Вскоре оказалось, что флигель незаменим, когда четверо людей пытаются зимовать в тесной фактории. Тёмная арктическая зима по-разному влияла на их биоритмы, они теперь спали в разное время, и жить вместе становилось всё труднее. Больше не существовало «дня» и «ночи», а это значило, что кто-нибудь обязательно ходит и гремит по дому, пока остальные пытаются уснуть: особенно если один человек – Петер Фройхен, который ложится спать строго по часам, а другой – Кнуд Расмуссен, который плевать хотел на время. Обстановка накалилась до такой степени, что пришлось устроить собрание жильцов, чтобы заключить мир. Порешили на том, что Расмуссен будет спать в основном здании фактории на чердаке, а Фройхен уйдёт к Минику и Арнаннгуак во флигель, поскольку те спали примерно в одно и то же время.
Но, переехав во флигель, Фройхен не нашёл покоя. Оказалось, что Арнаннгуак лентяйка: Фройхен диву давался, как человек может так много спать и так мало работать! «Самая нерасторопная девица, какую я встречал», – отозвался он о ней в дневнике. Миник, похоже, тоже не был доволен своей женой. Он всё чаще и чаще пропадал на охоте, пока наконец не объявил, что уходит в очень долгую охотничью экспедицию и не представляет, когда вернётся.
Внезапный уход поставил Фройхена в неудобное положение: он теперь остался с Арнаннгуак наедине. Фройхен не имел желания спать с ней, да и Миник не дал им позволения заниматься сексом, но Арнаннгуак всё равно беспокоилась, что подумают соседи. Несмотря на принятую полигамию, отношения между мужчинами и женщинами подчинялись строгому своду обычаев, и Арнаннгуак беспокоилась, что про неё с Фройхеном пойдут слухи. Решить проблему она попыталась, пригласив к ним жить незамужнюю девушку по имени Мекупалук.
Когда Мекупалук явилась в факторию, вид её оставлял желать лучшего: одежда висела лохмотьями, сапоги сношены до дыр, мех с чулок слез, волосы растрёпаны. Но Фройхену было всё равно: он влюбился. Больше всего в Мекупалук его очаровывал её талант рассказчицы. Когда она заводила историю, все в комнате стихали и слушали, загипнотизированные её мягким смехом. Фройхен, и сам недурной рассказчик, не мог остаться равнодушным.
Несмотря на весёлый тон, Мекупалук рассказывала о жутких событиях. Выросла она на острове Сальве, одиноком клочке суши у входа в Баффинов залив. Когда Мекупалук была маленькой, население острова скосила эпидемия: в живых осталась только она сама, её мать и младший брат. Началась до боли знакомая история выживания в Арктике: сначала съели собак, потом одежду… Маленький брат Мекупалук так страдал от голода, что, когда у матери закончилось молоко, он откусил ей соски. Матери пришлось задушить его: такая кончина казалась более предпочтительной, чем долгая и мучительная смерть от голода. (Мекупалук рассказывала, что ей было больнее видеть горе матери, чем тело брата.) Оставшись вдвоём, Мекупалук с матерью перебивались травой и кроличьим навозом, пока наконец не наступила зима. На остров пришёл охотник по имени Увдлуриак и спас их.
Фройхен восхищался этой женщиной, которая была способна рассказывать о личной трагедии с такой жизнерадостностью. Радовался он и тому, как она улыбалась ему в ответ и как подолгу смотрела ему в глаза: а ведь не он один интересовался Мекупалук, многие ухаживали за ней. Сама Мекупалук ещё была подростком – она не знала точно, в каком году родилась, – но многие её сверстницы уже были замужем, чаще всего за мужчинами намного старше их, которые показали себя хорошими охотниками и добытчиками. Конечно, Фройхен, управляющий торговым постом, тоже считался хорошим добытчиком. Заметив, сколько мужчин пытаются ухаживать за Мекупалук, Кнуд Расмуссен посоветовал другу поторопиться.
Фройхен и Мекупалук стали делиться друг с другом мелочами: он давал ей часть своего хлеба, она дарила ему новые варежки. Отношения их крепли, и Фройхен собирался с духом, чтобы сделать Мекупалук предложение. Он старался держать в голове, что здесь, в Северной Гренландии, брак не был строгим институтом, не предполагал моногамии и зачастую его правила диктовали прагматические соображения. Предложение делали просто, иногда даже не устраивали свадебной церемонии. Когда Фройхен наконец набрался смелости, он позвал Мекупалук замуж в простых выражениях: осведомился, не хочет ли она теперь спать с ним рядом. (В инуитских домах зачастую спали все вместе на одной платформе, устланной шкурами, и супруги спали по парам.) «Вот и вся свадьба», – позже написал он.
Следующим вечером, когда молодожёны прогуливались по каменистому берегу, Мекупалук сказала Фройхену, что хотела бы изменить имя. На то у неё были две причины. Во-первых, существовала традиция, по которой инуиты иногда меняли имена в честь знаменательных событий (у человека за всю его жизнь могло смениться несколько имён). Во-вторых, недавно умерла Меко, жена Одарка, и обычай гласил, что имя Мекупалук теперь не следует произносить вслух, пока дух умершей не поселится в новорождённом. Жена объявила Фройхену, что с этой минуты её зовут Наварана. С этой перемены для обоих началась новая жизнь.
