Недоуменное молчание прервалось Ванькиной попыткой объясниться.
— Люди предпочитают носить маски. Они показывают себя с одной стороны, а прикрывают другую. Выставляют себя не такими, какие они в глубине души. Лепят себе образ. Создают имидж. Играют роль, если хочешь.
Слава улыбнулся. Он сам всю жизнь тоже играет роли. К сожалению или к счастью, но ему это свойственно. Сначала он играл роль ранимого мальчика (до десятого класса), потом отмороженного типа (до института), дальше изображал байрониста (в институте), пьяницы (в отношениях с девицами), Штирлица с железной волей тоже играл…
Иван словно прочитал его мысли.
— Я одно время хотел быть актером. По-моему, у меня есть к этому способности. Но поступил в технический вуз. А знаешь, о чем я собирался сегодня в клубе рассказать, если бы ты меня не увел? Как у меня произошел разлад со старшим братом. — Ванька исподлобья покосился на Славу. — Как я его потерял, как мы разошлись, абсолютно не понимая друг друга… Про мои детские болезни и страхи, и как я с ними боролся…
Славе стало стыдно.
— А я ведь тоже рос довольно сложно. И я бил, и меня били. А у тебя что было?
Ванька втянул голову в плечи.
— Меня жутко дразнили за дикцию… Некоторые учителя вообще думали, что я умственно отсталый. Так маме и намекали.
Слава резко остановился. Сзади на него налетел прохожий и тотчас обругал. Иван удивленно затоптался рядом.
Почему Слава этого не помнит? Как же они жили рядом, родные братья? Ну да, правильно, Ванька в детстве страшно шепелявил. Ну и что? Слава не обращал внимания. И все школьные страхи, тревоги и муки брата тоже прошли мимо него. У него были свои собственные.
— Потом мама водила меня к логопеду. Помнишь? Я и сам много занимался… Но иногда и сейчас, когда волнуюсь, срываюсь и начинаю свистеть и шепелявить.
Точно, вдруг отметил Слава. Я слышал, слышал… Только не сразу дошло… И внимания не обратил… Что же я за брат?! Да еще старший! Его словно больно ударило.
— А еще у меня в детстве долго был энурез… — пробормотал Ваня. — Пойдем, а то мы мешаем… Улица узкая.
Они двинулись дальше к метро.
Слава пытался осмыслить, как это он, старший брат — разница три года, — никогда не хотел приглядеться к младшему, помочь ему… И в школе… Они ведь учились в одной школе… И Баньку там лупили, колотили, издевались над ним… А брат… Славу била нервная дрожь.
— У всех были свои проблемы, не переживай, — великодушно подбодрил его прозорливый Ванька. — Просто я о своих не особо люблю распространяться. Попробовал когда-то пооткровенничать — так меня посчитали отморозком. А ты ведь в школе дебоширил…
— Я хулиганом был… — пробормотал Слава. — Вырос — перестал буйствовать…
— Я помню, — засмеялся Иван.
Глава 9
Вернувшись в Москву после практики и переехав на время к матери, хотя дядька Макар обижался и дулся, как ребенок, Слава надумал провести эксперимент. Некоторое время — сколько выдержит — пожить на манер чеховского доктора Чебутыкина: вообще не читать книг. Просматривать только газеты и включать вечерами телевизор. Точно так, как делал Иван. Чтобы попробовать постичь его суть.
Несколько дней Славе так прожить удалось. Успел посмотреть «Цареубийцу» по видаку, пересмотрел «Утомленные солнцем». И покупал себе «Спорт-экспресс» для чтения. Политику он не любил и старался держаться от нее подальше. Всякие «СПИД-Инфо» давно уже не читал, и, что характерно, даже не тянуло. Похоже, и в народе это тоже общая тенденция… Что оставалось Славе? Спорт.
Заметив это, Ванька сильно удивился. Решил, что брат — заядлый болельщик. И обрадованно заговорил на эту тему. Он как раз и был заядлым болельщиком, не пропускающим ни одного значимого матча, а спортивный канал смотрел ежедневно. И сам играл в футбол.
— Мы с клубом, когда идем в поход, бывает, футболим, — объяснил Иван.
Слава припомнил, что брат действительно иногда отлучался в какие-то походы. Но никогда не интересовался этим вопросом. Опять стало грустно. И грусть эта казалась хорошей — о самом себе, законченном эгоисте, холодном человеке, равнодушном и безразличном даже к родным людям.
— А в Третьяковку с нами пойдешь? — спросил вдруг Ванька, скосившись исподлобья.
Слава с готовностью кивнул. Третьяковка… Немного странный выбор, но сойдут и картинные залы. Давно пора познакомиться по-настоящему со своим младшим братом, пусть даже среди великих полотен. Да и своя студенческая компания Славе давно опротивела. Там тесно прижились лишь три увлечения: спорт, выпивка и знакомство с девушками. Всё. Сугубо. Выпить порой Слава не возражал, но приятели почему-то пили уж очень много, а это — возможное похмелье. На свой дворовый футбол они его не звали — Слава давно не бегал и потерял форму. А девушки… У него набралось их прорва, но знакомства он завязывал на научных тусовках или в редакциях, куда таскал свои переводы, а не просто так. Знакомился целенаправленно, а приятели только с однозначной, конкретной целью — найти девиц для длительных сексуальных отношений или женитьбы. Всё. Сугубо. Тусовка ради тусовки — не их интерес. Это Слава давно понял.
