лось увидеть корриду в Мехико, он испытал только отвращение. Зачем так жестоко обращаться с животным, которое очевидно чувствует боль?! Хемингуэя в корриде интересовал человек: его проворство, его искусство довести быка до медленной смерти. Фройхен же не мог не поставить себя на место быка. Могучих животных держали взаперти, дезориентировали, приводили в исступление – и вдруг выпускали на арену, залитую ослепительным светом и оглушающими криками пьяных зрителей. Последнее, что бык видит в своей жизни, – ряженые, которые пляшут вокруг него со своими плащами и тыкают десятками маленьких клинков, пока бык не падёт без сил. «Когда наконец кажется, что воля и мужество быка сломлены, входит тореадор со своей саблей», – записал расстроенный Фройхен. В этом зрелище он не нашёл ничего, кроме жестокости.
Хуже были только петушиные бои на Гаити. Фройхену совсем не понравилось смотреть, как петухи пытаются сорваться с привязи, настолько возбуждённые, «будто это они здесь хозяева». Потом петухов снимали с привязи и бросали в маленькую яму в земле. Там они дрались до смерти, а зеваки собирались вокруг, кричали и делали ставки, проигрывая свои зарплаты. Когда бойня заканчивалась, победителя сажали в корзину, наполненную сеном, и помещали рядом с огнём: «чтобы пропотел и успокоился». Выигрывали в этом мерзком спорте только букмекеры.
Фройхен не желал смотреть на страдания животных, но желал видеть животных у себя на столе. Самое любопытное блюдо ему подавали во Французской Гвиане, где он встречался с представителями народности сарамакка – потомками беглых африканских рабов, которые, вырвавшись на свободу, основали независимые поселения в чаще джунглей. (Сарамакка живо интересовали лингвистов, потому что говорили на креольском, который соединил в себе английский, португальский и несколько африканских языков и при этом на них мало походил.) Когда Фройхен с проводниками добрались наконец до деревни сарамакка, их встретили несколько женщин: те выстроились вокруг металлической бочки с логотипом нефтяной корпорации Standard Oil. Бочка была полна супа, а под ней ревело пламя. Серая поверхность супа кипела, иногда наверх всплывали то куски змеи, то рыбы, то неизвестного мяса. Фройхену даже показалось, будто на поверхность всплыл «младенец», и его охватил мгновенный ужас, но тут он понял, что на самом деле это была побритая обезьянка. Оказалось, что варёная обезьянья кожа в этих местах считалась деликатесом – но отведать её Фройхену не удалось: вскоре хозяева попросили гостей уйти восвояси. Эта упущенная возможность присоединилась ко многим, о которых Фройхен жалел, желая получить менее «поверхностные» впечатления от своей головокружительной поездки.
Знакомство Фройхена с латиноамериканской кухней проходило неровно. Гондурасские бананы ему очень понравились, как и кофе в Коста-Рике, но вот бразильские сероголовые воробьи в супе с полентой оказались «так себе» – зато Фройхена удивило, что бразильцы выдумали три способа есть апельсины (какие именно, он, увы, не уточнил). Одним из любимых его кулинарных опытов стал гватемальский мате. Его потребление сопровождалось специальным ритуалом: люди садились в круг, и напиток передавали друг другу. После того как каждый делал по глотку, люди делились друг с другом мудростями. Если честно, сам напиток Фройхену не понравился, он был горький и отдавал землёй, но беседа за чашкой мате выдалась захватывающая.
В путешествии по Латинской Америке Фройхена часто сопровождали официальные лица: то представитель авиакомпании, то работник MGM, то местный чиновник – и все они руководили его программой. Эти же люди обычно бронировали ему номер в отеле – неизменно в самой богатой части города, где были мраморные вестибюли, а багаж носили одетые в форму коридорные. Но Фройхену, который втайне наслаждался роскошью, всё-таки не нравилось так путешествовать, потому что во всех столицах мира богатые районы выглядели одинаково. «Все отели похожи друг на друга, а в них – всё то же обслуживание, всё та же еда», – жаловался Фройхен. Едва выпадал шанс улизнуть, он отправлялся в те части города, где жили простые люди.
Низенькие дома в этих районах были построены в основном из шлакоблоков и располагались у пристани, где из баров и кафешек доносилась музыка, иногда раздавались выстрелы или разбивалась о бордюр бутылка. Фройхен любил посещать такие места, прикинувшись бедствующим матросом в поисках работы: с помощью такого маскарада он надеялся расположить людей к себе и услышать от них захватывающие истории, которые потом станут романами.
Как-то вечером Фройхен забрёл в район красных фонарей в панамском Кристобале и, примостившись на скамейке, стал наблюдать за окружением. Неподалёку от него на порогах домов виднелись чёрные силуэты женщин, в спины которым бил бледный жёлтый свет; они зазывали случайных моряков и солдат. Одна из женщин – «напуганная негритяночка», как охарактеризовал её Фройхен, – стояла не на пороге, а на улице и тщетно пыталась привлечь клиента. По ней можно было понять, что ей достаётся жёстче, чем остальным, и Фройхен заинтересовался её историей. Подозвал и предложил уплатить полную таксу, если она просто посидит рядом и поговорит с ним. Женщина пожаловалась, что два дня не ела ничего, кроме манго, и Фройхен предложил отвести её в ресторан. Та с радостью согласилась, хоть и с трудом верила, что Фройхену не стыдно показаться в ресторане с кем-то вроде неё.
