– Извини, что? – говорит он через секунду, и в голосе его сейчас больше льда, чем на всей территории школы.
– Это из «Молчания ягнят». Это проделывает со своими жертвами серийный убийца, которого ловит Джоди Фостер. Для этого ей и нужен Ганнибал Лектер.
– Я не смотрел этот фильм.
– Ну, он похищал девушек и…
– Понятно. – Он отпускает мою руку – впервые после того, как появилась Лия. – Вообще-то одежда, сшитая из человеческой кожи, – это не мой стиль.
– Само собой. Поэтому я и выдала эту шутку. – Когда он не отвечает, я толкаю его плечом: – Брось, Флинт, не сердись. Я просто прикалывалась.
– Не трать слов понапрасну, – говорит Лия. Мы идем по туннелю все дальше. – Он же драк…
– Выкуси, – рычит Флинт.
Она презрительно смотрит на него:
– Размечтался.
– Хотел бы я посмотреть, как ты попытаешься это сделать. – Он глядит на нее с не меньшим презрением.
Надо же, как быстро все произошло.
– Разве нам не надо идти на урок? – спрашиваю я, желая прекратить эту перепалку, пока не стало хуже. – Через минуту прозвенит звонок.
– Не бери в голову, – говорит Лия. – Кауфман знает, что добираться на ее урок – это еще тот геморрой, а потому не заморачивается по поводу опозданий.
Но она все-таки ускоряет шаг – и смотрит на Флинта, ощерив зубы в самодовольной ухмылке.
Я иду за ней, решив, что нам всем будет лучше, если я сыграю роль буфера между нею и идущим сзади Флинтом. Впервые с тех пор, как Мэйси попыталась объяснить мне, что я не могу дружить сразу и с Джексоном, и с Флинтом, я действительно начинаю ей верить. Лия явно из команды Джексона, несмотря на то, что я наблюдала между ними на днях, что бы это ни было, и только посмотрите, как замечательно проходит эта наша экскурсия по туннелям.
Мы идем быстро, так что я не могу рассмотреть туннель, как мне бы того хотелось. Но свет встроенных светильников, каким бы тусклым он ни был, все-таки позволяет мне видеть, куда я иду. И надо сказать, что, каким бы жутким ни был вход в туннели, сами они классные.
Стены тут сложены из разноцветных камней – в основном черных и белых, но попадаются среди них и цветные. Даже в слабом свете они блестят – красные, синие, зеленые, – и я невольно протягиваю руку, чтобы дотронуться до одного из самых крупных цветных камней. На ощупь он прохладный, гладкий, полированный, словно драгоценный камень. Может, это и впрямь драгоценные камни? Да нет, это абсурд, ведь разве может школа, даже такая элитарная и богатая, как Кэтмир, иметь столько денег, чтобы вставлять в стены драгоценные камни?
Пол здесь сделан из белого кирпича, как и колонны, мимо которых мы идем. Но больше всего меня поражают скульптуры, похожие на костяные, которые свисают с потолка и стоят на пьедесталах в нишах.
Это явно дань уважения парижским катакомбам, где либо покоятся, либо служат зловещими украшениями семь миллионов скелетов. Интересно, эти «костяные» статуи изваяли ученики, изучающие здесь изобразительное искусство? И что представляет собой этот материал, так похожий на кость?
Но с поиском ответов на эти вопросы придется подождать, если у меня еще есть хоть какая-то надежда не очень опоздать на урок.
Мы доходим до круглого зала с куполообразным потолком – и от изумления у меня перехватывает дыхание. Похоже, здесь сходятся все туннели – кроме нашего, тут есть еще одиннадцать других. Но меня ошеломляет не это, хотя я понятия не имею, по какому из них мы должны пойти теперь.
Глаза у меня вылезают из орбит, а челюсть ошарашенно отвисает из-за висящей в центре зала огромной люстры со свечами. Но меня поражают не размеры люстры и не то, что в ней горят настоящие свечи (нормы пожарной безопасности, где вы?), а тот факт, что люстра, как и скульптуры, выглядит так, словно она изготовлена из человеческих костей.
Я понимаю, что это просто искусство и свисающие кости сделаны из пластика или чего-то в этом роде, но выполнены они так реалистично, что меня мороз продирает по спине. Это явно нечто большее, чем простая дань уважения парижским катакомбам, – впечатление такое, словно кто-то в самом деле попытался их воссоздать.
– Почему ты остановилась? – спрашивает Флинт, проследив за моим взглядом.
– Все это так странно, ты не находишь?
Он ухмыляется:
– Да, есть немного. Но это еще и классно, что, скажешь нет?
– Очень классно. – Я выхожу в центр зала, чтобы рассмотреть люстру получше. – Интересно, сколько времени ушло на ее изготовление? Ведь наверняка это было коллективное произведение всей группы, а не одного-единственного ученика.
– Коллективное произведение? – в недоумении переспрашивает Флинт.
– Мы не знаем, – вступает в разговор Лия. – Здешний декор был изготовлен за много лет до того, как сюда прибыли мы, – за много лет до того, как здесь появились твой дядя и другие нынешние учителя. Но да, наверняка это было коллективное произведение всей группы. Один человек никак не мог изготовить все это за семестр и даже за год.
– Это потрясающе. Все выполнено так искусно и так реалистично – ты понимаешь, о чем я, да?
