– Но?..
– Все принимают карты, приятель. Кроме…
– Мм… Торговцев наркотиками у вокзала и на реке.
– Самые востребованные автоматы производят более двухсот транзакций в сутки, – сказал Бьёрн.
– Четверо суток – значит меньше тысячи транзакций, – оживленно произнесла Берна Лиен.
Харри наступил на дымящийся окурок.
– Мы получим доступ к видеозаписям завтра рано утром, – сказал Бьёрн, – и при быстрой перемотке, делая паузы, мы сможем, я думаю, проверять минимум по две физиономии в минуту. То есть потратим семь-восемь часов, наверняка даже меньше. Когда мы опознаем Валентина, надо будет всего лишь сравнить время на видеозаписи со временем проведения транзакции…
– И вуаля, вот вам тайная личность Валентина Йертсена, – нетерпеливо прервала его Берна Лиен, гордая за свой отдел. – Что думаете, Холе?
– Я думаю, фру Лиен, жаль, что человек, который мог опознать Валентина, лежит там с опущенной в раковину головой и без пульса. – Харри застегнул пальто. – Но спасибо, что пришли.
Берна Лиен перевела раздраженный взгляд с Харри на Бьёрна, который смущенно откашлялся.
– Насколько я понял, ты находился лицом к лицу с Валентином.
Харри покачал головой:
– Я так и не видел его новой рожи.
Бьёрн медленно кивнул, не отводя взгляда от Харри:
– Понимаю. Жаль. Очень жаль.
– Мм… – Харри посмотрел вниз, на растоптанный окурок у носка своего ботинка.
– Ну ладно. Тогда мы пойдем внутрь и посмотрим, что там.
– Наслаждайтесь.
Он посмотрел им вслед. Фотографы из газет уже толклись за ленточным ограждением, начали прибывать и журналисты. Возможно, им что-то было известно, возможно, нет, возможно, они просто не решались, но к Харри Холе никто не подошел.
Восемь часов.
Восемь часов с сегодняшнего утра.
В течение суток, вполне вероятно, Валентин убил еще одного человека.
Черт, черт.
– Бьёрн! – закричал Харри, когда его коллега взялся за ручку двери бара «Ревность».
– Харри, – произнес Столе Эуне, стоя в дверях. – Бьёрн.
– Прошу прощения, что мы пришли так поздно, – сказал Харри. – Можно нам войти?
– Конечно.
Эуне открыл дверь, и Харри с Бьёрном вошли в дом Эуне. Маленькая женщина, еще более худая, чем ее муж, но с копной волос точно такого же седого цвета, как и у него, приближалась к ним быстрыми упругими шагами.
– Харри! – пропела она. – Я услышала, что это ты, тебя так долго не было. Как дела у Ракели, есть ли новости?
Харри отрицательно покачал головой, подставляя Ингрид щеку для чмоканья.
– Кофе или уже совсем поздно? Зеленый чай?
Бьёрн и Харри хором ответили на вопросы соответственно «да, спасибо» и «нет, спасибо», и Ингрид скрылась в кухне.
Они прошли в гостиную и уселись в глубокие кресла. Стены комнаты были уставлены книжными стеллажами, на которых имелось все: от путеводителей и старых атласов до поэзии, комиксов и серьезной профессиональной литературы. Но больше всего – романов.
– Видишь, читаю книгу, которую получил от тебя, – сказал Столе, поднимая со стола у кресла тонкую открытую книжку. Он показал ее Бьёрну. – Эдуар Лёве. «Самоубийство». Харри подарил мне на шестидесятилетие. Видимо, посчитал, что время настало.
Бьёрн и Харри улыбнулись. Возможно, вымученно, потому что Столе нахмурился:
– Что-то не так, мальчики?
Харри прокашлялся и произнес:
– Валентин убил человека сегодня вечером.
– Больно слышать, – откликнулся Столе, покачивая головой.
– И у нас нет никаких причин думать, что он остановится.
– Да, это так, – подтвердил психолог.
– Поэтому мы сейчас здесь, и мне это нелегко, Столе.
Столе Эуне вздохнул:
– Халлстейн Смит не сработал и вы хотите, чтобы я его заменил?
– Нет. Нам нужен…
Харри осекся, когда в гостиную вошла Ингрид и поставила поднос с чаем на столик между молчащими мужчинами.
– Так звучит подписка о неразглашении, – заметила она. – Поговорим позже, Харри. Привет Олегу, и скажи ему, что мы думаем о Ракели.
– Нам нужен человек, который сможет опознать Валентина Йертсена, – сказал Харри, когда она удалилась. – И последний человек из ныне здравствующих, который видел его лицо…
Харри выдержал театральную паузу. Он не собирался сгущать атмосферу, просто хотел дать Столе ту секунду, которая необходима мозгу, чтобы сделать молниеносные, почти бессознательные и все же до неприятного точные выводы. Помощь была мизерной: так у боксера, в лицо которому летит перчатка, есть десятая доля секунды, чтобы чуть-чуть перенести свой вес, вместо того чтобы принять на себя всю тяжесть удара.
– …это Аврора.
В наступившей тишине Харри слышал шелест. Столе по-прежнему держал в руках книгу и перебирал страницы кончиками пальцев.
– Что ты такое говоришь, Харри?
– В тот день, когда мы с Ракелью поженились и вы с Ингрид были на нашей свадьбе, Валентин пришел к Авроре на гандбольный турнир, в котором она участвовала.
