Все встали, поклонились царю, разошлись. Куракин и Литвин-Мосальский торопливым шагом. Надо явить государю свое усердие да и на деле – отдать младшим подчиненным первые приказания.
Скопин-Шуйский обиделся. Задержавшись, спросил дядю, отчего тот обошел его назначением.
– Тебе другое дело. Будешь на свадьбе у меня посаженным отцом.
– Да я еще не… И вроде как дело-то очень уж почтенно для меня… Кого подостойнее, постарше…
– А вот я тебе поручаю это почтенное и достойное задание, Мишаня.
В Орле, куда уехал «Димитрий Иванович» с окольничим Рукиным и хорунжим Будзило, они остановились на посаде в доме, который подсказал пан Меховецкий.
Ночью попутчики долго совещались, не в силах решиться на что-нибудь определенное, и опасались дурных последствий. Утром хорунжий Будзило верхом поехал на торжище. Рукин с престарелой хозяйкой готовили к обеду, что Бог послал. А «Димитрий Иванович» пребывал в тревоге и сомнениях.
Будзило приехал с торжища, доставив переметные сумы, полные снеди: свежие калачи, вяленую рыбу, яблоки и груши из местных садов. Захватил и расписную корчагу хмельного пенника. Кроме того, рассказал, что в народе только и разговору о природном, хорошем царе Димитрии, который скоро соберет большое войско и замирит Русь.
Однако долго отсиживаться в Орле «Димитрию» не пришлось. Тем более, что ночью кто-то ломился в дом – не то с пьяну, не то кем-то подосланные громилы затевали непонятную склоку. Добивались свары, драки. А может быть, хотели убить?.. Кого? Димитрия Ивановича? Всех троих? Хорошо, орловская городская стража вмешалась. Разогнала неизвестных смутьянов, пригрозив им тюрьмой.
Чуть свет прискакал от Меховецкого посланец с просьбой вернуться, «бо без царя войско может совсем развалиться».
– А литва все требует денег?
– Та вроде утихла.
На другой день все началось сначала.
– Привез злотые? – орали литвины без всякого уважения к царственной особе. – Мы даром воевать за тебя не будем!
«Димитрий Иванович» плюнул, снова сел на коня. Позвав с собой Рукина, выехал на дорогу к Путивлю. Он рассуждал про себя, что в Путивль его звали и будут ему рады. Самозванец взял с собой нескольких верных ратников-сердюков. Одного послал вперед, на случай непредвиденной встречи.
Передовой скоро прискакал обратно.
– Там войско идет к тебе на подмогу, государь.
Показались всадники на сытых конях, кто в хорошем кунтуше и шапке со шлыком, кто в панцире, меховой накидке и шлеме с пером. Это явно был отряд польской кавалерии, отборной ее части, о чем говорили и высоко поднятые пестрые прапоры.
К остановившемуся в недоумении самозванцу подскакал на красивом жеребце щегольски одетый лихач с закрученными усами. За широким поясом торчали рукояти короткоствольных немецких пистолей, блестели дорогие, с золотой гравировкой, ножны турецкой сабли.
Подъехав, щеголь коснулся двумя пальцами околыша шапки и чуть склонил голову.
– Пан Валавский, Ваше Величество, – представился он, играя ямками на румяных щеках. – Послан в ваше распоряжение князем Романом Ружинским.
– Очень рад, – довольно хмуро ответил «царь». – Сколько вас?
– Тысяча сабель к вашим услугам.
– Из каких мест движетесь, пан Валавский?
– С Киевской Украйны. Должен с удовольствием сообщить, Ваше Величество, что скоро под ваше распоряжение подойдет отряд пана Тышкевича. Тоже тысяча сабель.
– На поляков всегда можно положиться, – приняв довольный вид, одобрительно произнес самозванец. – Прошлый раз благодаря им я взял Москву. Думаю, поляки и этот раз мне помогут.
– Обязательно поможем, Ваше Величество.
– Кто еще хочет приложить усилия, чтобы установить в моем государстве справедливость? Известны ли эти благородные рыцари?
– О да, Ваше Величество. В ближайшее время к вам должен прибыть полковник Лисовский.
– Мне приходилось слышать о нем. – «Димитрию» и правда что-то рассказывали о главарях рокоша[74] против короля Сигизмунда. – Что у него произошло с королем?
– К сожалению, Лисовский и его единомышленники проиграли. Лисовский осужден на изгнание. Но он решил восстановить на московском троне истинного монарха вопреки засилью бояр.
«Димитрий Иванович» со своей свитой и конниками Валавского повернули в Стародуб. Он был весел и щедр на обещания. И пану Валавскому и другим польским начальникам он обещал в будущем высокие должности при царской особе.
В Стародубе уже оказались кавалерийские полки Лисовского и Тышкевича.
При обсуждении ближайших военных планов Лисовский сказал:
– Солдаты собраны в единое войско, и они хотят драться. Мы должны выступать, не теряя времени. Мы уже потеряли его в Польше, черт побери!
– Но здесь довольно суровая зима, – возразил «царь» осторожно. – Принято начинать военные действия после таяния снега и подсыхания дорог. Иначе невозможно передвигаться большими отрядами конницы и пехоты. Особенно с пушками.
