– О том, где можно посидеть с приветливой девицей и выпить немного хмельного. Да не самодельной горилки, а какого-нибудь стоящего питья – венгерского вина, к примеру, либо сладкой сливянки. Наверно, такое место можно найти.
– Пан прав, есть такое место, – опять засмеявшись, она лукаво блеснула голубыми глазами.
– Не будет ли паненка столь добра, чтобы провести до того самого места. Еще бы и сказать, как ее называть?
– Меня зовут Зося.
– Так о чем еще балакать? Я следую за Зосей.
Паненка соблазнительно усмехнулась, открывая белые зубки. Она пошла в сторону от домика с фонарем, между какими-то строениями и фургонами с выпряженными лошадьми. Молчанов зашагал следом, не очень удивляясь, что они удаляются от людного и освещенного места. Но через некоторое время сомнение стало закрадываться в его осторожный ум. Он быстро наклонился и достал из сапога нож.
– Куда мы идем? – Он начал догадываться, что девица может оказаться заманивающей жертвы сообщницей грабителей.
– А це близенько, вот уже и пришли. – Зося неопределенно махнула рукой и пропала в каком-то темном углу.
– Эй, Зося… – снова произнес Молчанов, но вместо Зоси почти столкнулся с высоким мужчиной, одетым во все черное. Во всяком случае, тьма в этих закоулках делала его черным. Из-под капюшона, похожего на монашеский клобук, неясно проявлялось лицо с крупным носом и темными провалами глаз.
– Стой, московит, дальше нету дороги, – сказал незнакомец по-русски. – Ты есть тот Молчанов, что год назад жил в Самборе, в замке Мнишека.
– Ну?.. – Молчанов ждал нападения спереди, а может быть, и сзади; он и сам готовился к нападению. – Жил в Самборе… и что?
– Ты говорил человеку… его звали Болотников… Что ты ему ложно говорил?
– Я ничего не говорил. – Молчанову показалось, что сзади него кто-то пошевелился.
– Нет, ты говорил: я есть царь Димитрий Иванович. Меня хотел убить Шуйский, но я бежал в Польшу. Назначаю тебя воеводой, езжай в Путивль к Шаховскому, – человек произносил по-русски четко, но с иноземным выговором. – Вы берете войско, идете до Москвы. Вы будете везде желанны. Я, царь Димитрий Иванович, скоро возьму войско у короля и приду к вам. Мы убьем Шуйского, я займу трон отца. Ты будешь моим первым воеводой…
– Не было такого… Все лжа… – прохрипел Молчанов, напряженный, как зверь перед прыжком. – Не знаю я никого…
– Ты обманул Болотникова и всех остальных… Ты нарушил наш план… Ты не приехал, когда тебя звали много раз. Ты изменник… Мессер Джованни… погиб… хотя Москва почти уже была в руках… Болотникова казнили.
– Какой еще мессер… – Молчанов пригнулся, готовясь прыгнуть в сторону и резануть ножом «черного». У того в руках оказался тонкий и длинных меч.
– Ряа-а-туйте! – закричал Молчанов. – Убивают! Стража короля! Я из посольства, ратуйте! – Он бросился вправо, стараясь ускользнуть от длинного меча и на ходу ударить ножом незнакомца. Ему почти удался прием: он резанул высокого, стараясь дотянуться до его шеи. В ту же секунду его сильно ударили острым в спину. Молчанов взвыл, будто в предсмертной муке, и упал лицом вниз. Послышались торопливые шаги патруля.
– Вы ранены, фра[106] Монелли? – обеспокоенно обратился к высокому тот, который бил Молчанова ножом в спину (он говорил по-итальянски).
– Слегка, этот негодяй почти достал. Царапина. Уходим скорее, – ответил носатый в черном плаще с капюшоном. – Смерть предателю. Вендетта совершилась. – Они скрылись в темноте ночи.
Пришла стража с факелами, долго искала кричавшего о спасении. Нашли Молчанова. Перевернули его на спину. Он не шевелился, но не утратил дыхания.
– Кажись, жив, – сказал старший стражник. – Я знаю его. Москаль из посольства. Ну-ка? Сердце слышно. Эй, позовите кого-нибудь, чтобы дали повозку. Его надо отвезти к лекарю.
– Кровь есть? Ух ты, а кунтуш-то богатый… Може, возьмем?
– Ты, сдурел, хлопец! Если узнают, нас повесят. Это пан из московского посольства к королю Сигизмунду.
– Цо он здесь искал? А? Езус Мария, на нем кольчуга…
– Она его и спасла. Лекарь перевяжет, рана неглубока.
II
Москва освободилась от Тушина, от грозного вражеского табора, расположившегося почти у стен Кремля. К тому же Сапега снял осаду с Троице-Сергиева монастыря, выдержавшего полтора года обстрелов, приступов, подкопов, голода и холода. Измотанные, израненные, истощенные, потерявшие в боях и болезнях многих близких и товарищей, оборонявшие монастырь русские люди верили, что Троица выстояла благодаря помощи святого Сергия. К раке любимца ратных людей приходили толпы молящихся. «Игумен земли Русской» подтвердил свою чудотворную силу.
А Сапега, проклиная неудавшуюся осаду, захватил Дмитров. Из Дмитрова, несмотря на намерение Сапеги удержать ее, уехала в Калугу к мужу, «царю Димитрию Ивановичу» Марина Мнишек – красивая, надменная, ловкая, одетая в мужскую одежду, в сопровождении трехсот донских казаков. Сапега не стал слишком обострять перепалку с панной Мнишек: она же «царица». Хитрый полковник прикинул своим расчетливым умом, что «царь Димитрий Иванович» может еще быть для него полезен.