Книга упала на ковер с приглушенным стуком. Столе непонимающе замигал:
– Она… она…
Харри выжидал, пока он свыкнется с мыслью.
– Он трогал ее? Он причинил ей вред?
Харри смотрел в глаза Столе, но не отвечал, ждал. Он видел, как Столе сопоставляет информацию. Понял, что последние три года предстали перед ним в новом свете. В свете, дававшем ответы.
– Да, – прошептал Столе, и его лицо исказила гримаса боли. Он снял очки. – Да, конечно, он это сделал. Как же я был слеп… – Он уставился в никуда. – Но как вы об этом узнали?
– Аврора вчера пришла ко мне и рассказала обо всем, – ответил Харри.
Взгляд Столе Эуне, как при замедленной съемке, вернулся к Харри.
– Ты… ты знал это со вчерашнего дня и ничего мне не сказал?
– Мне пришлось пообещать ей молчать.
Голос Столе Эуне стал не громче, а тише.
– Пятнадцатилетняя девочка подверглась насилию, и тебе прекрасно известно, что ей необходима любая доступная помощь, а ты решаешь держать все в тайне?
– Да.
– Но ради всего святого, Харри, почему?
– Потому что Валентин угрожал убить тебя, если она расскажет о случившемся.
– Меня? – У Столе вырвался всхлип. – Меня? Ну и что? Я мужчина, которому далеко за шестьдесят, у меня больное сердце, Харри. А она девочка, у которой вся жизнь впереди!
– Просто ты – человек, которого она любит больше всего в мире, и я дал ей слово.
Столе Эуне надел очки и направил трясущийся палец в сторону Харри:
– Да, ты дал ей слово! И ты держал его, пока тебе было все равно! Но теперь, когда ты понял, что можешь использовать ее, чтобы раскрыть еще одно «дело Харри Холе», твое обещание уже не имеет большого значения.
Харри не возражал.
– Выметайся, Харри! Ты не друг этого дома, и тебе здесь больше не рады.
– Дело срочное, Столе.
– Вон, сейчас же! – Столе Эуне поднялся.
– Она нужна нам.
– Я звоню в полицию! В нормальную полицию!
Харри посмотрел на него снизу вверх. Понял, что все бесполезно. Что надо ждать, что все должно идти своим чередом и они могут только надеяться, что Столе Эуне до завтрашнего дня увидит всю картину целиком.
Харри кивнул и выдернул себя из кресла.
– Мы найдем выход, – сказал он.
Проходя мимо кухни, Харри через дверь увидел бледное, застывшее лицо Ингрид.
Он зашнуровал ботинки в коридоре и уже собирался выйти из дома, как вдруг услышал тоненький голос:
– Харри…
Он обернулся и поначалу не понял, откуда донесся звук. Потом она вышла из темноты на свет и остановилась на лестничной площадке второго этажа. На девочке болталась полосатая пижама. Может быть, отцовская, подумал Харри.
– Прости, – сказал Харри. – Мне пришлось.
– Знаю, – ответила Аврора. – В Сети написано: того, кто умер, звали Мехмет. И я слышала ваш разговор.
В тот же момент в коридор выбежал Столе, из глаз его лились слезы, он замахал руками:
– Аврора! Ты не должна…
Голос его сорвался.
– Папа, – спокойно произнесла Аврора и села на ступеньку, – я хочу помочь.
Глава 26Вторник, ночь
Мона До стояла у «Монолита»[39] и смотрела, как из темноты вырастает фигура Трульса Бернтсена. Он торопливо шагал к монументу.
Когда они договаривались о встрече во Фрогнер-парке, она предложила пару других, более скромных, менее популярных композиций, потому что к «Монолиту» даже ночью приходят желающие его увидеть. Но после трех «чего?» она поняла, что «Монолит» – единственная известная Бернтсену скульптура.
Мона отвела его к западной стороне монумента, подальше от двух парочек, разглядывавших церковные шпили на востоке города. Она протянула Бернтсену конверт с деньгами, и он спрятал его в длинный пиджак от Армани, который на нем по какой-то причине совсем не был похож на пиджак от Армани.
– Есть что-нибудь новое? – спросила Мона.
– Больше информации не будет, – сказал Трульс, оглядываясь украдкой.
– Вот как?
Он посмотрел на нее, словно желая удостовериться, не шутит ли она:
– Мужчину же убили, черт возьми!
– Значит, в следующий раз найди менее… смертоносную информацию.
Трульс Бернтсен зафыркал и засмеялся:
– Ты сама себя слышишь, До? Мы только что привели Валентина к парню, который всего-то совершил пару неправильных поступков: содержал бар, в который заходила жертва Валентина, и согласился помочь полиции.
– Ты говоришь «мы» – значит ли это, что ты испытываешь угрызения совести?
– Ты что, считаешь меня психопатом? Конечно я считаю, что это жуткие дела.
– На первый вопрос отвечать не буду, но я согласна, что такие дела действительно ниже уровня нормы. Это означает, что ты больше не сможешь быть моим источником?
– Если я отвечу «нет», означает ли это, что ты больше не будешь меня защищать?
– Нет, не означает, – ответила Мона. – Мы не столько беспокоимся об источниках, сколько о том, что скажут наши коллеги, если мы наплюем на источник. А что, кстати, говорят твои коллеги?