Я связан контрактом, так что сейчас мне платят за ничегонеделание. Я сижу себе, напиваюсь и трахаю женщин. Я не зарабатываю свои деньги. На последней встрече мне однозначно дали понять, что если я не вытащу свою голову из задницы и не вернусь к гонкам, то контракт продлеваться не будет.
В этом есть смысл. Кто захочет тратить миллионы фунтов на пилота, не участвующего в гонках?
Мама была бы счастлива, если бы я никогда не возвращался на трассу.
Но коллеги и друзья считают, что пришло время мне справиться со своими проблемами. Особенно один из них – мой соперник в прошлом, человек, которого еще год назад я бы и не подумал назвать ближайшим другом, – Каррик Райан.
После аварии он и его девушка, ныне жена, Энди, навещали меня в больнице в Бразилии. Каждый раз, когда они приезжали в Бразилию к ее маме или на соревнования Каррика, что бывало достаточно регулярно, они приходили навестить меня. Затем мы с Карриком начали общаться по телефону. Когда я понял, что он не придурок, мы стали друзьями.
Доктор Харрис – психотерапевт Энди. Рекомендацию я получил от нее. Энди встречается с ней, чтобы справиться со своими страхами, связанными с гонками Каррика. Когда она была ребенком, ее отец погиб на гоночной трассе. Он умер прямо у нее на глазах. И это сломило ее.
Энди и Каррик убеждают меня, что доктор Харрис сможет мне помочь. Потому моя задница и покоится в кресле в комнате ожидания.
В нетерпении я бросаю взгляд на часы, пальцами стуча по стулу. Мой прием должен был начаться пять минут назад. Ненавижу ждать. Еще пять минут, и я сваливаю.
Взгляд перемещается на журналы на столе. Из-под глянца выглядывает спортивное издание. Я вытаскиваю его и сразу же жалею об этом.
На обложке моя фотография, а заголовок гласит: «Обратная сторона Формулы-1».
Мило. Теперь я обратная сторона. Приятно знать.
Я уже знаю, что обо мне говорят СМИ. Как я превратился из великого гонщика в пьяницу и шлюху. В целом, не так уж они и ошибаются. Хотя «шлюха» – это слишком жестко. Я не беру плату за секс. И выпить люблю – много. Но я не пьяница.
Не стоило читать статью. Я это знаю, но мазохист внутри уже заставляет переворачивать страницы.
Открыв нужную, просматриваю текст. Все то же дерьмо.
Почему Сильва больше не участвует в гонках? Физически он здоров. Психологические проблемы? Фобия из-за аварии? Поэтому ли он топит отчаяние в алкоголе? Какая жалость – наблюдать такое падение всеобщего любимчика и некогда великого пилота.
Разочарование и ярость сдавливают грудь.
К черту. Я не обязан видеть это дерьмо.
То, что я не могу участвовать в гонках, не значит, что я по ним скучаю. Мне это не нужно. Мне достаточно выпивки и секса. Это все, что мне сейчас необходимо. И всегда будет.
Ложь.
Я лжец и трус. И именно потому я сижу в комнате ожидания, чтобы встретиться с психотерапевтом.
Может, мне нельзя помочь.
Я бросаю журнал на стол и поднимаюсь на ноги, готовый уйти, когда двери открываются. Передо мной предстает лучший вариант для времяпрепровождения, о котором я только что думал.
Взглядом я пробегаюсь по стройным ногам, обтянутым юбкой-карандашом, которую я бы с радостью задрал, чтобы увидеть, без сомнений, изумительную киску. Грудь прикрывает бледно-розовая блузка. Размер, конечно, фантастический… На ее плечах лежат шелковистые светлые волосы. Волосы, в которые я бы с наслаждением запустил руки, трахая эти ярко-красные губы, кончая от зрелища размазывающейся по моему члену алой помады.
Член пульсирует в джинсах.
– Мистер Сильва, – она делает шаг вперед. – Я доктор Харрис. Но, прошу, зовите меня Индия.
Доктор Харрис?
Эта задери-свою-юбку-повыше-и-дай-мне-трахнуть-тебя-сейчас-же женщина – мой психотерапевт.
Просто зашибись. Я не могу трахать своего психотерапевта.
Пытаюсь унять пожар внутри, но улыбаюсь ей лучшей улыбкой – она всегда заставляет женские трусики упасть на пол.
– А вы можете называть меня Леандро.
– Леандро. Хорошо.
Я ясно вижу, как ее щеки покраснели. Так же вспыхивают все женщины, что хотят меня.
Прекрати. Она твой психотерапевт.
Пока еще нет. Это только первый сеанс, чтобы понять, подходим ли мы друг другу.
Можем и не подойти.
Кого я обманываю? Она мне определенно нравится. Ну, она будет мне нравиться до тех пор, пока я не кончу, после чего никогда не захочу повторных встреч.
Действительно ли стоит терять возможность получить помощь от блестящего психотерапевта из-за прихоти, когда я могу сделать это позже с какой-нибудь другой девицей?
– Прошу прощения, что немного опоздала на нашу встречу.
– Никаких проблем, – я следую за ней в кабинет.
Обычный кабинет психотерапевта, интерьер выдержан в нейтральных, успокаивающих тонах. Не то чтобы я бывал в кабинетах психотерапевтов прежде.