За столом женщина говорила с Фройхеном по-английски, которому, видимо, научилась от моряков. Фройхен сначала дал ей лет сорок, но потом с изумлением узнал, что ей всего восемнадцать и шесть из этих восемнадцати лет она работает проституткой. Женщина рассказала, каково это. Часто солдаты, проходящие через город, нанимали её для игры, которую называли «Без света». Играли в неё так: её, единственную чернокожую женщину, и ещё группу проституток собирали в комнате, где была кромешная темнота. Потом солдаты входили в комнату и на ощупь хватали случайную женщину. После того как каждый солдат получал что хотел, зажигали свет – и тот, кому досталась чернокожая, платил за всех. Клиенты женщины иногда приходили в такую ярость, что избивали её.
Фройхена потрясло, с каким равнодушием она об этом рассказывает, как её невинность невольно изобличает чудовищную жестокость, которой была полна её жизнь. Больше всего из клиентов, сказала она, ей нравились белые бизнесмены, которым просто интересно переспать с чернокожей. Часто они хотели жёсткого секса, потому что думали, что она такова по природе. Она была благодарна, что после они не избивали её, как это делали моряки.
Когда женщина закончила рассказ, Фройхен дрогнул: он получил намного больше, чем предполагал. Но самый грустный момент вечера наступил в конце. Женщина попыталась отплатить Фройхену за его маленький добрый поступок единственной валютой, которая у неё была. Когда тот отказался, она обиделась, что Фройхен «не принял её благодарности в обмен за ужин». Однако она уже дала ему нечто намного более ценное – рассказала свою историю.
В каждой латиноамериканской стране, которую посещал Фройхен, он старался вникнуть в местную политику. Нередко он становился свидетелем беспорядков, напомнивших ему истории о дедушке, которые он слышал в детстве: о том самом дедушке, который, по семейной легенде, был когда-то наёмником и двойным агентом в Латинской Америке. «Дедушка мой всегда готов был послужить на благое дело, – писал Фройхен, – и обладал таким большим сердцем, что легко вмещал в него больше одного». Да и сам Фройхен, пытаясь разобраться в местных политических конфликтах, с трудом мог отдать свои симпатии только одной стороне – хотя, наверное, совсем по другим соображениям.
Если говорить о политическом климате, больше всего Фройхена впечатлила Коста-Рика. Тогдашний президент страны Рикардо Хименес Ореамуно занимал свой пост уже три срока, и каждый раз его избирали без особенной драмы, а три его предшественника все были живы и наслаждались спокойным существованием. Фройхен также нашёл примечательным, что трудно было отличить друг от друга главные враждующие партии: все они, казалось, старались понравиться массам, а не угодить небольшим радикальным группам. Большинство политологов вряд ли поставили бы Фройхена в один ряд с Джоном Локом или Стюартом Миллсом, но его мнение, что лучшая политика – скучная политика, может быть небезынтересным для современности.
Кроме местной политики, Фройхена интересовало и то, какое наследие оставили после себя разные колониальные державы. Испания, Франция, Италия, Дания, Нидерланды, Англия, США – это ещё не все страны, чьи флаги в разное время развевались над землями Латинской Америки. Иногда эти флаги сменяли друг друга. В начале поездки Фройхен успел побеседовать с Рузвельтом и о том, как Дания продала Датскую Вест-Индию Соединённым Штатам: эту территорию после переименовали в Американские Виргинские острова. Штаты купили Датскую Вест-Индию в 1917 году, заплатив за неё 25 миллионов долларов, с целью помешать Германии захватить их и оттуда атаковать Панамский канал. Теперь, пошутил Рузвельт, он жалеет, что нельзя продать острова обратно: они слишком малы для сельского хозяйства или крупной промышленности.
Фройхен мало написал о следе датского колониализма в Латинской Америке, разве что отметил, что странно видеть в этой солнечной стране среди пальм датские дома, двускатная крыша которых рассчитана на снежные зимы. Гораздо больше его интересовали территориальные аппетиты США, державы намного более могущественной: да и Фройхен много времени проводил в Штатах.
Фройхена удивляло, как яростно США настаивают, что колониальной державой не являются, хотя это очевидно было неправдой. Как и в случае Дании и Гренландии, отношения американской метрополии с колониями (или «территориями», как эвфемистично называло их американское правительство) были сложными, имели и плюсы и минусы. Особенно любопытен Фройхену был случай Гаити, который Америка оккупировала в 1915–1934 годах: то есть прошёл всего год с тех пор, как американцы ушли оттуда. Занимали они остров по двум причинам. Во-первых, президент Вудро Вильсон беспокоился, что на острове случится антиамериканский переворот. Во-вторых, во время Первой мировой войны Вильсон замечал, что на Гаити высаживаются немцы, и подозревал, что вскоре они вознамерятся нарушить доктрину Монро, давнюю декларацию США, противодействующую колониальной политике Европы в Западном полушарии. Оккупировав Гаити, американское правительство принялось строить инфраструктуру: прокладывать дороги, возводить мосты, чинить ирригационные каналы. Были построены новые больницы, школы и другие общественные здания, в том числе сельскохозяйственный колледж, который очень понравился Фройхену.