Походники смотрели на Славу вопросительно.
— И все потому, что я на две головы — не меньше! — оказался выше любого из парней. И это рассматривалось так: пришел какой-то верзила, переросток, и наивно хочет выдать себя за тринадцатилетнего. Я, конечно, обиделся. Стукнул себя в грудь и поклялся, что мне тринадцать. Кудрявая тетка забормотала: «Ой, милый, уж прости, но ты явно не годишься! С твоим огромным ростом ты на свой возраст ну никак не выглядишь! Что тут поделаешь! Не обижайся, но ты уже по первой статье не проходишь!»
Клубисты заулыбались.
— А когда мне семь лет было, мы с мамой пошли на концерт. Там висело объявление: «Дети до десяти лет бесплатно». Я честно себе иду мимо дяденьки на вахте и билет не покупаю. Дядька этот меня остановил: «Мальчик, тебе уже надо платить. Видишь, что написано? Только до десяти лет!» Я говорю: «А мне семь». Дядька сердито насупился: «Мальчик, не надо меня обманывать! Ишь ты, такой малый, а уже хитрить вздумал! Но не выйдет — по тебе слишком видно, что тебе как минимум одиннадцать». Я обиделся и кричу: «Да мне семь, мне правда семь!» А он: «Вот сейчас маму твою сюда позовем, и пусть она скажет, сколько тебе лет на самом деле!» Мама пришла и сказала. Тогда разобрались. Но вахтер головой долго качал… По-моему, он и маме не поверил…
— А насчет кино, — живо подхватил Иван, — я сам мечтал быть актером… Долго так мечтал…
— В детском саду на карнавале я играл, — засмеялся Слава. — Вот угадайте, какого зверя?
Посыпались предположения:
— Барсука?
— Ежа?
— Медведя?
Угадала Рита.
— О-о-о! Точно! — завопил Слава. — Ну, мишка я вот такой был! На большой палец! Здоровенный и косолапый!..
— Смотрите! — закричал Иван. — Какое странное дерево! Что на нем растет?
Подошли ближе. На всех ветках висели кучи привязанных узелком носовых платочков. Табличка гласила: оказывается, есть примета — на этом дереве нужно оставить платочек, и тогда сюда обязательно вернешься. Но вешать платки клубистам было неохота. А Слава в приметы не верил.
— А вот я, — начала Рита, — когда ездила в Питер, накололась на этих суевериях. Нам с подругой показали церковь и сказали: «Если обойти вокруг нее семь раз — исполнится загаданное желание». Мы вечером и пошли. А круги-то немалые… Идем уже на шестой, еле тащимся. Вдруг к нам какой-то мужчина подходит: «Девушки, а что это вы все время вокруг монотонно ходите?» Мы объяснили. А он: «Так это же не та церковь! Та вон, в двухстах метрах! Примета только ее касается, а не этой!..»
Все заржали. И двинулись в направлении источника. Ваня снова шел рядом с братом.
— Слушай, а в нас немало общего! Я хотел быть актером, и ты…
— Я позже надумал найти компромисс. Актерская работа очень тяжелая, ей надо всего себя посвятить. А переводчик — тоже актер, он ведь героев через себя ведет, словно уходит в виртуальную реальность и в ней живет, как артист на сцене.
Ванька солидно кивнул.
— А помнишь, ты рассказывал — тебя в школе били. И меня тоже… Постоянно! Причем всем классом. Я иду домой, а они ждут меня группой — на разборку.
— Ну, в последнем классе я, может, с того и ссучился, — буркнул Слава. — Озверел и сам начал по зубам всех бить. Тоже бывает, ясен пень…
— А-а-а… А я вот — нет! — сказал Иван с каким-то ложным пафосом. — Я для себя решил — не надо никого бить! Никого, что бы он ни делал!
Тэк-с… Неужели брату удалось так легко всех простить? Тех, кто его бил? Ну что ж, тогда он куда лучше Славы. Сугубо. Славка, увы, злопамятный, до сих пор не смог простить некоторых. Хотел… Но ничего не вышло, грех его великий — злопамятность…
— А дать сдачи?
— Предложение не принимается. Оно не рационально! В нем нет никакого смысла. Лупить друг друга — незачем, лишняя трата времени и никакой моральной пользы. Выяснять отношения надо словами.
— Ладно, — усмехнулся Слава. — Но понимаешь, если честно, мне иногда, в некоторые нехорошие моменты, тоже хочется тебе вмазать маненечко…
Ванька невозмутимо отозвался в своей обычной манере:
— Надо себя сдерживать. Сдерживать свой буйный характер!
— Тэк-с… А мне часто говорят, что у меня очень мягкий характер, даже нерешительный какой-то.
Иван в ответ начал хохотать. И с таким выражением… Видно, брат его в самом деле рассмешил. Это Славка-то — мягкий и нерешительный?! Смешное заявление…
Слава смотрел на Ивана и вдруг догадался, за что его лупили в школе. И даже немного начал понимать тех, кто его бил. За идиотскую резиновую улыбочку до ушей. За дурные какие-то движения и прыжки. За этот глупый странный хохот. За поросячий визг. Ребята в школе на такое быстро реагируют. Они не в курсе тонкостей типа «индивидуальный», «акцентуированная личность»… У них все коротко и ясно: видят — человек ведет себя на манер шута горохового и их все время шутами выставляет — вот и бьют.