Однокурсники каждую неделю где-нибудь бывали, пытаясь обрести новые знакомства. В половине случаев это удавалось. Из этой половины еще в половине случаев девушка выходила на контакт ответно. Из оставшейся половины в половине случаев они даже еще пару раз шли гулять или кататься на коньках. Из половины этой половины завязывались длительные знакомства и контакты. А уже из половины этих знакомств оставались постоянные девушки. Но пока приятели ходили неженатыми — стало быть, по-настоящему серьезными их отношения не стали. Результат плачевный, господа! — посмеивался Слава. Тучи мелькающих девушек, большинство из которых его сокурсники видели один-другой раз, успевали немного потусоваться — и расходились навсегда. И это — привычное состояние.
Слава такой жизни не понимал и не принимал. К чему такое мельтешение женских лиц? У него и так немало хороших подруг, проверенных жизнью, жениться он не собирался, так что еще надо? Слава нередко предлагал друзьям пойти поболтать за жизнь, полюбоваться на зелень в парке, попить пива. Тривиально? Ну и что? Зато утешительно. Но сокурсники все разговоры тотчас переводили на девушек. И отвечали односложно и однообразно: без девушек мы напиться можем, а с ними — нет. И звали в ночной клуб.
Однажды Слава соблазнился и пошел. Реагируя вяло, смотрел на танцующих девиц, на стриптизерш всяких, с которыми приятели желали непременно обменяться номерами телефонов. Зачем вся эта дребедень? Танцы, музыка, стриптиз… В общем, чушь. Жизнь приятелей казалась бессмысленной. И была таковой.
Поэтому дружил Слава с сокурсниками по-своему. Изредка они просто гуляли по Москве, на самой середине стеклянного моста пили пиво или водку, замаскировав ее под минеральную воду, и болтали. О технике, о книгах, о России… Но, конечно, больше всего — о девушках. Они эту тему начинали, Слава их треп подхватывал. Все они всегда были влюблены. Но для Славы влюбленность виделась самоцелью, а для остальных — ступенькой к созданию чего-либо серьезного. Поэтому его влюбленности ему лишь дух поднимали, бодрили, а другие искренне страдали от любви. Потому много пили, рубахи-парни. Чего Слава тоже сейчас не очень понимал. Сил у них не хватало, что ли, чтобы жить иначе?…
Этот чудесный хрустальный мост на Фрунзенской… Огромный, в обе стороны почти безлюдный… Приятели висели в ночи над светом фонарей, над рекой и городом. Потом спускались с моста. Долго шли по пустынным аллеям Парка культуры. Адреналин в крови, крутые спуски, темные дорожки… Перелезали через забор… Добирались до центрального входа, где дежурила охрана. А потом сидели в «пивном Макдоналдсе» — «Ростиксе». Пили пиво, ели куриные ножки. Чудесные вечера… Особенно для Славы, вольного казака и холостяка.
Со временем обнаружилась странная вещь: люди, знающие несколько языков, обычно тупы, и не имеют ни одной своей мысли, и ругаются матом больше грузчиков. Видимо, механическое изучение языков одного за другим — удел духовно и мысленно ущербных.
Слава вздыхал. Значит, и сам он такой. Сугубо. Горькая истина, ясен пень…
В тренажерном зале, куда он ходил некоторое время, накачивали мышцы сотрудники МИДа. И стоял сплошной мат-перемат… То гантель на ногу свалилась, то у тренажера шнур оборвался…
— Это новое звучание языка, — смеялись дипломаты.
А одна моложавая дама вдруг ни с того ни с сего взялась Славе изливаться, то бишь возмущенно жаловаться, как измывался над ней посол, у которого она какое-то время была секретаршей. Дама жила за рубежом с мужем, советником посла, и вот секретарша посла заболела, и дама решила помочь, выручить… И нарывалась на одно сплошное хамство каждый день.
— Я даже плакала, — признавалась она. Слава ей верил.
Досыта насладившись своими друзьями, он решил попытаться примкнуть к Ванькиным. Другая среда, техническая… Вон, даже свой научный клуб имеется. Другие взгляды и настроения… Другие типы личности…
Насчет других он оказался абсолютно прав.
Павлу очень хотелось помочь этой худой, отрешенной от мира маленькой женщине, постоянно зябко кутающейся в огромный платок. Черноволосой даже теперь — ни одного седого волоса. Правда, Павел был поначалу уверен, что Марина Евгеньевна красится, но Петька гордо объявил: ничего подобного! Цвет волос у его матери — натуральный. Точно такой же у тетки Арины. И любовь к шалям тоже. Близнецы-сестры… Словно один человек, разделенный волей Господа надвое.
Петька оказался болтлив по-женски. И моментально посвятил своего нового соседа по даче во все подробности жизни семьи Бычковых, даже не поинтересовавшись судьбой самого Павла. А тому все это пришлось на руку.
— «У крестьянина три сына, — весело процитировал Петька «Конька-Горбунка». — Старший умный был детина, средний сын — и так и сяк, младший вовсе был дурак!»
— Да ты что?! Зачем так о себе? — укорила его Светлана, присутствовавшая при очередной беседе.