После встречи с боссом Фройхен и Маркс отправились обратно в «подземелье сценаристов». Маркс был хмур: перепалка с Тальбергом расстроила его – а вот Фройхен, напротив, чувствовал себя полным сил. Склока с Тальбергом опьянила его, словно он был боксёр, который вдруг зауважал оппонента, поколотившего его. Ему не терпелось отправиться на Аляску: он твёрдо намеревался сделать такое хорошее кино, на какое только способен. Позже он писал, что «с этого момента сделал бы для Тальберга всё что угодно».
Фройхен всегда воображал себе Аляску такой, какой её показывали в кино: романтичный мир жилистых старателей – или, как он сам выражался, «бородатых золотоискателей, которые в свободное время сидят на крыльце бревенчатого дома и курят трубку – либо шумят по салунам и игорным домам, палят из гигантских револьверов и швыряют на стол мешочки из сыромятной кожи с «баблом». Приехав, однако, на настоящую Аляску, Фройхен увидел другую картину. Его не встретили никакие улыбающиеся люди, которые внезапно разбогатели: вместо этого вокруг кишели измождённые работяги, каждый из которых гнул спину, а получал за это гроши и только грезил о том, как бы два камешка золотого цвета решили все его проблемы. «Истинное лицо Аляски оказалось куда более мрачным, – писал Фройхен, – и, к сожалению, куда менее фантастическим». К счастью для Фройхена, его на Аляску привели более удачные обстоятельства: он входил в привилегированную съёмочную группу, которой каждый вечер подавали всё новые и новые деликатесы, созданные шеф-поваром Оттингером из ресторана «Рузвельт».
Вскоре Фройхен отправился на поиски натуры для съёмок. Для этого приходилось летать трескучими самолётами – хотя Фройхен и обещал Тальбергу, что не будет рисковать жизнью, пока не доведёт сценарий до ума (в него всё ещё вносили изменения). Многие глухие уголки Аляски, которые он повидал, напомнили ему Туле. «Хоть я и знал, что жизнь на Аляске мало чем отличается от жизни в Гренландии, всё ещё удивительно было видеть, как там всё похоже», – говорил он в интервью журналу Picturegoer Weekly. В каждой деревне он расспрашивал об инуитах, которые жили неподалёку: те во многом соблюдали те же традиции, что их собратья в других уголках планеты. Во время пятой Тулевской экспедиции Кнуд Расмуссен посетил на Аляске три региона, но Фройхена уже с ним не было. Теперь и ему выдался шанс – благодаря съёмкам фильма.
Большую часть интерьерных съёмок проводили в Теллере, крохотном городке на северо-западе территории (Аляска ещё не была штатом США). В заброшенной скотобойне возвели импровизированный павильон. Местные говорили, что в этом здании раньше забивали оленей, но с началом XX столетия скотобойню закрыли, потому что американцам разонравился вкус оленьего мяса. Это из-за того, объяснили жители Фройхену, что оленей стали всё чаще изображать вместе с Санта-Клаусом на рождественских открытках, календариках и в рекламе. Олени на этих изображениях, конечно, были дружелюбные и умилительные – и американцы, привыкнув к этому образу, уже не желали есть мясо этих животных. Вот скотобойня и пустовала, пока MGM не реквизировала её для съёмок «Эскимоса».
Вскоре настало время устраивать пробы для местных жителей на роли инуитов. Это была благородная попытка инклюзии, но кончилась она бесславно, как только киношники увидели, что местные «таланты» в актёры ну никак не годятся. Пробовали более 150 человек, но на главные роли не отобрали никого. В итоге продюсеры решили, что местных можно ставить в эпизоды, но для больших ролей потребуются профессионалы из Голливуда. Время поджимало, поэтому продюсеры, недолго думая, рассудили, что азиатов легко выдать за инуитов. Главные женские роли отдали актрисам Лулу Вонг Винг, Лотус Лонг и Ирис Ямаока, которых выписали из Голливуда. Теперь нужно было найти актёра на роль главного героя – инуита по имени Мала.
Сначала выбрали красивого, харизматичного инуита по имени Роберт Майо, который происходил из деревни Уэльс: он стал единственным местным, получившим главную роль. К сожалению, через два месяца съёмок Майо ушёл. Ван Дайк сходил с ума и умолял актёра остаться, но Майо заявил, что его тёще в Уэльсе требуется операция и что он хочет поддержать её. Никакими уговорами Ван Дайку не удалось остановить его. (Потом оказалось, что у Майо не было никакой больной тёщи: просто члены съёмочной группы приставали к его жене, и он решил, что лучше всего уйти.)
Продюсеры оказались в затруднительном положении. Требовался актёр на замену, который отвечал был длинному списку требований: «правильная» национальность, приемлемая внешность, пристойная актёрская игра и ещё много невыразимых качеств, которые привлекают зрителя. Наконец Стомберг нашёл голливудского актёра по имени Рей Агнаксиак Уайз инуитского и еврейского происхождения – но Ван Дайк всё ещё хотел на эту роль «чистокровного эскимоса». Стомберг, однако, не хотел слышать возражений и расхваливал своего кандидата: «У него очень правдоподобная наружность и актёрская игра. Легко можно поверить, что он настоящий эскимос».
