проник свет, и мы, несмотря ни на что, не можем требовать, чтобы полиция профессионально разбиралась в любых вещах между небом и землей. Так что нет. Я бы сказал, это не очень удачно, но не заслуживает критики.
– Однако теперь полиция знает. Что ей следует предпринять?
– Добыть знания о предмете.
– И напоследок. Скольких вампиристов вы встречали?
Смит надул щеки и выпустил воздух.
– Настоящих?
– Да.
– Двоих.
– Как вы сами реагируете на кровь?
– Мне плохо от ее вида.
– И все же вы ведете исследования и пишете о ней.
Смит криво улыбнулся:
– Может быть, именно поэтому. Все мы немного сумасшедшие.
– И вы тоже, старший инспектор Братт?
Катрина вздрогнула, на мгновение забыв, что она не смотрит телевизор, а находится в телевизоре.
– Что – я?
– Немного сумасшедшая?
Катрина попыталась найти ответ. Остроумный и гениальный, как советовал Харри. Она знала, что придумает что-нибудь, когда будет ложиться спать сегодня вечером. И хотелось бы, чтобы это произошло поскорее, потому что потребность во сне усиливалась по мере того, как сокращалось производство адреналина от волнения перед этим выступлением.
– Я… – начала она, сдалась и отделалась коротким: – Кто знает?
– Достаточно сумасшедшая, чтобы повстречаться с вампиристом? Не с убийцей, как в этом трагическом случае, но с тем, кто немного покусает вас?
Катрина догадывалась, что это шутка, возможно, намек на ее кожаный костюмчик в стиле садомазо.
– Немного? – повторила она, приподняв узкую, подведенную черным бровь. – Да, почему бы и нет?
И, даже не стараясь, она на этот раз тоже вызвала смех аудитории.
– Удачи в охоте, Братт. Последнее слово вам, Смит. Вы так и не ответили на вопрос, как найти вампириста. Есть ли у вас совет для Братт?
– Вампиризм – это настолько экстремальная парафилия, что она часто сопутствует другим психиатрическим диагнозам. Поэтому я призываю всех психологов и психиатров помочь полиции, проверив списки своих пациентов и подумав, есть ли у них пациенты, подходящие под критерии клинического вампира. Мне кажется, мы все согласимся с тем, что в данном случае врачебная тайна может быть нарушена.
– И на этом наш «Воскресный журнал»…
Экран телевизора позади барной стойки погас.
– Жуткие вещи, – сказал Мехмет. – Но ваша коллега была хороша.
– Мм… Здесь всегда так малолюдно?
– Да нет. – Мехмет оглядел помещение и прокашлялся. – Или да.
– Мне это нравится.
– Правда? Вы не притронулись к пиву. Смотрите, оно уже совсем мертвое.
– Хорошо, – ответил полицейский.
– Могу дать вам кое-что более живое. – Мехмет кивнул в сторону вымпела «Галатасарая».
Катрина быстро шла по лабиринтам пустых коридоров телецентра, как вдруг услышала у себя за спиной тяжелые шаги и сопение. Она полуобернулась, не останавливаясь. Оказалось, это Халлстейн Смит. Катрина поняла, что он либо сознательно развил технику бега, настолько же неординарную, как и его исследования, либо на удивление кривоног.
– Братт! – прокричал Смит.
Катрина остановилась и подождала его.
– Во-первых, я должен попросить у вас прощения, – сказал Смит, стоя перед ней и тяжело дыша.
– За что?
– За то, что я слишком много говорил. Внимание всегда приводит меня в радостное возбуждение, моя жена все время мне это говорит. Но что еще важнее, тот фоторобот…
– Да?
– Я не мог сказать этого там, в прямом эфире, но, возможно, он был моим пациентом.
– Валентин Йертсен?
Смит покачал головой:
– Я не уверен, прошло уже года два, и если это он, то у нас была всего пара сеансов терапии в офисе, который я снимал в городе. Сходство даже не слишком явное, но я думал только об одном этом пациенте, когда вы упомянули о пластических операциях. Потому что я помню шрамы от стежков у него под подбородком.
– Он был вампиристом?
– Откуда я знаю? Он об этом ничего не говорил, иначе я бы, конечно, включил его в свои исследования.
– Может быть, он пришел именно к вам из любопытства, зная, что вы исследуете его… как это называется?
– Парафилия. Совершенно не исключаю. Я, как уже говорил, совершенно уверен, что мы имеем дело с умным вампиристом, знающим о собственном заболевании. В любом случае теперь особенно горько осознавать, что весь мой пациентский архив похищен.
– Вы не помните, как этот пациент называл себя, где работал или где жил?
Смит тяжело вздохнул:
– Боюсь, моя память уже не та, что когда-то.
Катрина кивнула:
– Будем надеяться, что он обращался к другим психиатрам и что они его помнят. И что в отношении врачебной тайны они не слишком фанатичные католики.
– Немного католицизма не так уж и плохо.
Катрина подняла бровь:
– Что вы имеете в виду?
Смит прикрыл глаза с таким видом, словно мысленно выругал себя:
– Ничего.
– Да ладно вам, Смит.
