Но не стоит обольщаться: если конечная цель требовала умертвить собак, не оставалось места сомнениям. У наших четверых путешественников заканчивался провиант, особенно не хватало корма собакам. Когда остальные трое спустились к Фройхену, туши мёртвых собак бесцеремонно порубили на куски и скормили оставшимся. Те сначала не торопились есть своих собратьев, но к утру от туш почти ничего не осталось. Фройхен после описывал, как ведут себя собаки в трудных обстоятельствах: «Собачья натура так же разнообразна, как человеческая. Некоторым собакам всё равно, что есть: они родную мать сожрут, если придётся, и я это не раз наблюдал. Иные же собаки скорее умрут с голоду, чем прикоснутся к трупам своих собратьев. Порой собака отказывается есть, пока туша ещё тёплая, но потом, видно, забывает, что это, и с жадностью пожирает».
Люди решили собак не трогать: сначала лучше попытать счастья на охоте. Фройхен, к сожалению, не мог пойти с ними из-за раны на бедре и снежной слепоты. Ему пришлось остаться на месте, заботиться о своей ране – и ждать. С ним остались несколько самых верных собак: они составят ему компанию и при случае отгонят волков и медведей. Учитывая, как тяжело жилось полярной собаке, удивительно, что некоторые сохраняли людям верность и сражались за них насмерть. И собаки Фройхена были из таких: они сторожили раненого хозяина несколько дней, пока Расмуссен и инуиты не вернулись с желанной добычей.
Оставшись один, Фройхен большую часть времени провёл, пряча лицо в спальном мешке, чтобы отдохнули и исцелились глаза. Когда он наконец выбрался на свет, он не знал, сколько минуло времени: его мучал бред от раны. Фройхен решил, что прошло пять дней, но наверняка сказать не мог.
Когда его спутники наконец вернулись, они сообщили Фройхену, что, по их представлениям, отсутствовали от четырёх до шести дней. Голод гнал охотников вперёд, и они не следили за временем, предполагая, что этим занимается Фройхен: ведь он у них отвечал за навигационные приборы и определял местоположение. Знать точную дату было важно, потому что сбой в расчётах мог дорого стоить экспедиции. Так или иначе, путешественники согласились, что прошло пять дней, и занялись насущными делами: нужно было найти пропитание.
Охотникам удалось добыть двух овцебыков. Утолив голод, они накормили сорок своих собак, которые тоже умирали от голода. Теперь у них хватало сил продолжить охоту, если только добыча скоро попадётся снова. Каменистый пейзаж был мрачен и по цвету напоминал штормовое небо. Охотников окружали в основном скалы, если не считать редкого низкорослого кустарника. Вдалеке виднелась линия гор, крутых и зазубренных, напоминавших хребет древней хищной рептилии. Землю припорошил снег. Двигаясь по неприветливой земле, охотники наконец дошли до места, которое прозвали «долиной Зигзагов»: она сильно петляла, и окружали её высокие серые скалы. Под майским солнцем из-под камней робко вылезала трава, низкорослые ивы и вереск, но дичи по-прежнему почти не было видно. Охотники перебивались мясом редких зайцев и тетеревов, на худой конец забивали слабую собаку. Остальные так оголодали, что грызли упряжь, отчего, по словам Расмуссена, «их дёсны кровоточили и оставляли красные следы на снегу». Теперь собаки в самом деле пошли в ход: жалеть их было уже нельзя. «Много написано о тяжёлых путешествиях, когда людям приходилось есть собак, – позже писал Фройхен, пытаясь дать контекст этой печальной ситуации. – Автор обычно подчёркивает, как тяжело человеку убивать собаку – прибегать к этому последнему средству, когда другого не остаётся. Вероятно, это правда. Но правда также и то, что в подобную минуту человек очень голоден, и тогда нет ничего прекраснее, чем увидеть котелок, полный горячего мяса» [10].
Когда охотники вернулись, они с Фройхеном решили, что лучше всего им разделиться. Иникитсорк и Фройхен отправятся на запад, а Увдлуриак и Расмуссен – на восток. Через четыре дня договорились встретиться, надеясь, что к этому времени найдут дичь или надёжный ориентир.
Фройхену и Иникитсорку на западе мало повезло: они нашли только одного кролика, которого съели сырым. Расмуссен и Увдлуриак принесли с востока более обнадёживающие вести: они видели море, и Расмуссен был уверен, что разглядел Индепенденс-фьорд, который располагался неподалёку от Земли Пири. Если всё на самом деле обстояло так, это значило, что Фройхен ошибся в вычислениях. Выходило, что они оказались далеко от Датского пролива, куда планировали выйти и отыскать там Миккельсена и Иверсена. Теперь, чтобы добраться туда, им предстояло преодолеть территорию, о которой они знали лишь, что она пустынна и сурова: сюда когда-то оказались заброшены Мюлиус-Эриксен, Хаген и Брёнлунн.
