– Господи, – пробормотал Виллер. – Он что, нападает на вас?
– Нет, – ответил надзиратель и сунул ключ в замок последней двери. – У Свейна Финне нет ни единого замечания за те двадцать лет, что он провел здесь.
– Но?..
Тюремный надзиратель пожал плечами и повернул ключ в замке.
– Думаю, вы поймете, что я имею в виду.
Он открыл дверь, отступил в сторону, и Виллер с Харри вошли в камеру.
Человек, сидевший на койке, находился в тени.
– Финне, – сказал Харри.
– Холе. – Голос из тени звучал как скрежет перемалываемого камня.
Харри махнул рукой в сторону единственного стула в помещении:
– Ничего, если я присяду?
– Если ты считаешь, что у тебя есть для этого время. Слышал, у тебя появились кое-какие дела.
Харри уселся. Виллер встал у него за спиной возле двери.
– Мм… Это он?
– Кто «он»?
– Ты знаешь, о ком я.
– Я отвечу тебе на этот вопрос, если ты честно ответишь на мой. Тебе не хватает этого?
– Не хватает чего, Финне?
– Товарища по играм твоего уровня. Как в случае со мной.
Человек в тени наклонился вперед и попал в луч света из окна, расположенного высоко под потолком, и Харри услышал, как участилось дыхание Виллера у него за спиной. Тень от прутьев решетки ложилась на рябое лицо с красно-коричневой, похожей на выделанную кожей. Борозды на лице частые, глубокие и четкие, словно их ножом прорезали до самых костей. Вокруг головы повязан красный платок, как у индейца. Усы, толстые влажные губы. Зрачки карих глаз маленькие, а белки – желтоватые, но тело мускулистое и стройное, как у двадцатилетнего юноши. Харри сосчитал. Свейну «Жениху» Финне должно было исполниться семьдесят пять.
– Человек никогда не забывает своего первого. Или как, Холе? Мое имя всегда будет стоять первым в списке твоих побед. Я лишил тебя девственности, разве не так? – Он засмеялся, словно прополоскал рот гравием.
– Ну что же… – произнес Харри, сложив на груди руки. – Если ответом на мою честность станет твоя, то мой ответ – нет, я не испытываю нехватки. И я никогда не забуду тебя, Свейн Финне. Как и никого из тех, кого ты искалечил и убил. Вы регулярно посещаете меня по ночам.
– Меня тоже. Они такие преданные, мои невесты.
Толстые губы Финна разомкнулись, когда он одновременно ухмыльнулся и прикрыл правой рукой правый глаз. Харри услышал, как Виллер сделал шаг назад и наткнулся на дверь. Глаз Финне смотрел на Виллера через отверстие в ладони, достаточно большое, чтобы через него мог пройти мячик для гольфа.
– Не бойся, мальчик, – сказал Финне. – Это своего шефа ты должен бояться. Он был таким же молодым, как ты сейчас, а я все положил на землю и не мог защищаться. И тем не менее он приставил свой пистолет к этой руке и выстрелил. У твоего шефа черное сердце, мальчик, помни это. И сейчас твой шеф снова испытывает жажду. Как и тот человек, там. А эта ваша жажда подобна пожару, поэтому ее надо потушить. Пока не потушишь, она будет пожирать все, к чему прикасается. Разве это не так, Холе?
Харри кашлянул:
– Твоя очередь, Финне. Где прячется Валентин?
– Вы уже приходили сюда и спрашивали об этом, и я могу только повторить свой ответ. Я едва перебросился словом с Валентином, когда он здесь сидел. А он уже почти четыре года как сбежал.
– Его методы похожи на твои. Кое-кто утверждает, что это ты его обучил.
– Чушь. Валентин уже родился обученным. Поверь мне.
– Где бы ты спрятался, если бы был им?
– Так близко, чтобы находиться в поле твоего зрения, Холе. На этот раз я был бы готов к встрече с тобой.
– Он живет в городе? Ходит по городу? Новые документы? Он один или сотрудничает с кем-нибудь?
– Сейчас он действует по-другому, правда? Это кусание, питье крови. Может, это не Валентин?
– Это Валентин. Так как же мне его поймать?
– Ты его не поймаешь.
– Не поймаю?
– Он скорее умрет, чем снова окажется здесь. Для него фантазировать недостаточно, он должен претворить свои фантазии в жизнь.
– Кажется, ты его все-таки знаешь.
– Я знаю, из чего он сделан.
– Из того же, из чего ты? Из гормонов ада?