15. «Что-то мочой попахивает!»
Новости свалились как снег на голову: Фройхен и Расмуссен узнали, что где-то в Северной Гренландии пропали ещё два исследователя, Эйнар Миккельсен и И. П. Иверсен, и им требуется помощь. Оказалось, что датское правительство просило друзей о помощи ещё несколько месяцев назад, но они узнали об этом только в декабре 1911 года, когда добрались наконец до дна мешка с письмами. Там они обнаружили газету, которая жизнерадостно просила читателей не беспокоиться о судьбе Миккельсена и Иверсена: верные Фройхен и Расмуссен непременно найдут их! Придя в себя, друзья осознали, что надо спешно снаряжать поисковую партию.
Они только надеялись, что не опоздали. Миккельсен и Иверсен прибыли в Гренландию в 1909 году, больше двух лет назад: они участвовали в экспедиции, которая была призвана отыскать тела Мюлиус-Эриксена и Хагена. Когда их корабль «Алабама» раздавило льдами, Миккельсена и Иверсена не было на борту: они путешествовали по северным регионам острова. Экипажу «Алабамы» удалось спастись, но ждать Миккельсена и Иверсена они не могли. К счастью, Миккельсен был опытный полярник, и это давало основания верить, что они с напарником не пропадут. Никто, к сожалению, не знал этого наверняка.
Фройхен и Расмуссен быстро придумали, что делать: они пойдут на юг, в Упернавик через Тасиусак, и выяснят подробности у местного датского правительства, прежде чем отправляться на поиски. С ними пойдёт Наварана: она была первоклассная погонщица.
13 декабря путешественники были готовы выступать. Расмуссен расстраивался, что приходится отказаться от пышного празднования Рождества, которое он давно планировал. Он обожал вечеринки и потому решил отпраздновать Рождество заранее. Поставил импровизированную ёлку и позвал друзей на пиршество: на столе были консервированный запечённый гусь и бисквит. Единственные гости, оставшиеся не в восторге от торжества, были два миссионера: в их глазах переносить Рождество, чтобы оно не мешало мирским планам, было настоящим святотатством.
На следующее утро Фройхена разбудили крики откуда-то за пределами его тёплых меховых одеял. Протирая глаза, он заковылял наружу – и увидел целую толпу инуитов, сгрудившихся вокруг какого-то человека. Оказалось, тот только что прибыл с мыса Мелвилл. С круглыми от восторга глазами он сообщал потрясающую новость: в Имналгуссаке происходит savssat – забивают нарвалов!
Все в поселении обрадовались этой новости. Опомнившись, Фройхен тут же бросился в гущу событий. Для такого предприятия требовался каждый сильный мужчина: спасательная экспедиция подождёт день-другой. Фройхен не пропустит свой первый savssat.
По сей день мы знаем больше о далёких галактиках, чем о существе под названием нарвал: это китообразное, которое большую часть жизни проводит в Арктике, трудно наблюдать вблизи – несмотря на то, что в длину оно достигает пяти метров и весит до одной тонны. В былые времена самцы нарвала высоко ценились из-за костяных бивней: их иногда выдавали за рог единорога и продавали за баснословные деньги. Порошок из рога нарвала считался целебным: люди верили, что он лечит от эпилепсии, импотенции, слабоумия и других недугов. Бивни нарвала стали символом рыцарей и королей. В 1603 году они появились на гербе Иакова I; а в 1671-м король Кристиан V принял корону Дании, сидя на троне из бивней нарвала.
Инуиты относились к нарвалу более прагматично. Для них нарвалы были просто морской дичью, заходящей в их края. Вид у них в самом деле был внушительный, но инуиты более грандиозным считали белого медведя, волка или даже ворона. Жир нарвала горел ярким жёлтым пламенем, а одной тушей можно было кормить собачью упряжку целый месяц.
Приближаясь к месту savssat, Фройхен видел огромные груды мяса, жира и бивней, сваленные на льду. Из-за нежданной вспышки мороза замёрз вход во фьорд, и стадо нарвалов оказалось в ловушке: лёд уже сильно разросся, и им не хватало дыхания преодолеть преграду под водой. Лёд всё наступал, полынья становилась всё уже, и вскоре нарвалы уже толкались в узком пространстве, отчаянно хватая воздух. Такие случаи были редкой удачей: охотникам ничего не стоило забить нарвалов.
Когда Фройхен добрался до Имналгуссака, вода во фьорде была багровой от крови. Фройхену было жаль «бедных животных», однако он радовался, что охотникам удалось набить столько мяса: у поселения долго не будет проблем с пропитанием, может, не придётся даже ходить на моржей на север в этом году.
Били нарвалов несколько дней. В серебристом лунном свете светло-розовая нарвалья шкура казалась мертвенно-бледной. Моряки издавна утверждали, что нарвалы окрашены словно трупы людей: даже название «нарвал» (nar – whal) складывается из старых норвежских слов «труп» и «кит». Хотя животные панически бились в воде перед Фройхеном, он чувствовал, что нарвалы не боялись их: «удар гарпуна был ничто по сравнению со смертельной нехваткой воздуха. Забить нарвалов было почти актом милосердия: иначе они задохнулись бы или замёрзли бы насмерть, выбравшись на лёд».