Психолог всплеснул руками:
– Я просто сложил два и два, Братт. Я соединил вашу реакцию на вопрос ведущего программы, сумасшедшая ли вы, с вашими словами о том, как вы промокли в Саннвикене. Мы часто неосознанно сообщаем что-то, и вы неосознанно сообщили, что были пациентом психиатрической больницы в Саннвикене. И для вас, руководителя отдела по расследованию убийств, соблюдение врачебной тайны должно являться нормой, поскольку она защищает тех, кто обратился за помощью в решении проблем, чтобы позже они не помешали строить карьеру.
Катрина Братт почувствовала, как у нее открывается рот, и безуспешно попыталась сформулировать какую-нибудь мысль.
– Вам, кстати, не обязательно отвечать на мои идиотские предположения, – сказал Смит. – Я ведь тоже обязан соблюдать тайну, должен заметить. Хорошего вечера, Братт.
Катрина стояла и смотрела, как Халлстейн Смит топает по коридору своими ногами иксом, как у Эйфелевой башни, и тут у нее зазвонил телефон.
Звонил Бельман.
Обнаженный, он потерялся в непрозрачном раскаленном тумане, обжигающем участки тела, на которых он так разодрал кожу, что на деревянную скамейку под ним сочилась кровь. Он закрыл глаза и почувствовал, как они наполняются слезами, и представил себе, как все произойдет. Чертовы правила. Ограниченное удовольствие, ограниченная боль не позволяли ему выразить себя так, как он бы предпочел. Но придут другие времена. Тот полицейский получил его послания и теперь охотится на него. Прямо сейчас. Пытается подобраться к нему, но не может. Потому что он чист.
Он вздрогнул, услышав кашель в тумане, и понял, что уже не один.
– Kapatiyoruz[22].
– Yes, – ответил Валентин Йертсен невнятным голосом, продолжая сидеть и глотать слезы.
Заведение закрывается.
Он осторожно прикоснулся к своему половому органу. Он точно знал, где она. Как с ней играть. Он был готов. Валентин втянул влажный воздух в легкие. А Харри Холе думает, что охотник – это он.
Валентин Йертсен рывком поднялся и направился к двери.
Глава 16Воскресенье, ночь
Аврора поднялась с кровати и тихо проскользнула в коридор. Она прошла мимо двери в спальню родителей и мимо лестницы вниз, в гостиную. Она не могла не прислушаться к урчащему молчаливому мраку внизу, прежде чем войти в ванную и зажечь свет. Аврора закрыла дверь, стянула трусики и села на унитаз. Она ждала, но ничего не происходило. Ей так захотелось писать, что она не могла спать, так почему же теперь у нее ничего не выходит? Может, это потому, что на самом деле ей не требовалось в туалет, но она уверила себя, что именно из-за этого не может спать? И потому, что здесь светло и безопасно? Она заперла дверь. Когда она была маленькой, родители просили ее этого не делать, если в доме не было гостей. Потому что им надо будет попасть внутрь, если с ней что-нибудь случится.
Аврора закрыла глаза и прислушалась. Что, если у них гости? Ее ведь разбудил какой-то звук, сейчас она это вспомнила. Звук скрипнувших ботинок. Нет, сапог. Сапог с длинными острыми носками, которые сгибаются и скрипят, когда он крадется вперед. Вот он остановился и ждет у двери ванной. Ждет ее. Аврора почувствовала, что не может дышать, и машинально взглянула на щель под дверью. Но ее скрывал порожек, и она не могла видеть, падает ли с другой стороны какая-нибудь тень. В любом случае там, снаружи, совершенно темно. Впервые она увидела его, когда пряталась в кустах в саду. Он попросил стакан воды и почти зашел в дом следом за Авророй, но исчез, когда услышал звук приближающейся маминой машины. Во второй раз он оказался в женском туалете во время гандбольного турнира.
Аврора прислушалась. Она знала, что он там. В темноте по ту сторону двери. Он сказал, что вернется, если она что-нибудь скажет. И она ничего не сказала. Так было безопаснее всего. И она знала, почему сейчас не может пописать. Тогда он узнает, что она находится здесь.
Она закрыла глаза и прислушалась изо всех сил. Нет. Ничего. И она снова задышала. Он ушел.
Аврора натянула трусики, отперла дверь и быстро вышла из ванной. Она пробежала мимо лестницы к двери в спальню родителей. Осторожно открыла ее и заглянула в комнату. Полоска лунного света падала на папино лицо через щель между шторами. Аврора не видела, дышит ли он, но лицо его было таким белым, как у бабушки, когда та лежала в гробу. Аврора подобралась поближе к кровати. Мамино дыхание было похоже на звук, издаваемый синим резиновым насосом, которым они на даче надували матрасы, когда Аврора нажимала на него ногой. Она подошла к папе, поднесла ухо так близко к его рту, как смогла, и почувствовала, как сердце запрыгало от радости, когда она ощутила его теплое дыхание на своей коже.
Она лежала в своей постели, и ей казалось, что ничего никогда не происходило. Что у нее просто случился кошмар, а теперь она может закрыть глаза и спокойно заснуть.
Ракель открыла глаза.
Ей приснился кошмар. Но разбудило ее не это. Кто-то находился на первом этаже дома. Она бросила взгляд на вторую половину кровати. Харри там не было. Значит, это он пришел. Теперь она услышала его шаги на лестнице и автоматически попыталась расслышать в них знакомое. Но нет, это были другие шаги. Они не были похожи и на шаги Олега, если вдруг он решил заскочить домой.