— Вантос, я бы тебе за собой последить очень советовал. Что за необъяснимый смех в самые неподходящие моменты? Тебе лет уже немало, что ты из себя ребеночка строишь?! Может, я сам где-то инфантилен, не спорю, но есть же предел! Я вот тебе рассказал когда-то, как ко мне привязались гопники, а ты в ответ начал ржать! Что, очень забавно?! Они меня могли ограбить или порезать — тебе это смешным показалось?!
Брат не ответил.
Вот он — источник! Над ним — крест и икона Божьей Матери. Вода… Можно ноги помочить, но этого никто не сделал. Клубисты набрали воды в стаканчики, пили и поливали лица, руки, волосы.
Слава прочитал про себя короткую молитву: «Богородица Дева, излечи мою боль головную!» Набрал в стаканчик святой воды и помазал висок, где уже довольно давно жила тонкая игла.
Стали спускаться в долину. Слава все яснее понимал, что по сравнению со всеми, включая даже хиловатого на первый взгляд Ивана, он намного медлительнее и инертнее, хотя в жизни вроде никогда тормозом не казался. А вот здесь очень заметно: все клубисты из компании брата намного приспособленнее к спортивной ходьбе. Слава с большим трудом мог идти так быстро, как остальные. Поэтому невольно тянулся последним — чтобы не тормозить строй и не создавать нервного напряжения. Догонял в хвосте, как салага полк. Уж тут ничего не поделаешь… Усё в порядке…
Шли через поле. Слава совсем выдохся, устал, а другие — как огурчики. У Ивана вроде болезней хватало, но и он мобильнее брата. Ванька на манер мельницы размахивал руками, совершенно расшарниренный. У него действительно с детства дискоординация, Слава вспомнил — мама говорила. Иван вдруг объявил:
— А теперь сюрприз! У нас не простой поход, а с особыми препятствиями, полосу которых мы теперь должны преодолеть!
Тэк-с… Это примерно то же самое, что предложить женщине играть с тобой сцену в фильме и только после ее согласия вдруг сообщить, что сцена будет эротической. Не очень этично, полагается предупреждать с самого начала. Хотя Ванька раньше говорил что-то такое, все равно…
Славка напрямую высказался довольно резковато. Коротко и ясно. Брат тотчас замельтешил руками:
— Нет, нет, не бойся, ничего ужасного не будет! Просто наш главный игротехник Гена нам приготовил маленькое соревнование с элементами смекалки.
Ну ладно. Пускай… Хотя инфантилизм изо всех дыр.
Тем временем кто-то завел речь о том, что каждый в жизни ищет. И вообще — к чему все это? Вот они работают, технику создают — а дальше что?!
— Да, — сказала Рита, — как будто чего-то не хватает… Пытаюсь чем-то себя заполнить, в чем-то выразить, но потом вижу — это тоже заглушка.
— А чем ты пыталась себя заполнить и заглушить? — спросил Слава.
— Айкидо! — с жаром выпалила она. — Занимаюсь айкидо!
Слава поразился. Эта скелетина — и айкидо?! И сказал:
— Философ Бердяев писал: «Возможно, я всю жизнь буду идти к познанию ее смысла, но сам факт, что я к нему иду, уже делает мою жизнь осмысленной».
— Х-ха! — нарочито громко, базарно и презрительно-цинично крикнул блондин Гена. — Абсолютно декадентская позиция!
Слава не стушевался ни на секунду:
— Ты это сказал, чтобы эпатировать публику?
Блондин, на полмига зависнув, вынужден был честно ответить:
— Да…
— Я пришел к выводу: люди все хорошие, их всех надо любить, — внезапно заявил рядом Иван, резко меняя тему. И вновь так неестественно и вычурно. — И никого нельзя бить!
Тэк-с… Похоже, братец и впрямь в пацифизм вдарился. Слава не любил ни трезвенников, ни пацифистов — считал лицемерами. И те и другие могут отказываться от многого лишь потому, что за них это будут делать другие.
Иван вновь показался неприятным. Вспотел, рубашка выскочила из-под джинсов… Косолапый, трясущий головой, небритый, лохматый… И потный. Невольно Слава отошел от него подальше. Брат и впрямь дурачок.
Солнце медленно катилось к закату. Гена играть почему-то передумал и предложил:
— Давайте напоследок сделаем какие-нибудь движения, символизирующие наш клуб. Как будто собираем положительную энергию.
Все изобразили энергичные махи обеими руками с наклонами. Слава тоже взмахнул руками — компания увлекла, паршивое чувство коллективизма, — но небрежно и неохотно. Что-то снова его насторожило, и он не мог разобраться, что именно. Славе не нравились выражения типа «собирать энергию», это очень смахивало на язык экстрасенсов. И вообще, он не член клуба, а вольнослушатель, только «нюхает», но его сразу ненавязчиво подталкивают делать некие символические движения. И у ребят — такие серьезные лица… Все сосредоточенно размахивали руками и наклонялись. Смахивало на языческий обряд. И на суеверие.
Да что я в самом деле? — остановил себя Слава. Опять на всякие мелочи реагирую? Это моя мнительность… Нельзя быть таким подозрительным! Везде я уже оккультизм подозреваю… Усё в порядке.
А игла в виске все сидела. Почему-то Божья Матерь не вняла молитве — висок сначала прошел, но вновь заболел очень скоро, заныл тупо и мучительно. Что-то будто не так. Но что? Все не в кайф… Устал так дико, что ли? Но не от любой усталости башка ноет, Слава знал это по собственному опыту. Рита пронизывала его цепким взглядом. Настоящая стерва…