Две вещи, однако, поразили Наварану. Она удивилась, увидев зимой на небе солнце, и с любопытством разглядывала хребтуги, привязанные к головам лошадей. Лошади ели из хребтугов, не прекращая работы, и Наваране показалось странным, что рабочим животным не дают отдохнуть даже для того, чтобы поесть. На Западе к работе и правда относились иначе, чем на Севере.
Прибыв в Копенгаген, Фройхены отправились на торжественный приём, где Наварану представили королю Кристиану X. Все вокруг держались с подчёркнутой формальностью, и Наварану смутили странные вопросы короля.
– Неужели это тот самый король, о котором мы столько слышали? – спросила она мужа на инуктунском диалекте, а королю оставалось только следить за движениями их губ. – Как он может решать за всех в Дании, если настолько туп, что думает, будто я составлю впечатление о его великолепной стране за один день?
– Что она сказала? – полюбопытствовал король.
Перевод Фройхена был вольным:
– Ваше величество, она находит Данию чудесной и великой страной.
Наваране правда понравилось в Дании, хотя и пришлось ко многому привыкать. Больше всего её раздражали люди, которые хоть и нечасто обижали её, но относились как к заморской диковинке. Одна женщина даже сочла позволительным вырвать на память несколько волосков у Навараны, не спросив разрешения. Больше всего ей пока нравилось наблюдать, как Мекусак, которому было уже два с половиной, исследует новое окружение. Чтобы помочь сыну освоиться, родители купили ему датскую одежду и научили вежливо приподнимать шляпу в знак приветствия. Он бегал по ресторану в отеле Hafnia, где жил с родителями, и представлялся гостям, снимая кепочку, как настоящий маленький джентльмен. Люди улыбались и клали в кепочку деньги, полагая, что перед ними попросту хорошо одетый сирота. Смекнув, что к чему, Мекусак заработал себе маленькое состояние.
Многое в Дании не оправдало ожиданий Навараны, однако некоторые вещи всё же вызвали у неё неподдельный восторг. Например, балет в Королевском театре Дании сразил её наповал. Танцоры очаровали её, и всю дорогу в отель она провела в торжественном молчании, думая о них. Тем же вечером, когда Фройхен уже засыпал, она задала ему вопрос, который, скорее всего, подсказало ей поверхностное знакомство с христианством: «Скажи мне правду, то были настоящие ангелы, что мы видели в церкви?» В ответ Фройхен покатился со смеху. Наварана думала, что они побывали в церкви, а балерин приняла за ангелов! Но он перестал смеяться, поняв, что она не шутит и что он её обидел. Потрясающее представление на время перенесло её из мира рационального в мир чистых эмоций; то было искусство в высшем своём действии, оно позволяло прикоснуться к непознаваемому, пусть и на мгновение. Кроме того, представление напомнило Наваране о том, что миссионеры говорили о Небесах, и она задавалась вопросом, существует ли правда это место.
Фройхен объяснил, что они были в театре, а не в церкви, и видели выступление танцоров. Но Наварана не поверила ему и возражала. Она не сдавала позиций, пока Фройхен не предложил познакомить её с прима-балериной Эльной Йорген-Йенсен: тогда Наварана убедится, что это самая обыкновенная женщина, а не ангел. (Фройхен знал Йорген-Йенсен ещё с тех времён, когда вращался в театральных кругах.)
Наварана встретилась с Йорген-Йенсен на следующий день, и с помощью Фройхена женщины кратко, но приятно побеседовали. Когда пришла пора расставаться, Наварана подарила балерине маленький крест, сделанный из старой музыкальной пластинки. В Гренландии часто такие изготовляли: кусочки старых пластинок размягчали в кипящей воде и формовали из мягкого пластика кресты. Этот крест Наварана сделала в Тасиусаке, когда жила у Сёрена и Дорте Нильсен и ещё хотела принять христианство. Несмотря на то что из этого не вышло ничего хорошего, религия всё ещё притягивала Наварану. Йорген-Йенсен так тронул этот жест, что в ответ она подарила Наваране флакон дорогих духов.
После знакомства с Йорген-Йенсен Наварана убедилась, что та человек, а не ангел, хотя, заметила она, было бы славно, будь у Иисуса свой театр, где сомневающиеся смогли бы поглядеть, что делается на Небесах.
В тот же день супруги отправились по магазинам: Наваране нужно было купить платье, в котором она отправится на приём в Гренландское общество. Организация эта была основана в 1905-м с тем, чтобы просвещать датское общество об острове и его обитателях. Наварана выбрала потрясающее розовое платье, которое напомнило ей костюмы балерин. Ещё она купила пару лёгких туфелек, которые стёрли ей ноги после целой ночи танцев. Домой она шла прихрамывая.
Вернувшись в номер, Наварана пожаловалась, что её ноги раздулись «до размера моржовых ластов». Она устроила такой переполох, что Петер не мог заснуть. Он предложил ей окунуть ноги в прохладную воду и уже начал снова засыпать, как вдруг его покой нарушил острый запах парфюма. Обернувшись, Фройхен увидел, что Наварана вылила весь флакон в тазик и радостно шевелит в нём пальцами. «Ангел она или не ангел, – сказала Наварана о Йорген-Йенсен, – большое спасибо ей за подарок. Запах прескверный, зато отлично помогает от мозолей!»