Расмуссен был уверен в своих наблюдениях, но Фройхен был настроен скептически. Расмуссен плохо ориентировался, а арктический свет часто обманывал глаза. Нужно было перепроверить: с этой целью Фройхен и отправился в путь. Когда он вернулся, то утверждал совсем другое: долина Зигзагов привела его прямо к Датскому проливу. К тому же он принёс с собой сердца трёх овцебыков, которые небрежно бросил к ногам своих товарищей: Фройхен демонстрировал, что ещё и дичь нашёл! Надо было только пойти и забрать её. «У собак наших снова были полные животы: давно мы так не радовались», – написал об этом Фройхен.
С удовольствием проглотив сердца овцебыков, друзья отправились в путь и несколько дней шли по живописным окрестностям, то и дело замечая между камнями красную камнеломку и жёлтые маки. 1 июня путешественники наконец вышли из долины Зигзагов и действительно оказались почти у Датского пролива. Тут острый глаз Фройхена заметил в земле металл, блестевший на солнце, – верный знак присутствия человека.
Друзья бросились вперёд, сгорая от любопытства, и нашли металлический полоз, торчащий из земли, словно флагшток. Вокруг обнаружили пепел костра и заключили, что кто-то сжёг нарты, чтобы приготовить еду. Также неподалёку обнаружили собачий помёт, в котором попадались щепки, обрывки ткани и верёвки: по-видимому, голодающие животные ели что придётся. В некоторых обломках Фройхен признал вещи, принадлежавшие Датской экспедиции: значит, это было место, где Мюлиус-Эриксен, Хаген и Брёнлунн провели своё последнее лето. Холод, как всегда, сохранил остатки их лагеря в музейном состоянии. Фройхен вдруг живо вспомнил своих товарищей. «Они разбили лагерь в пустынном месте, – писал он. – Вокруг на многие километры не было никакой дичи, и летом отсюда было не выбраться. Что ещё им оставалось, кроме как сесть и ждать медленной, ужасной смерти».
Расмуссен, увидев место, где друг его детства провёл свои последние дни, тоже погрузился в невесёлые мысли: «Как же тихо бывает в тех местах, где кто-то тщетно боролся за свою жизнь и проиграл. Нас всех переполняли чувства: ведь в этом месте погибали друзья».
Неподалёку обнаружили тур – пирамиду из камней, служившую условным знаком, – но в нём не содержалось никакой записки. Это было странным нарушением этикета: исследователи обязательно оставляли после себя записки, где указывали, как давно здесь были и что с ними сталось. Фройхен со спутниками не знали, что почти год назад, в мае 1911 года Миккельсен и Иверсен прошли через это место и, забрав из тура записку, ничего не оставили взамен. Это был крупный промах: оставь они весть о себе, поисковая партия бы точно узнала, куда им направляться. А теперь приходилось идти наудачу. Прежде чем покинуть печальный лагерь, Расмуссен оставил в туре записку, где говорилось, что они отправляются на север, к Индепенденс-фьорду.
6 июня люди и собаки опять мучались голодом. Но тут собаки стали странно себя вести, нервничали и куда-то рвались. Они почувствовали запах еды, как военный радар засекает далёкую цель. Вскоре путешественники набрели на стадо овцебыков – и при виде их собаки пришли в исступление. «С лаем и воем они собрались в круг, с языков их капала слюна, зубы угрожающе обнажились, в глазах горела жажда крови», – описывал их поведение Расмуссен.
Как по команде, люди вскинули винтовки и открыли огонь. Овцебыки валились на землю, а в воздухе поднялось облако серы. Прекратив огонь, люди отшвырнули винтовки, бросились к животным, упали на землю, приложились к выменам самок и с наслаждением принялись сосать молоко. «Божественный был вкус!» – вспоминал Фройхен. Расмуссен, как всегда, оказался более многословен: «Снова поразило меня, как быстро меняется настроение в странствиях, как сильно мы зависим от непредсказуемой судьбы: вчера мы были голодные и несчастные, без всякой надежды добыть пропитание, а сегодня на нас свалилось изобилие, и ничто уже нас не волновало».
Главной целью экспедиции было найти Миккельсена и Иверсена, однако она преследовала и антропологические цели, и в этом оказалась успешной. Самой значительной находкой была старая стоянка, где обнаружили каменные кольца и деревянные палаточные каркасы: это означало, что через это место ходили переселенцы. Открытие опровергало популярное представление о полярных народах как об оседлых. «Эскимосы – исследователи! – записал Расмуссен в своём дневнике. – Они вечно жаждут перемен и вечно ищут неожиданностей. Они любят перебираться с места на место в поисках доброй охоты, новых возможностей и всего спрятанного. Тяга к странствиям и жажда знаний – у них в крови». Впечатления Фройхена о находке были менее восторженными и более личными: «Мы сидели и гадали, кто были люди, что проходили через это место. Как они выглядели? Какие тяготы перенесли?»
Путешественники наконец добрались до утёса Морского Флота – самой дальней западной точки, которой достиг Пири в 1892 году. Хозяйничая в его старом лагере, Фройхен нашёл пустую бутылку из-под спиртного, откупорил и почувствовал, что оттуда по-прежнему пахнет виски. Сухой и холодный воздух Арктики сохранял даже запахи. Прочтя записку Пири из тура, Фройхен невольно усмехнулся тому, как равнодушно американец описывает захватывающий пейзаж вокруг: словно содержимое ледяного шкафа. Когда глаза Фройхена привыкли к свету, который так подвёл высокомерного Пи