток пути они прошли молча. Время от времени Суслэнеску обращал внимание Джеордже на пробоины в стенах домов и рассказывал, какие сражения происходили здесь, подчеркивая, что это, конечно, не сможет произвести впечатление на Джеордже, побывавшего на фронте.
Выйдя на берег Муреша, Суслэнеску остановился у калитки кокетливой виллы, открыл ее и пропустил Джеордже вперед. Они прошли по небольшой аллее, обсаженной кустами высохших роз, и поднялись по нескольким ступеням.
— Прошу не обижаться, если я представлю вас… как своего старого друга, — сказал Суслэнеску, все более и более смущаясь. Поймите… это только условность. Это — типичные буржуа.
Он открыл дверь, и в то же мгновение прозвучал низкий женский голос:
— Это ты, Санду? Мы ждем тебя с обедом.
Белая дверь открылась, на пороге появилась женщина в элегантном золотистом халате и застыла от неожиданности при виде Джеордже.
— Вообразите, мадам… друг детства — капитан Теодореску, — громко и смущенно смеясь, представил Суслэнеску своего спутника. — Я случайно встретил его и позволил себе… Госпожа Велчяну — жена прокурора.
Женщина склонила красивую голову с тонкими чертами лица, окруженного ореолом медно-красных волос.
— Я позволил себе… пригласить его к обеду.
— Очень рада. Вы в отпуск?
— Я возвращаюсь с фронта, — хрипло ответил Джеордже.
— Господин Суслэнеску проведет вас в ванну… Мы подождем вас…
Она оставила их одних и вошла в столовую, распространяя волну пряных духов. Чтобы не дать Джеордже высказаться, Суслэнеску, беспрерывно болтая, помог ему раздеться и провел в ванну, не преминув выразить удивление, что нет теплой воды.
— Они очень симпатичные и простые люди… Не подумайте, что… Вот полотенце… После обеда, если вам угодно, мы сразу уедем. Я готов… Или, может быть, несколько часиков сна… Нет? Хорошо, как хотите… Сюда…
Они вошли в светлую комнату, обитую красным шелком. На большом, покрытом дамасковой скатертью столе обычные приборы были заменены серебряными. Джеордже пожал руку Велчяну. Тот часто мигал припухшими веками и нервно ощупывал узел галстука. На желтом рыхлом лице прокурора появилось что-то вроде улыбки, когда он поднял стаканчик цуйки и вежливо склонился, к Джеордже.
— В честь близкой победы… Ведь она не за горами, не так ли? Помоги господи!
Все расселись по местам, и Суслэнеску, перескакивая с темы на тему, тщетно пытался рассеять неловкую тишину, установившуюся за столом. Велчяну непрерывно брюзжал, критиковал суп и жаркое, нашел сухим картофель и вдруг выпалил, указывая пальцем на Джеордже:
— Вы долго были в плену?
— Около двух лет…
— И как, по вашему мнению, много ли времени потребуется, чтобы установить и у нас коммунистический рай?
Джеордже спокойно опустил вилку на краешек тарелки и пристально посмотрел на Велчяну.
— Много. Это будет нелегко.
— Знаете сенсационную новость? — вмешался Суслэнеску. — Я слышал из серьезных источников, что Варгу назначат председателем городской управы.
— Вполне возможно, — улыбнулся Велчяну. — Одним свинством больше…
— И вторая новость, — продолжал Суслэнеску, заранее смакуя эффект, — сегодня, к моему великому сожалению, я буду вынужден покинуть вас. Я нашел место учителя в деревне. Сегодня начинается мое апостольское хождение в народ. В его честь!
Он залпом осушил бокал вина, поперхнулся, закашлялся и забрызгал скатерть. Госпожа Велчяну позеленела, только густо накрашенные губы алели, как внезапно открывшаяся рана.
— Это вы серьезно? — спросила она, придя в себя.
— Совершенно серьезно… Господин Теодореску, пейте кофе. Госпожа Велчяну мастерски приготовляет его. Да, — склонился Суслэнеску к хозяйке, — я действительно уезжаю. И мне не найти слов, чтобы выразить вам свою признательность за все, что вы сделали для меня.
— Я слышал прекрасный анекдот, — вмешался прокурор и начал рассказывать скучную, перегруженную подробностями и описаниями историю.
Мими Велчяну медленно встала, опираясь о край стола, и попросила Суслэнеску проводить ее в соседнюю комнату. Мысль о том, что он присутствует как непрошеный свидетель при развязке чужой семейной драмы, непонятно поразила Джеордже. Выпитое вино ударило в голову, усталость разлилась по всем жилам. На остроты Велчяну, многие из которых Джеордже уже слышал сегодня утром в инспекции, он отвечал машинально: «Да, конечно», «Это не плохо». Но вскоре Джеордже окаменел, — из соседней комнаты стали внятно доноситься слова происходившего там разговора.
— Ты с ума сошел? Зачем ты это делаешь?
— Я вынужден так поступить, сударыня… — Взволнованный голос Суслэнеску дрожал и срывался. — Жизнь научила меня, что бывают неповторимые в своем роде случаи… которые я больше не имею права упускать… Сам того не замечая, я попал в какой-то порочный круг и смирился с этим.
— А… я? — шепотом спросила мадам Велчяну, но слова ее ясно прозвучали в комнате.
Прокурор безмятежно чистил трубку, раскладывая на скатерти мокрые, грязные шарики вонючего никотина.
— Благодарю за обед, — сказал Джеордже, поднимаясь, и резко отодвинул стул, стараясь наделать как можно больше шума. Но Велчяну с улыбкой предложил ему снова занять свое место.
— Садитесь, прошу вас. Пусть доведут до конца эту интересную сцену. Вы увозите Суслэнеску с собой?
— Да, — пробормотал Джеордже.
— Это довольно порядочный молодой человек, но, к сожалению, идиот. Его захватили большевистские порывы. Он не раз читал мне проповеди о миссии интеллигенции, судьбе и…
— …Эта мысль не давала покоя и мне, сударыня… Но мы слишком здоровы и слишком румыны для чего-либо подобного. Для этого нужна не только храбрость, но и определенная философия… устаревшая философия…
Из соседней комнаты послышался крик, потом наступила тишина. В дверях появился Суслэнеску. Он был уже в пальто, застегнутом на все пуговицы, и волочил за собой большой чемодан, перевязанный бечевкой.
— Господин Велчяну, прошу извинить за столь неожиданный отъезд.
— Ну что ж, до свидания.
Вошедшая в этот момент горничная сообщила о прибытии извозчика. Суслэнеску двинулся к выходу, натыкаясь на собственный чемодан. Забравшись в пролетку, он рухнул на кожаное сидение и уставился на носки стоптанных ботинок. Джеордже последовал за ним и, лишь сидя в пролетке, справился наконец с неподдающимися крючками шинели.
— Вы с ума сошли, молодой человек, — с раздражением обратился он к спутнику. — Ведь все было слышно.
— На вокзал! — завопил в ответ Суслэнеску, тыча извозчика в спину. — На вокзал!
Он повернул к Джеордже лицо — глаза его блестели тупо, безжизненно, как у мертвеца.
Привокзальный «ресторан» напоминал авиационный ангар. Это было какое-то невероятное сооружение, наспех сколоченное из разных обломков вагонных досок, дверей, покрытое сшитыми шпагатом дырявыми и кое-как залатанными полотенцами плащ-палаток. В дождливую погоду в ресторане