Ставший после войны известнейшим ленинградским журналистом Михаил Хононович Нейштадт спустя 60 лет даёт и своё личное мнение о нашем герое: «Жданов был высококультурный и эрудированный человек. Сталин советовался со Ждановым: "Андрей Александрович, а как вы считаете?.." Но говорил Жданов очень длинно, путано»{410}. Последнее суждение, вероятно, родилось на фоне лаконичного и чёткого Сталина, немым свидетелем переговоров которого со Ждановым в годы блокады ежедневно являлся связист Нейштадт. Это, кстати, не первое свидетельство очевидца о склонности нашего героя к затянутым фразам.
Даниил Натанович Альшиц (Аль), коренной петербуржец, доктор исторических наук, выпускник, а затем профессор истфака ЛГУ, рядовой Ленинградского народного ополчения в 1941 году, пишет в недавно вышедшей книге: «…По меньшей мере смешно звучат постоянно повторяемые упрёки в адрес руководителей обороны Ленинграда: ленинградцы-де голодали, а то и умирали от голода, а начальники в Смольном ели досыта, "обжирались". Упражнения в создании сенсационных "разоблачений" на эту тему доходят порой до полного абсурда. Так, например, утверждают, что Жданов объедался сдобными булочками. Не могло такого быть. У Жданова был диабет и никаких сдобных булочек он не поедал… Мне приходилось читать и такое бредовое утверждение — будто в голодную зиму в Смольном расстреляли шесть поваров за то, что подали начальству холодные булочки. Бездарность этой выдумки достаточно очевидна. Во-первых, повара не подают булочек. Во-вторых, почему в том, что булочки успели остыть, виноваты целых шесть поваров? Всё это явно бред воспалённого соответствующей тенденцией воображения»{411}.
Как вспоминала одна из двух дежурных официанток Военного совета Ленинградского фронта Анна Страхова, во второй декаде ноября 1941 года Жданов вызвал её и установил жёстко фиксированную урезанную норму расхода продуктов для всех членов Военсовета (командующему М.С. Хозину, себе, А.А. Кузнецову, Т.Ф. Штыкову, Н.В. Соловьёву): «Теперь будет так…»{412}
Участник боёв на Невском пятачке командир 86-й стрелковой дивизии (бывшей 4-й Ленинградской дивизии народного ополчения) полковник А.М. Андреев упоминает в мемуарах, как осенью 1941 года после совещания в Смольном видел в руках Жданова небольшой чёрный кисет с тесёмкой, в котором член политбюро и первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) носил полагавшийся ему пайковый хлеб — хлебная пайка выдавалась руководству несколько раз в неделю на два-три дня вперёд{413}.
Конечно, это были не 125 граммов, полагавшихся иждивенцу в самый кризисный период блокадного снабжения, но, как видим, и пирожными с лаун-теннисом тут не пахнет. Разоблачители ждановских «персиков» и «ананасов» явно экстраполируют на то время собственные нравы. Предъявлять же руководству блокадного Ленинграда претензии в лучшем снабжении — значит предъявлять такие претензии и солдатам Ленфронта, питавшимся в окопах лучше горожан, или обвинять лётчиков и подводников, что их в блокаду кормили лучше рядовых пехотинцев. В блокадном городе всё без исключения, в том числе и действовавшая жёсткая иерархия норм снабжения, было подчинено целям обороны и выживания. Других разумных альтернатив, позволяющих выстоять, у города просто не было.
Здесь мы подходим ещё к одному «разоблачительному» мифу, бьющему по Жданову, — Ленинграду якобы было лучше капитулировать и не переживать ужасов голодной блокады. Некоторым современным гражданам действительно близки призывы «расслабиться и получать удовольствие». Но к чему тогда могло привести следование такому совету?
Для начала приведём несколько цитат, свидетельствующих о вполне деловых планах на будущее города наших добрых германских и финских соседей. Франц Гальдер, начальник Генерального штаба командования сухопутных войск Германии, 8 июля 1941 года пишет в своём дневнике: «Непоколебимо решение фюрера сравнять Москву и Ленинград с землёй, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которое в противном случае мы потом будем вынуждены кормить в течение зимы»{414}. Его подчинённый Альфред Йодль, начальник оперативного отдела командования сухопутных войск, 7 октября 1941 года сообщает генерал-фельдмаршалу Вальтеру фон Браухичу: «Капитуляция Ленинграда, а позже и Москвы не должна быть принята даже в том случае, если она была бы предложена противником… Нельзя кормить их население за счёт германской родины…»{415}
Вот уже сам Гитлер 16 сентября 1941 года вещает в беседе с бригаденфюрером СС Отто Абецом, немецким послом в занятом германскими войсками Париже: «Ядовитое гнездо Петербург, из которого так долго азиатский яд источался в Балтийское море, должен исчезнуть с лица земли… Азиаты и большевики должны быть изгнаны из Европы, период 250-летнего азиатства должен быть закончен»{416}. Автор этой цитаты куда более романтичен, чем солдафоны Гальдер и Йодль.