23. «Надоело быть диковинкой»
В январе 1919 года Фройхен шёл по Копенгагену, подняв воротник от холодного ветра, как вдруг у него закружилась голова. Последние несколько дней его одолевали головные боли, но теперь его совсем подкосило. Фройхен упал на холодную мостовую и едва смог подняться. Попросив о помощи ближайшего полицейского, он лишился чувств. Пришёл в себя он в Биспебьергской больнице.
Фройхен стал жертвой пандемии гриппа, известного как «испанка». Пандемия эта была одной из самых смертоносных в истории человечества, «испанкой» заразились более 500 миллионов человек – около трети населения Земли. Точное число жертв неизвестно, но его оценивают от 21 до 50 миллионов человек, а некоторые даже приводят цифру в 100 миллионов. Болезнь распространилась по всей планете, и в больницы попадала масса пациентов, подобных Фройхену. Четыре месяца он провёл на больничной койке, обливаясь потом, то теряя сознание, то приходя в себя, будто мигающая лампочка. Каждый день он чувствовал себя так, словно заплыл далеко в море и понимает теперь, что у него не хватит сил вернуться на берег. Много раз за свою жизнь он избегал смерти, но в этот раз она подошла совсем близко. Врачи уже отчаялись и перевели его в закрытую палату, отведённую для умирающих. Вместе с ним туда поместили десятерых пациентов, но в палате было только шесть коек, так что пятерых положили на пол. Фройхен очнулся следующим утром и узнал, что девятеро соседей по палате умерли ночью. Остался только один пациент – профессиональный борец, которого врачи едва удерживали, пока он метался в бреду.
Со своей койки в палате для умирающих Фройхен часто слышал, как далеко в коридоре звонит телефон. Каждый день звонил по меньшей мере один его бывший коллега из Politiken: там для него уже приготовили некролог и справлялись у медсестры, не пора ли его печатать. Каждый отрицательный ответ становился маленькой победой.
К концу апреля Фройхен почти совсем облысел, страдал от ишиаса и исхудал как тростинка. Однако ему обещали, что он поправится и в мае выйдет из больницы. Пока Фройхен поправлялся, Наварана навещала его почти каждый день. Ей больше нравилось ходить в больницу пешком, чем ездить на трамвае, потому что так она могла заглянуть в магазины и поесть в новом ресторане. С официантами она общалась, тыкая в названия блюд в меню: она всегда выбирала случайные. Когда наступало время платить по счёту, она протягивала официанту кошелёк, надеясь, что тот возьмёт оттуда верную сумму. Фройхен после свёл для неё бюджет и с удивлением обнаружил, что никто ни разу не обсчитал её.
Выздоровление Фройхена длилось долго, и Наварана много времени проводила с его родителями в Нюкёбинге. Лоренц и Фредерикке принимали её тепло и осыпали ласками внуков. (Лоренц в своём дневнике написал о Наваране, что она «невысока ростом, обходительна и скромна».) Фройхен наверняка был счастлив, что родители безоговорочно приняли его необычную семью – так же безоговорочно, как позволили ему искать необычной судьбы. Также Наварана часто ездила в Хуннестед к Расмуссену, с которым можно было вволю наговориться на инуктун: немногие бегло владели им в Дании, кроме Кнуда и её мужа.
Кнуд Расмуссен сам часто навещал Фройхена и пользовался этими визитами, чтобы рассказывать ему о своей новой рукописи «Мифы и легенды Гренландии». Говорил он и о своих планах на пятую Тулевскую экспедицию, которая обещала стать самой амбициозной в своём роде[12]. Большинство арктических экспедиций преследуют материальные цели: достичь полюса, пересечь неисследованное пространство, взобраться на вершину горы и так далее. Расмуссен же хотел задокументировать как можно больше традиционной инуитской культуры, пока глобализация не изменила её до неузнаваемости. На это он планировал потратить несколько лет и, проведя исследования в Гренландии, отправиться в Канаду, США и Россию. Члены экспедиции (признанные антропологи, археологи, этнографы и другие учёные) будут жить в разных племенах в разных регионах, некоторые из которых до сих пор отрезаны от внешнего мира, и вести себя согласно местным традициям. Чтобы завоевать доверие местных, Расмуссен собирался обязательно собрать команду наполовину из белых, наполовину из инуитов. И эта экспедиция будет спланирована намного тщательнее, чем прежние, воплощённые впопыхах: Расмуссен явно всё ещё переживал из-за гибели Ольсена и Вульффа. Финансирование он уже нашёл: в экспедицию вложились и датское правительство, и частный капитал. Расмуссен надеялся, что эта смелая затея упрочит его репутацию антрополога и путешественника.
Фройхен был в восторге и горячо желал участвовать в этом грандиозном замысле, но Расмуссена терзали сомнения. Фройхен был ещё слаб, и врачи считали, что в ближайшее время путь ему в Гренландию заказан. К тому же инвесторы фактории не хотели, чтобы он присутствовал в Туле. Фройхен вёл дела с местными слишком щедро, часто отдавал товары бесплатно больным и нуждающимся. Кроме того, он небрежно заполнял гроссбух, и Расмуссен не мог ему в этом помочь, так как он сам не много смыслил в бухгалтерском деле. Наконец, инвесторов раздражало, что Фройхен груб с миссионерами: они часто на него жаловались. Расмуссен сообщил, что принято решение навсегда заменить Фройхена на человека по имени Ханс Нильсен.