– Пустяки, Ваше Величество, – бесцеремонно заявил Лисовский. – Это устаревшие понятия. Нужно действовать стремительно и неожиданно для врага. Кстати, вы свободно говорите по-польски. Это приятно и удобно.
– С чем же вы предлагаете приступить? – пропустив мимо ушей замечание о знании им польского, спросил «царь».
– Надо взять Брянск. Далее Калуга. А там и Москва.
– Ну что ж, раз опытные военные считают такой поход возможным… – призадумался вначале, но потом согласился «Димитрий».
– Хорошо бы дождаться Вишневецкого, – предложил Тышкевич. – Ведь вы его знаете, государь…
– Да, конечно, – закивал с внешней благожелательностью самозванец, чувствуя как все внутри него похолодело. – Вы имеете в виду Адама Вишневецкого?
– Да, да, Адама. Вы же помните? С него все и началось.
«Он был знаком с тем, первым Димитрием, – думал, подавляя в себе страх и волнение, самозванец. – Что если он откажется признать меня Димитрием Ивановичем, сыном царя Ивана? Впрочем, тот Димитрий был на самом-то деле Отрепьев. Что делать?» Внутренне страшась времени, когда должен был появиться знавший «первого Димитрия» князь, «второй Димитрий» утешал себя тем, что и «первого» признали по причине общей выгоды для многих представителей польской знати и даже для короля Сигизмунда.
В конце ноября прибыл с небольшим отрядом Адам Вишневецкий. Он вошел в избу, где находился царь, внимательно посмотрел на него и слегка приподнял густые брови. «Сейчас выдаст, – помертвев, решил Кашинец. – Ну вот и все кончено».
Польские воеводы и литовский хорунжий Будзило тоже приподняли брови, удивляясь молчанию вошедшего князя Адама.
– Ваше Величество, я рад, что вам удалось спастись из лап Шуйского, – несколько печально, имея в виду пережитое «Димитрием», сказал Вишневецкий.
– Я тоже рад вас видеть, пан Адам, – улыбаясь, подтвердил приятность встречи самозванец.
С прибытием князя Вишневецкого и подошедшего с остатками дружины из-под Орла Меховецкого стали готовиться к походу на Брянск.
– Вот возьмем Брянск, там и перезимуем, – говорил, стремительно расхаживая по горнице и похлопывая по рукояти сабли, Лисовский. – Если же повезет, дойдем до Калуги.
Почти с четырехтысячным войском «царь Димитрий» и его польские сподвижники устремились к Брянску.
Туда же шли от Тулы по приказанию Шуйского значительные конные и пешие отряды во главе с князем Куракиным и Литвиным-Мосальским. Под Брянск воеводы Шуйского прибыли, когда город уже находился в осаде. Несколько попыток самозванца преодолеть дубовые стены Брянска были отбиты.
Десна, протекавшая возле Брянска, только начала замерзать, но еще не встала. Моста не было – либо его сняли заранее, либо унесло: мост был наплавной. Возможности перейти по льду и ударить по осаждавшим у царской рати не предвиделось. А со стен Брянска, увидев пришедших москвитян, кричали отчаянно:
– Спасите, православные! Помогите избавиться от врагов! Погибаем!
К князю Мосальскому подскакали сотники, стали говорить хмуро:
– Надо выручать своих, княже… Ратники бают, реку можно переплыть…
– Больно вода-то холоднющая, не потонули бы наши мужики, – растерянно молвил Мосальский.
– Великий грех оставлять люд русский в беде. Попытаемся по-татарски, у них так: коня вперед, а сами, держась за хвост… В другой руке оружие…
– Ладно, – согласился князь, – начинайте переправу. А мы отсюда по ворам стрелять будем.
– Лучше нам всем помереть, чем видеть свою братию в погибели. Коли сгинем за православную веру, то получим у Христа венцы мученические, – сказал пожилой, с сивой бородой, ратник в шишаке и с большим крестом на груди поверх панциря.
Взяв прощение друг у друга, москвитяне стали толкать в воду коней, а сами поплыли, держась крепко за конский хвост. Ни лед, который трескаясь на куски, мешал плыть, ни стрельба с противоположного берега не остановили их.
Ни один человек, ни одна лошадь не погибли. Ратники вылезали на берег разъяренные, обмерзшие, пылая в сердце ненавистью к захватчикам. Вскакивали на коней, бросались в бой.
Когда Меховецкий увидел, как с того берега ринулись, кидаясь в реку, воины Шуйского, он понял, что их не удасться остановить. Он обратился к самозванцу:
– Ваше Величество, надо уходить. Мы окажемся зажатыми, как в клещах. Они нас перебьют с двух сторон. (Радостные крики и стрельба со стен Брянска усилились.)
Но Лисовский не желал отступать. Бешено носясь на коне по берегу, он неистово вопил на своих гусар:
– Куда вы пятитесь, трусы? Стреляйте по тем, что в реке… Черт вас возьми, болваны! Стреляйте!
Однако со стен Брянска такой лавиной полетели в осаждавших бревна и камни, настолько усилилась прицельная стрельба из пищалей и тугих луков, что польские кавалеристы поняли: надо спасаться. Из реки лезли озверевшие москали, и пощады ждать от них не приходилось.
Рать самозванца, как всякое воинство грабителей, не желало проявлять самоотверженность и храбрость. Она дружно побежала прочь.