Дождавшись продовольственных обозов с Волги, куда он посылал жолнеров и литовскую конницу под начальством хорунжего Будзилы, Ян Сапега оставил Дмитров. Скопин уж больно наседал, прямо бросался, как упоенный жаждой победы. Шведы стреляли залпами из мушкетов – отрабатывали московитские деньги. Поляки смутились, потом попятились, потом побежали. Ян Сапега тоже прибавил прыти, чтобы не попасть, – не дай боже, – в плен. Он отошел к Волоколамску, где узнал о смерти гетмана Ружинского. Не особенно огорчившись этим известием, он размышлял, каким образом ему продолжить свой разбойничий поход в сердце Руси. Податься следом за «царицей» в Калугу к самозваному царю, который давно уже его звал? Или ответить на милостивое приглашение короля Сигизмунда и уйти под Смоленск?
Рассеяв и отогнав отряды Сапеги, князь Скопин-Шуйский захватил Александрову слободу. Отсюда, где собралось основное войско, он послал своего служилого дворянина Собакина к шведскому королю Карлу.
– Напомни о дополнительном обещании прислать нам еще пять тысяч ратных людей. Да чтобы оружные были и снаряженные справно, – говорил Скопин своему посланцу.
– Ох, сколько же оный несытый Карл еще деньжищ с тебя тянуть будет? Беда да и только.
– Пока хоть что-то есть, буду платить. Вон монахи из Соловецкой обители двадцать тысяч рублев прислали. А мне бы надо в десять раз больше, чтобы воров добить, в Москву войти. Да потом еще под Смоленск, на короля Жигимонта выступить. Ну, ладно. Поезжай, Борис, к шведскому союзнику нашему. Небось хочет получить с нас после Корел еще и Орешек на Неве. Но ты про Орешек пока помалкивай. Давай, Борис, с Богом. Сыдавного, дьяка, с собою бери.
Заскочил в воеводскую горницу помощник, верный слуга Федор:
– Князь Михайла Васильевич, до тебя войско из Москвы от самого государя прибыло.
– Да ну? Добро, добро. А кто начальствует?
– А вот… – с поклоном пропуская гостя, Федор распахнул дверь.
Вошел воевода государев, опытный, крепкий, суровый, борода местами в пятнах седины. То был Григорий Валуев, бивший удачно не раз воровское войско.
– Как я рад, – встал навстречу ему розовощекий Скопин, будто сын при встрече с отцом. – Хорошо, Григорий Леонтьевич, что тебя прислал государь. Со всей своей дружиной пожаловал?
– Нет, со всей приказа не дал Василий Иванович. Сторожится, боится за Москву. Я просил пять тысяч ратников дать, а он разрешил только полторы. И то я три раза челом бил, уговаривал. Три по пятьсот вымолил.
– Н-да… нам бы поболе. Да что поделаешь… – Скопин развел руками, прошелся по горнице. – Сейчас шведский генерал Зомме новоприсланных от купцов Строгановых обучает. Жалуется. Здоровы, говорит, как медведи, а бестолковы – жуть. Никак воинскими приемами не овладеют. Туги на это дело, дикие мужики – из леса. Так, своих бойцов размещай, Григорий Леонтьевич, в теплом самом месте. Скоро пойдешь Лисовского долбить. Он взял Суздаль. Шереметев вошел сперва в город и… отдыхать. Не озаботился даже дозорами. А ночью и налети Лисовский! Пришлось Шереметеву отступать к Владимиру, почти все пушки врагу оставил. Вот что значит на войне беспечность.
Пришла добрая весть: рязанские предводители Ляпуновы взяли Коломну.
– Ай, молодцы рязань! – воскликнул Скопин, обращаясь к генералу Делагарди, уже заскучавшему, сидя в Александровой слободе. – А саму-то Рязань держат? – это спрашивал у своего толкового, бессонного доверенного Кравкова (у шведов и поляков таких называют адъютантами).
– Держат, – весело ответил Кравков, даже крякнув от удовольствия из-за содержания своего сообщения. – На Москву от рязанской земли обозы хлебные и прочего съестного пошли. Оголодали в Москве, чичас малость подкрепятся. Из Серпухова тоже наскребли что могли, отправили. Князь Дмитрий Михайлович Пожарский постарался. Эх, золотой человек!
– Да и воевода перворазрядный, – поддержал Скопин, оглядываясь с улыбкой на Делагарди.
Тот покивал, радуясь настроению приятного ему Скопина.
– Но… – сказал молодой генерал-швед, – нельзя идти к Москве, оставляя позади врагов. Надо… как это говорят… мести железной метлой. Всех – Лисовского, Зборовского, Сапега и всякие казаки, разбойники и всех… всякая мерзкая прихлюбатель этого самозваного царя Димитрия… И тогда государство станет крепко. И армию начнут бояться и уважать. Так? Или я сказал неправильно?
– Яков, ты совершенно верно сказал. И я также думаю. А у нас, вишь ты, другое дело. Когда половина народа за царя в Москве, половина за самозванца в Калуге. Одни важные знатные бояре за моего дядю Василия Ивановича, другие важные знатные бояре и князья просят на московский трон польского принца Владислава, а третьи не стесняются пить медовуху с Димитрием, проходимцем неизвестного роду и племени. Но, главное, все они жаждут увидеть на престоле себя! Все эти князья, которые ползают сейчас на коленях перед польским королем. А он штурмует русский город Смоленск и, если возьмет его, пойдет на Москву. Вот какие у нас дела.