Теперь был 1913 год, и Макмиллан сам вёл экспедицию на Север. Цель её была с точностью определить, существует ли суша севернее Гренландии: быть может, там расположен архипелаг, другой остров – или даже ещё один континент. Инуитские сказания издавна гласили, что эта северная земля существует, а исследователи иногда заявляли, что видели на приполярных льдах следы зверей. В 1906 году, переходя через мыс Томаса Хаббарда, Роберт Пири тоже, по его словам, увидел какую-то землю, которую тут же окрестил Землёй Крокера в честь одного из своих щедрых инвесторов, банкира Джорджа Крокера из Сан-Франциско. Но описание его было крайне неточное: речь шла о призрачной полоске земли, словно это была гора Фудзи на заднем плане японской картины.
Некоторые не поверили Пири, сочтя, что россказни о северной земле – не более чем попытка сохранить лицо после провальной экспедиции. Либо он просто старается умаслить Джорджа Крокера, чтобы тот дал ему денег на следующее предприятие. Если Пири и правда лгал, стратегия эта была беспроигрышная. Он всегда сможет отказаться от своих слов, заявив, что, как и многие исследователи, пострадал от арктического миража, каким в итоге оказался и пролив Пири. Никто не помешает ему сказать, что Земля Крокера – очередная фата-моргана, мираж, часто встречающийся в полярных широтах, когда из-за разницы температур (тёплый воздух над холодным) глаз видит вдалеке горы или другие объекты, которых там на самом деле нет.
Лгал Пири или просто ошибался – нужно было выяснить, существует ли Земли Крокера на самом деле. «Опасное дело в этих широтах – сообщать о географическом открытии, не ступив ногой на новую землю», – предупреждал о коварных арктических миражах полярный исследователь Роберт Макклюр в 1850 году. Макмиллан не стремился изобличить ложь Пири – напротив. Он боготворил Пири. Если он найдёт Землю Крокера и подтвердит, что она существует, это не только защитит честь Пири, но и сделает имя самому Макмиллану. Быть может, во время путешествия он найдёт остатки древнего поселения – или даже «неизвестную человеческую расу»!
Макмиллану не терпелось пуститься в путь. До него дошли правдивые слухи, что Фройхен и Расмуссен тоже раздумывают об экспедиции к Земле Крокера. «Расмуссен вот-вот исследует весь мир!» – с тревогой писал Макмиллан Пири незадолго до отплытия. Если не датчане из Туле подтвердят существование Земли Крокера, – тревожился Макмиллан, – то эта слава достанется кому-нибудь вроде Эрнеста Шеклтона или Вильялмура Стефанссона. Нужно было торопиться!
Как это часто бывало в эпоху полярных исследований, экспедиция Макмиллана запустила соревнование – и не просто между людьми, но между странами. Американцы славили своего нового героя – воплощение американских амбиций. В XIX веке исследованием Арктики правила Великобритания – но её время прошло. «Открытие Земли Крокера станет жемчужиной в американской истории», – сказал Теодор Рузвельт в 1913 году в своей речи во время ежегодного обеда в клубе «Бун и Крокет». Его слушатели были сплошь элегантные джентльмены с роскошными усами – однако слова Рузвельта отражали настроение всего американского народа, который побаивался войны, но всё-таки желал показать свету свою удаль. В недавнем 1898 году Испано-американская война вызвала гневные дебаты, стоит ли колонизировать территории в Азии и на Карибах, а последующая Филиппино-американская война привела многих американцев в ужас: партизанские восстания, жестокое возмездие, трупы гражданских, брошенные разлагаться в высокой траве на обочине… Исследование Арктики предлагало приятный контраст: в случае успеха Макмиллана Америку ждёт безусловная победа – без крови, всенародного потрясения и каких-либо претензий.
Макмиллан, когда говорил от себя, старался не придавать соревнованию националистический аспект: он предпочитал смотреть на своё предприятие как на поиск научной истины. «Не завоёвывать мы отправляемся, но двигать науку вперёд», – сказал он в интервью Boston Sunday Herald. Но газетам была неинтересна такая точка зрения. New York Tribune, например, прямо заявляла у себя на передовице, что экспедиция Макмиллана «РЕШИТ СУДЬБУ АМЕРИКИ».
Из всех американцев, обосновавшихся в Эта, Фройхену больше всего нравился профессор Элмер Экблоу, приятный человек, который иногда навещал его в Туле. Экблоу был бывший спортсмен, а теперь преподавал в Университете Иллинойса. Он был большим патриотом всего университета, а оказавшись в Гренландии, принялся учить инуитов играть в регби. Он рисовал на снегу разметку, врубал виниловый проигрыватель на полную громкость и подбадривал игроков со скамьи. «Правила они запоминать отказывались, валились друг на друга без разбора, зато цель игры понимали неплохо», – писал он о своих инуитских учениках.
Когда Экблоу навещал Фройхена в Туле, они часто разговаривали о камнях. Эклбоу был сведущ во многих естественных науках: орнитологии, ботанике, зоологии – но основной его интерес составляла геология. Профессор души не чаял в камнях, его чаровали их тайны, он обожал чувствовать их вес в руке. Он был рад найти в Фройхене благодарного собеседника. Ходили слухи, что где-то в районе Сависсивика в земле лежал редкий метеорит. Геологи предполагали, что метеорит этот упал на Землю примерно две тысячи лет назад, и благодаря ему инуиты получили метеоритное железо для гарпунов и ножей. Экблоу хотел отыскать место падения и подарить метеорит американскому музею естественной истории, который вложился в финансирование экспедиции.