Так Уайз и попал в картину. Родился он в деревне Кэндл на Аляске, отец его был евреем, иммигрантом из России, а мать с Аляски, из народности инупиат. Звали её почему-то Казино: происхождение подобного имени неизвестно, но определённо интригует. Уайз начал играть в кино в 1921-м в возрасте 14 лет: его взяли на маленькую роль в ныне забытый немой фильм «Примитивная любовь», снятый на Аляске. В 1921–1924 годах Уайз иногда служил оператором Кнуду Расмуссену во время пятой Тулевской экспедиции. В 1925 году он переехал в Голливуд и работал там оператором, пока продюсеры Universal не приметили его грубоватую красоту: волосок к волоску, челюсть хоть алмазы режь. В 1932 году Уайза взяли в фильм «Иглу». В этой картине его увидел Хант Стомберг – и решил, что Уайз подходит на главную роль в «Эскимосе». Пользуясь престижем, который давала ему главная роль в фильме MGM, Уайз официально сменил фамилию на Мала, соединив свою настоящую личность с образом героя. С этого момента его ждала безбедная жизнь: он работал и оператором (даже сотрудничал с Альфредом Хичкоком), и актёром. Уайз-Мала вошёл в тот актёрский пул, к которому Голливуд обращался, когда им нужен был представитель коренного народа – неважно какого, неважно, какой национальности или этнической группы. Уайз-Мала прослыл в Голливуде «эскимосским Кларком Гейблом», и впечатляющая карьера его насчитывала много «коренных» ролей с большим географическим разбросом: «Последние язычники» (Таити), «Сокол глуши» (Сибирь), «Принцесса джунглей» (Британская Малайя), «Зелёный ад» (Южная Америка), «Занзибар» (Африка) и «Флеш Гордон покоряет Вселенную» (планета Монго).
Что касается героя Фройхена – капитан-злодей, – ему нравилось играть эту роль, но к своей должности технического консультанта он подходил ещё прилежнее. Наконец он смог прикоснуться к своей прежней жизни: учил актёров, как управлять нартами, обращаться с хлыстом, построить крепкое иглу.
Фройхена, который уже не чаял снова испытать радости прежней жизни, поистине опьяняла работа, и часто он излишне рьяно гнался за аутентичностью, которой хотел обогатить фильм. Он постоянно конфликтовал с тремя актрисами-азиатками, равнодушное отношение которых к желанной «аутентичности» бесило его. Фройхен жаловался, что надутые актрисы вечно расхаживают по площадке, будто примадонны, и постоянно чего-то требуют, совершенно не заботясь, что здесь должна царить суровая атмосфера. Женщины непрестанно ворчали, что на съёмках ужасные условия, ныли, что им холодно, и требовали, чтобы шеф-повар подавал им свежевыжатый, а не консервированный гранатовый сок: не то их того и гляди подкосит авитаминоз! Особенно Фройхен возмущался тем, какой замысловатый макияж и причёски актрисы требовали от гримёров. «Да не бывает таких эскимосок!» – взорвался он однажды. Фройхен упускал из виду, что имеет дело с голливудскими старлетками, вынужденными вписываться в стандарты красоты, которые им навязывала индустрия и общество в целом. Быть может, Фройхена раздражало, что они мешают ему воссоздать на экране мир, в который он так хотел вернуться, – былые дни его славы.
Однажды Фройхен так разгорячился, что подошёл к одной из актрис (сам он не уточняет к какой), схватил её за «блестящие голливудские волосы» и принялся дёргать за них, чтобы сделать причёску не такой аккуратной и более правдоподобной. После он признавал, что вёл себя недостойно. Разумеется, актриса рассвирепела и в приступе гнева принялась кричать, что Фройхен хочет «изнасиловать её». Такому обвинению было трудно поверить, учитывая, что всё происходило на людях, – но актрисе наверняка хотелось прежде всего унизить Фройхена в отместку за претензии и придирки. В мгновение ока их окружила толпа, сквозь которую, в надежде решить дело миром, уже продирался обеспокоенный Ван Дайк.
Можно вообразить, как Ван Дайк улаживал этот конфликт, исступлённо закатывая глаза и громко вздыхая. Не в первый раз за съёмки приходилось ему осаживать Фройхена, за которым, кроме фанатичной погони за аутентичностью, водились и другие грешки. Большей частью Фройхен мешал жить исполнительницам главных ролей: они жаловались, что Фройхен отпускает непристойные шуточки по поводу их костюмов и внешности. В какой-то момент Ван Дайк даже потребовал у Фройхена извиниться перед актрисами, и тот так и сделал. Фройхен был зациклен на своём видении «Эскимоса» и набрасывался на всякого, кто, как ему казалось, мешал делать фильм должным образом. То было странное время для Фройхена. Сбылась его мечта: он теперь работал в кино – но вместо того, чтобы радоваться, он вёл себя неприлично. Возможно, его вспыльчивость по отношению к актрисам происходила из-за сексуальной неудовлетворённости. Пока шли съёмки, он пытался переспать с несколькими местными женщинами, но все отказали ему. «Эскимоски здесь либо слишком богобоязненные, либо уже получили свою гонорею», – жаловался он в письме Кенту чрезвычайно неприглядным тоном, который редко позволял себе в переписке. Видимо, Фройхена раздражало, что местные инуитки приняли западные ценности и «лишили» его своей старой сексуальной культуры, которой он прежде пользовался когда хотел. «Теперь вс