Вот отрывок из ещё одной директивы от 23 сентября 1941 года «Die Zukunft der Stadt Petersburg»: «Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения Советской России нет никакого интереса для дальнейшего существования этого большого населённого пункта… Финляндия точно так же заявила о своей незаинтересованности в дальнейшем существовании города непосредственно у её новой границы»{417}.
Здесь всё без фантазий — 11 сентября 1941 года президент Финляндии Ристо Хейкки Рюти заявил немецкому посланнику: «Ленинград надо ликвидировать, как крупный город»{418}. Позднее товарищ Жданов прямо в Финляндии посадит господина Рюти как военного преступника на десять лет, в том числе и за эти слова. После смерти Жданова подельник Гитлера по блокаде Рюти будет тут же амнистирован.
Может быть, все эти людоедские цитаты всего лишь просто слова, громко сказанные в разгар войны? Давайте взглянем на конкретные дела.
Никакой крупный город, тем более мегаполис, не может существовать без систематического снабжения хотя бы продовольствием (не говоря уже об иных видах снабжения — топливом, электричеством и т. п.). Даже если не проводить целенаправленного геноцида, а просто разрушить системы такого снабжения и не заниматься их восстановлением, то любой крупный город будет обречён на вымирание в течение года-двух. И чем крупнее город, чем выше концентрация населения, тем трагичнее его судьба.
Достаточно посмотреть на ситуацию с населением трёх крупнейших по численности городов СССР, захваченных немцами в 1941 году. В Киеве к началу войны было около миллиона жителей, в конце 1943 года — менее 200 тысяч. В Харькове за три года оккупации от примерно 800 тысяч человек осталось 190 тысяч. В Минске к лету 1944 года население города сократилось более чем в пять раз и составило около 50 тысяч человек (270 тысяч в 1941 году).
Лишь часть населения крупных городов в условиях оккупации сумела самостоятельно прокормиться по деревням «натуральным хозяйством». Значительная часть городских жителей в отсутствие блокады в течение двух-трёх лет оккупации умерла от недоедания, а также вызванных им и военной разрухой болезней. Соотношение умерших и выживших в этих городах не менее страшно, чем в осаждённом голодающем Ленинграде. При этом заметим, что Минск был в то время относительно небольшим городом, а почти миллионные Киев и Харьков находятся на территории чернозёмной Украины с достаточно развитым и щедрым сельским хозяйством.
Теперь представим, что оккупирован трёхмиллионный Ленинград, расположенный на Северо-Западе России в зоне проблемного земледелия, где и без блокады, просто в условиях войны и немецкой власти на оккупированных территориях царили голод с массовой смертностью. Это Париж мог быть объявлен «открытым городом», немцы милостиво разрешили побеждённым французам сохранить свои муниципальные и государственные структуры, богатые колонии и даже армию (только эта армия дисциплинированно передала немцам все тяжёлые и осадные орудия, которые три года использовались для артобстрела блокадного Ленинграда). В России такой «либерализм» Гитлером не предусматривался.
С учётом приведённого выше понятно, что никакой разумной альтернативы у стойкой обороны «второй столицы» не было — захват или капитуляция неминуемо влекли ещё большие человеческие жертвы. Это не говоря уже о политических и военных последствиях падения Ленинграда — слом фронта на всём Северо-Западе России, от Мурманска до Москвы, что делало поражение нашей страны в той войне практически неизбежным.
Отсюда и проистекала необходимость обороны города «любой ценой». Отсюда — и находящаяся вне морали мирного времени система распределения пайков в осаждённом голодающем городе, действовавшая иерархия норм снабжения. Логика тотальной войны была безжалостной — без иерархии норм снабжения, если бы ключевые для обороны города лица (высшее руководство, командование, лётчики и т. п.) умирали от голода, неизбежным итогом стали бы развал Ленинградского фронта и гибель в оккупации подавляющего большинства городского населения.
Показательный рассказ о Жданове в военном Ленинграде оставил Гаррисон Солсбери, шеф московского бюро «Нью-Йорк тайме». В феврале 1944 года этот хваткий и дотошный американский журналист прибыл в только что освобождённый от блокады Ленинград. Как представитель союзника по антигитлеровской коалиции, он посетил Смольный и иные городские объекты. Свою работу о блокаде Солсбери писал уже в 1960-е годы в США, и его книгу уж точно невозможно заподозрить в советской цензуре и пропаганде. По словам американского журналиста, б