Фройхен, конечно, знал о метеорите, но не спешил рассказывать Экблоу подробности о его местонахождении. Роберт Пири уже увёз из Гренландии три редких метеорита, и, по мнению Фройхена, американцам этого было более чем достаточно. В США метеорит будет пылиться в музее – а здесь инуиты используют его для практических нужд.
Фройхен решил обсудить этот вопрос с Расмуссеном, который уже вернулся в Гренландию, хотя планировал задержаться в Дании дольше: Расмуссен решил приобрести для торгового поста два небольших судна. Он сказал Дагмар, что мигом с этим управится, но в итоге задержался надолго. (По словам Фройхена, из-за этого Расмуссен угодил в долгую «немилость» и «был прощён только в следующем году».) Итак, друзья собрались обсудить метеорит. Расмуссен поддержал Фройхена в том, что нельзя отдавать его американцам. Друзья тут же придумали, как им помешать.
Сначала они пригласили Экблоу на ужин и подали ему настоящий деликатес – ферментированный плавник моржа, одно из любимых блюд Расмуссена. Датчане уплетали за обе щеки, а Экблоу тянул время и долго гонял мясо по тарелке, прежде чем с усилием проглотить его. Когда его тарелка наконец опустела, радушные хозяева немедленно положили гостю вторую порцию зловонного зелёного мяса. «Славно, очень славно! – притворно восторгался Расмуссен, который отлично знал, что профессор слишком вежлив, чтобы отказаться. – Я вижу, что вы знаток хорошей кухни и у эскимосов едите гнилое мясо, в тропиках – фрукты, а в Париже – pâté de foie gras».
Пока сидели за столом, Фройхен изо всех сил сдерживал смех. Дело в том, что этот плавник даже по понятиям инуитов давно испортился и едва ли годился в пищу человеку. «Лицо Экблоу было почти таким же зелёным, как мясо», – писал он.
Когда Экблоу упомянул метеорит, Расмуссен обронил походя, что давным-давно объявил его собственностью Дании. Новость Экблоу расстроила, но он немного прибодрился, когда Расмуссен предложил ему маленький кусочек метеорита. (Позже Расмуссен отдал метеорит в датский музей естественной истории.)
Экблоу остался в фактории на ночь. На следующее утро Фройхен предложил гостю ещё моржатины, но тот вежливо отказался. Он заявил, что настала его очередь угощать хозяев, и выложил на стол собственные припасы: в то утро в фактории на завтрак подали пышное печенье, сладкое масло, сгущённое молоко, сироп и консервированный лосось. Датчане, чьи кладовые стояли полупустые, пришли в восторг. За вкусным завтраком обсуждали Землю Крокера. Рассказав Экблоу, какой погоды там ожидать и на какую дичь охотиться, друзья признались, что сами планировали искать Землю Крокера – но отказались от этого замысла, когда появились американцы. Они пожелали удачи Экблоу и его товарищам, посоветовав выступить в марте, пока по льду ещё безопасно передвигаться и в том краю бродят стада овцебыков.
Вернувшись в Эта, Экблоу передал совет датчан Макмиллану, но тот не пожелал ему последовать. Хоть совет и был дельный, Макмиллану не терпелось выступить ещё до марта.
Три причины было у его нетерпения. Во-первых, он боялся, как бы проводники-инуиты не потеряли интерес к экспедиции и не отказались бы. Во-вторых, он хотел выиграть время, даже если дорога по льду будет трудной. В-третьих, он хотел скорее пустить в дело своего первого помощника Фитцхью Грина. Грин был настоящий «электровеник», регбист и путешественник, недавно окончивший Военно-морскую академию США, где он открыл в себе талант к логистике, науке и картографии: идеальные качества для полярного исследователя. Грин напоминал беспокойную скаковую лошадь, которую нужно жёстко тренировать, чтобы получить максимальную отдачу. Готовясь к экспедиции, Грин вкладывал свою неуёмную энергию в походы, преодолевая по 24 километра в день, и долгие часы в библиотеке, где он одну за другой пожирал книги по геологии, ботанике, зоологии и другим полезным дисциплинам.
Существовала ещё одна причина, по которой Макмиллан хотел скорее нагрузить Грина работой. Он уже давно заметил за своим помощником странное поведение: по ночам Грин в одиночку уходил из лагеря, долго бродил по каменистым окрестностям в поисках привидений, принимал тени вокруг за обезьян, кур и других животных. Днём он становился нормальным, обязанности свои выполнял исправно, но стоило наступить ночи, как он опять принимался за своё. В конце концов Макмиллан решил, что лучший способ излечить Грина – это занять работой, чтобы он сосредоточился на конкретной задаче и отвлёкся от своих странных мороков. Разумеется, это был далеко не лучший способ помочь человеку с симптомами, похожими на психическое расстройство, но так уж Макмиллан решил. К сожалению, эта неприятная ситуация ещё разовьётся неожиданным образом – а расхлёбывать её придётся Петеру Фройхену.