– Прошу, садитесь, – она указывает на удобно выглядящее кресло, сама садится в такое же, расположенное напротив, всего в нескольких футах от меня, и разделяет нас лишь кофейный столик. – Могу предложить вам чай, кофе или воду, прежде чем мы начнем?
– Нет, все в порядке. Спасибо, – говорю, пока глазами изучаю ее ноги, которые она только что скрестила.
Она прочищает горло, невольно отвлекая меня и заставляя перевести взгляд выше, к ее глазам.
Потянувшись вперед, она извлекает журнал из манильской папки и кладет его себе на колени.
– Итак, это ознакомительный сеанс. Он поможет нам узнать больше друг о друге и понять, какого рода помощь вам нужна. В конце вы сможете решить, подходим ли мы друг другу, и смогу ли я, на ваш взгляд, помочь.
Мы определенно подходим друг другу. Она голая, я в ней.
Кажется, мы бы сошлись идеально.
– Я буду делать записи, если это не доставит неудобств. Некоторые психотерапевты предпочитают записывать сеансы на кассеты, но мне удобнее ручка и бумага.
– Нормально. Без разницы, – я слегка улыбаюсь ей, стараясь не казаться придурком, каким я являюсь на самом деле.
Она отвечает на улыбку, и наши взгляды встречаются.
Моему члену определенно нравится, как она выражает эмоции.
Она отводит взгляд.
– Итак, давайте начнем с причины, по которой вы здесь.
Сказать ей, почему я здесь.
Я здесь, потому что моя гребаная жизнь пошла под откос. Из-за одной аварии.
Не хочу перед кем-либо звучать ноющим говнюком, но знаю, что лучше признаться в своем дерьме этой женщине.
– Произошла авария, – мой голос ровный. Она кивает и начинает записывать. – На трассе. Я пилот, гонщик.
– Привела ли эта авария к серьезным травмам? – ее взгляд встречается с моим. Она смотрит на меня так, словно не знает обо мне ничего. Я думал, весь мир уже в курсе. Но, может, не она. Понимание этого немного расслабляет, откуда-то берется желание рассказать этой женщине все.
О сильнейших страхах. Сожалениях. О ненависти к себе из-за собственной немощности.
– Да, – я делаю глубокий вдох. – Обе ноги были сломаны. Запястья были раздроблены. Множественные переломы ребер. Но все эти травмы – ничто по сравнению с… – я злобно усмехаюсь. – Худшим были… взрывной перелом нижних позвонков и субдуральная гематома, – я пальцем стучу по голове в месте, где находится скрытый отросшими волосами шрам. – Когда я был на операционном столе с открытой черепушкой, мое сердце перестало биться, – еще один глубокий вдох. – Технически, я был мертв около минуты.
– И что вы чувствуете, осознавая, что были мертвы какое-то время?
– Не знаю, – слегка пожимаю плечом, будто это ничего не значит. Но это очень важно. – Но я знаю, чего я не ощущаю.
– Чего же?
– Жизни. Я не чувствую себя живым. Я знаю, что это должно бы заставить меня чувствовать себя более живым, чем когда-либо. Но это не так.
– Почему?
– Потому что я не могу участвовать в гонках. Без гонок я ничто.
– Вы уверены в том, что это правда?
– Если бы не было ею, я не оказался бы здесь.
Ее глаза отрываются от меня, она смотрит на написанные ею слова.
– Вы не участвовали в гонках со дня аварии?
– Нет.
– Физически вы способны водить машину? Травмы не препятствуют этому?
– Нет, не препятствуют. Я проходил реабилитацию год, делая все возможное для того, чтобы вернуться в машину, – и теперь не могу, потому что я чертов трус.
– Значит, вернуться к гонкам вам мешает не тело. А ваш разум.
– Черт, я бы не был здесь, если бы это было не так, – я не хотел ругаться или огрызаться, но ничего не мог с собой поделать. Извиняться я тоже не стал, потому что козел.
Мы смотрим друг на друга. В ее взгляде твердость.
– Что насчет поездок в роли пассажира?
– Справляюсь, – едва.
– Та же степень паники, что при попытке водить?
– Нет. Немного легче. Не так плохо.
– Вы страдаете от панических атак?
Я хмурюсь.
– Только когда пытаюсь вести машину, – бормочу тихо.
Мне нелегко признать, что у меня есть панические атаки.
Она снова делает записи. Скрежет ручки по бумаге сводит меня с ума. Это и ее чертовы ноги, ее грудь, вздымающаяся при каждом вдохе.
Я больше не хочу говорить. Я просто хочу ее трахнуть и не думать о своих чертовых проблемах. Похоронить себя в ее теле так глубоко, чтобы я мог думать лишь о ней, видеть и чувствовать только ее.
– Теперь, когда вы не участвуете в гонках, как вы проводите свое время?
Я жестко рассмеялся.
– Вам радужную или реальную версию?
– Правду. Я хочу, чтобы вы всегда говорили мне только правду. Если вам кажется, что прямо сейчас вы не можете ею поделиться, это нормально. Но никакой лжи. Я не смогу помочь, если вы будете мне лгать.
– Ладно, – я выдыхаю. – Как я провожу свои дни? Сожалею о прошлом, тоскую по жизни до аварии и лечу похмелье. Затем иду в бар, напиваюсь, цепляю женщину. Веду ее в отель, к ней домой, в переулок, в туалет бара – плевать – и трахаю ее. Абсолютно то же самое я делаю на следующий день, и через день, и в любой другой после.