Старик пожал широкими плечами:
– Всем известно, что свободный моральный выбор – это иллюзия, что существуют только химические процессы в мозгу, управляющие твоим и моим поведением, Холе. Чье-то поведение получает диагноз СДВГ[19], или тревожность, и лечится лекарствами и заботой. Другие получают диагноз «преступник и зло», их сажают за решетку. Но причина одна. Неудачное сочетание химических веществ в мозгу. Я за то, чтобы нас сажали за решетку. Мы же, черт возьми, насилуем ваших дочерей. – Финне засмеялся надтреснутым смехом. – Так что уберите нас с улиц, угрожайте нам наказанием, чтобы мы не вели себя так, как нам велит химия нашего мозга. Таким печальным все становится из-за того, что вы малодушные и, для того чтобы упрятать нас за решетку, вам требуется моральный предлог. Вы сочиняете для себя лживые истории о свободе выбора и о Божественном наказании, которое является частью так называемой небесной справедливости, основанной на универсальной вечной морали. Но мораль ни универсальна, ни вечна, она крайне зависима от духа времени, Холе. Мужики, трахающие мужиков, были совершенно нормальным явлением несколько тысяч лет назад, потом их стали сажать в тюрьму, а теперь политики ходят вместе с ними на парады. Решающее значение имеют потребности общества в определенный момент времени, мораль изменчива и должна приносить пользу. Моя проблема в том, что я родился в то время и в той стране, где мужчины, настолько безудержно распространяющие свое семя, нежелательны. Но после пандемии, когда потребуется восстановить вид, Свейн «Жених» Финне стал бы столпом общества и спасителем человечества. Или не так, Холе?
– Ты угрозами брал с женщин обещание родить твоих детей, – сказал Харри. – Валентин их убивает. Так почему же ты не хочешь помочь мне поймать его?
– А я не помогаю?
– Ты кормишь меня общими ответами и не слишком умной моральной философией. Если ты нам поможешь, я замолвлю словечко за сокращение твоего срока.
Харри услышал, как Виллер переминается с ноги на ногу.
– Правда? – Финне погладил усы. – Несмотря на то, что ты знаешь, что я снова начну насиловать, как только окажусь на свободе? Я понимаю, как для тебя важна поимка Валентина, раз ты готов пожертвовать честью стольких невинных женщин. Но ты ведь иначе не можешь. – Он коснулся пальцем виска. – Химия…
Харри не ответил.
– Не важно, – сказал Финне. – Во-первых, мой срок заканчивается в первую субботу марта следующего года, поэтому с приемлемым сокращением срока ты опоздал. Во-вторых, пару недель назад я был в отпуске, и знаешь что? Я хотел вернуться сюда. Так что спасибо, но нет. Расскажи-ка мне лучше, как твои дела, Холе. Слышал, ты женился. И у тебя есть сукин сын, да? Вы живете в безопасности?
– Мм… У тебя все, Финне?
– Да. Но я буду следить за вами с интересом.
– За мной и Валентином?
– За тобой и твоей семьей. Надеюсь увидеть тебя среди членов комитета, встречающих меня из тюрьмы. – Смех Финне перешел в тяжелый кашель.
Харри поднялся и подал знак Виллеру, чтобы тот постучал в дверь.
– Благодарю за твое драгоценное время, Финне.
Финне поднял правую руку к лицу и помахал:
– До свидания, Холе. Рад, что мы обменялись своими планами на б-будущее.
Харри видел, как его ухмылка мелькает за дыркой в ладони.
Глава 15Воскресенье, вечер
Ракель сидела у кухонного стола. Шум и рассеянность от обилия дел заглушали боль, но игнорировать ее становилось все труднее каждый раз, когда она делала перерыв. Ракель почесала руку. Вчера вечером сыпь была почти не видна. Когда врач спросил, регулярное ли у нее мочеиспускание, она автоматически ответила утвердительно, но теперь, когда она обратила на это внимание, то поняла, что практически не писала в течение последних двух суток. И еще дыхание. Как будто она в плохой форме, но это не так.
У входной двери зазвенели ключи, и Ракель поднялась.
Дверь открылась, и вошел Харри. Он выглядел бледным и усталым.
– Заскочил, чтобы переодеться, – сказал он, погладил ее по щеке и направился к лестнице.
– Как дела? – спросила она, глядя ему в спину, пока он поднимался по лестнице и пропадал в их спальне.
– Хорошо! – прокричал он. – Мы знаем, кто это.
– Значит, пора возвращаться домой? – спросила она негромко, нерешительно.
– Что?
Она услышала топанье и поняла, что он стягивает с себя брюки, подпрыгивая, как подросток или пьяница.
– Если ты и твой большой, выпирающий из головы мозг распутали дело…
– Вот именно.
Харри показался в дверях комнаты на втором этаже. Он надел тонкое шерстяное белье и, облокотившись о дверной косяк, стал натягивать пару тонких шерстяных носков. Ракель дразнила его, говоря, что только старички носят шерсть и зимой и летом. Он отвечал, что лучшей стратегией выживания является копирование стариков во всем, ведь они, как ни крути, победили, потому что выжили.
– Я ничего не распутал. Он сам раскрыл свою личность.
Харри выпрямился и похлопал по карманам.
– Ключи, – сказал он и снова исчез в спальне. – Я встретился в «Уллеволе» с доктором Стеффенсом! – прокричал он. – Стеффенс сказал, что лечит тебя.
– Вот как? Послушай, любимый, по-моему, тебе стоит поспать несколько часов, твои ключи торчат во входной двери.
– Ты вроде говорила, что тебя обследовали?
– А в чем разница?
Харри вышел из комнаты и сбежал вниз по лестнице. Он обнял жену.
– «Обследовали» – это прошедшее время, – прошептал он ей в ухо. – «Лечит» – настоящее. А лечение, по моим представлениям, начинается после того, как обследование что-либо выявит.
Ракель рассмеялась и прижалась к нему:
– Головную боль я выявила сама, и требуется лечение, Харри. Оно называется «таблетки от головной боли».