Она кивает:
– Да.
Над входом в каждый из туннелей красуются еще кости, а также таблички с надписями на каком-то незнакомом мне языке. Я уверена, что это язык одного из коренных народов Аляски – хотелось бы знать какого. И я достаю телефон и делаю фото ближайшей таблички, рассчитывая погуглить этот текст вместе с названиями здешних флигелей.
– Нам надо идти, – спешно говорит Флинт, когда я пытаюсь снять на телефон еще одну табличку. – Сейчас начнется урок.
– А, ну да. Извини. – Я оглядываюсь по сторонам и засовываю телефон в карман блейзера. – По какому из этих туннелей мы пойдем?
– По третьему слева, – отвечает Лия.
Мы идем ко входу в туннель, но когда мы подходим совсем близко, зал начинает трясти. Поначалу мне кажется, что у меня просто разыгралось воображение, но когда свисающие с люстры кости начинают жутко стучать друг о друга, я понимаю, что воображение тут ни при чем.
Мы стоим посреди старинного подземного хода в то время, как землю трясет.
Глава 30Земля уходит у меня из-под ног
Люстра над нашими головами качается, и у Лии округляются глаза:
– Нам надо убраться из этого зала.
– Нам надо убраться из этих туннелей! – отвечаю я. – Как ты думаешь, насколько они крепки?
– Они не обрушатся, – заверяет она, но начинает чертовски быстро двигаться в сторону туннеля, ведущего в изостудию.
Мы с Флинтом идем так же быстро.
Это не похоже на предыдущие еле заметные подземные толчки, которые я уже застала здесь, на Аляске. Опираясь на мой калифорнийский опыт, я бы оценила это землетрясение баллов на семь по шкале Рихтера.
Должно быть, это понимают и Лия с Флинтом, поскольку, зайдя в новый туннель, мы все переходим на бег.
– Далеко ли до выхода? – спрашиваю я. Мой телефон вибрирует в кармане блейзера, сообщения приходят на него одно за другим. Но я игнорирую их, потому что земля продолжает ходить ходуном.
– Еще около двухсот ярдов, – говорит Флинт.
– Мы успеем добежать?
– Само собой. Мы… – Он осекается, когда из-под земли доносится низкий гул и она сотрясается еще сильнее.
У меня слабеют ноги, я начинаю спотыкаться, и Флинт, сжав мою руку выше локтя, быстро тащит меня вперед.
Лия перед нами бежит еще быстрее, хотя я не понимаю, как такое возможно, если учесть ту скорость, с которой движемся мы с Флинтом.
Наконец пол под нашими ногами начинает идти вверх, и меня охватывает невыразимое облегчение. Мы уже почти добрались до выхода, и пока туннели не рушатся. Еще двадцать секунд – и показывается дверь. В отличие от той двери, через которую мы вошли, эта покрыта рисунками, изображающими драконов, волков, ведьм и, как мне кажется, вампира на сноуборде.
Рисунки выполнены в стиле граффити с использованием самых разных цветов. И у них совершенно офигенный вид. Как-нибудь в будущем – когда земля не будет ходить ходуном под моими ногами – я остановлюсь, чтобы ими полюбоваться. Но сейчас я жду, чтобы Лия набрала код – 59578 (на сей раз я стараюсь ничего не пропустить), – и мы трое, распахнув дверь, вваливаемся в просторный чулан для хранения принадлежностей для занятий изобразительным искусством.
Как только дверь закрывается за нами, землетрясение стихает. Флинт отпускает мою руку, я облегченно вздыхаю, наклоняюсь и пытаюсь перевести дух.
Наконец отдышавшись, я выпрямляюсь и вижу, что, во-первых, ассортимент художественных принадлежностей здесь весьма широк, во-вторых, дверь класса широко открыта, а в-третьих, в ее проеме стоит Джексон с совершенно каменным лицом.
У меня екает сердце, когда я замечаю его сжатые кулаки и неистовую ярость, пылающую в глубине черных глаз, – не потому, что я боюсь, а потому, что мне очевидно, что страх только что испытывал он сам.
Несколько долгих секунд никто ничего не делает и не говорит, только Лия смотрит то на Джексона, то на меня, и в ее взгляде я различаю лукавство. Затем, сказав: «Не беспокойся, дорогой, я в полном порядке», – гладит его по не прочерченной шрамом щеке и, пройдя мимо него в дверь класса, закрывает ее за собой.
Он даже не смотрит на нее – его глаза, темные и пустые, прикованы к Флинту. Тот картинно закатывает глаза и говорит:
– Они обе в полном порядке. И можешь меня не благодарить.
Джексон не отвечает и вообще не издает ни звука. Но сейчас, после реплики Флинта, вид у него делается уже не просто взбешенный, а такой, словно сейчас с ним либо случится удар, либо он совершит массовое убийство.
– Убирайся, – рычит он.
– Я и не собирался тут оставаться. – Однако Флинт не сдвигается с места ни на дюйм, а продолжает стоять передо мной, пытаясь заставить Джексона опустить глаза.
– Отодвинься, – приказываю ему я и, когда он движется недостаточно быстро, отталкиваю его.
Мгновение мне кажется, что сейчас он остановит меня, но Джексон издает тихий рык, и Флинт отступает назад. Это злит меня еще больше. Я понимаю, что Джексон боялся за меня, но это не дает ему права вести себя как психопат.