Нецелесообразно. Кэтрин продолжала улыбаться, держать на лице маску, хотя было больно приподнимать уголки губ и щурить глаза, делая вид, что она довольна.
− Понимаю, − повторила она, зная, что бесполезно говорить что-то другое. − Спасибо, Джейсон.
Джейсон покраснел.
− Я пытался возражать, но...
− Знаю, − сказала Кэтрин.
Он был клерком, вот и всё, − молодой гражданский служащий в самом низу иерархии Совета. У него нет никакой возможности добиться того, что она желает, даже если он хочет ей угодить. В любом случае, ничего удивительного. После Мэри, Оливии и Джоанны...
− Знаешь что, − сказал Джейсон. − Давай встретимся вечером? Сходим куда-нибудь, чтобы всё забылось.
− Ты же знаешь, что всё не так просто, − ответила Кэтрин. Как будто ресторан или прогулка к водопаду или что ещё приятное имеет в виду Джейсон, может заставить её забыть.
− Да, но с Советом я ничего не могу поделать, − твердо произнес он. − Зато могу подарить приятный вечер.
Кэтрин заставила себя улыбнуться.
− Буду иметь в виду. Спасибо.
Когда она вышла через широкую арку из здания, в оконных стеклах сверкнуло солнце, и на короткий миг она перестала быть собой. Она смотрела на звездный свет, отражающийся в стеклянных панелях, на пожилую женщину, которая проводила рукой по стене и улыбалась с душераздирающей печалью... Кэтрин моргнула, и всё исчезло, осталось только чувство печали, тревоги, будто она упустила что-то важное.
Джоанна ждала ее на лестнице, сложив на груди руки, а её взгляд мог просверлить дыру в газоне.
− Что они тебе сказали?
Кэтрин пожала плечами, удивляясь, с каким трудом дается такой простой жест.
− Наверное, то же, что и тебе. Нецелесообразно.
Они все просили о таком назначении − о чём-нибудь, связанном с космосом: в обсерватории, на космической станции или, в случае Джоанны, прямо просились в команду тихоходного корабля. Всем отказывали примерно по одной и той же причине.
− Куда ты подашься? − спросила Джоанна.
Ее собственный измятый листок уже упокоился в ближайшем терминале по переработке. Она отправлялась на север, в Стил, на археологические раскопки.
Кэтрин пожала плечами с небрежностью, которой не ощущала. Им всегда было так легко под звездами, они всегда тосковали по космосу, жаждали быть ближе к родным планетам, висеть в невесомости без привязи; там, где их не будут оценивать и осуждать за то, что им недостаёт качеств, которые вообще не свойственны их народу.
− Я стану репортёром.
− Ты хотя бы не уедешь далеко, − заметила Джоанна с легкой обидой.
− Да.
Офис новостной компании находился в двух кварталах от Заведения.
− Уверена, что Джейсон приложил руку к твоему назначению, − сказала Джоанна.
− Он ничего об этом не говорил...
− Разумеется, он бы не сказал, − тихо фыркнула Джоанна. Её мало волновал Джейсон, но она знала, как много значит для Кэтрин его общество и насколько больше станет значить, если её с Кэтрин разделит целый континент. − Джейсон трезвонит о своих неудачах, потому что они его беспокоят. Вряд ли ты когда-нибудь услышишь от него об успехах, он боится прослыть хвастуном. − Выражение её лица изменилось, смягчившись. − Ты ему небезразлична, знаешь − по-настоящему. Тебе повезло в этом мире.
− Я знаю, − ответила Кэтрин, думая о прикосновениях его губ к своим; о его руках, обнимающих её, пока она не почувствует себя цельной. − Я знаю.
Повезло в этом мире − она и Джейсон, и её новая квартира, и насиженные места − недалеко от Заведения, хотя она на самом деле не уверена, было ли последнее благословением, хочет ли она помнить годы, когда наставница вбивала в них подобающее поведение: лишения, если они говорили не на идеальном галактическом; долгие часы мытья общежитских туалетов за малейший намек на недовольство едой; ночь, которую они провели голыми снаружи, на крепнущем холоде, потому что не могли вспомнить, какой галактический президент колонизировал Долговременную Станцию. − и как наставница нашла их, сбившихся в кучку, чтобы сохранить тепло и не заснуть, и отправила в карцер на пять часов, отругав за то, что они вели себя как дикие животные.
Кэтрин вдавила ногти в ладони, чтобы боль вернула ее в настоящее, на ступени центрального офиса Совета, увела от Заведения и всего, что оно для них означало.
− Мы свободны, − наконец сказала она. − Только это имеет значение.
− Мы никогда не будем свободны, − мрачно ответила Джоанна. − На твоих документах есть отметка «Заведение». И даже если бы её не было − ты правда веришь, что мы сольемся с остальными?
В Прайме, где дай-вьетов не привечали, не было никого, полностью похожего на воспитанниц Заведения. Никого с такими глазами, с таким цветом кожи − даже манера себя вести не полностью изменилась за годы обучения.
− Ты когда-нибудь думала... − Джоанна замолчала, будто размышляла над чем-то настолько значительном, что это невозможно облечь в слова.
− Думала о чём? − спросила Кэтрин.
Джоанна прикусила губу.
− Ты когда-нибудь думала, каково было бы остаться с родителями? С нашими настоящими родителями?
С родителями, которых они не помнили. Они проверяли − никто из детей Заведения не помнил ничего до появления здесь. Наставница говорила − это потому что их забрали слишком маленькими, и это к лучшему. Джоанна, конечно, предполагала что-то более зловещее − в Заведении с ними что-то сделали, чтобы держать послушными.
На мгновение Кэтрин подумала о жизни среди дай-вьетов − идиллический образ дружной семьи, как в голофильмах, − мираж, который разбился на куски о неопровержимую реальность видео с родами.
− Мы стали бы там племенными кобылами, − сказала она. − Ты видела...
− Сама знаю, что видела, − резко ответила Джоанна. − Но, может... − Она побледнела. − Может, это было бы не так уж плохо, в обмен на всё остальное.
Быть любимыми, пользоваться уважением, находиться на своем месте; иметь возможность смотреть на звёзды, не задаваясь вопросом, которая из них твой дом, и не мечтая вернуться в семью.
Кэтрин потерла живот, вспоминая видео и существо, которое выбралось из живота женщины, всё в металлических гранях и блестящих кристаллах, покрытое кровью матери, и на мгновение она будто сама стала той женщиной − парила над её телом, отделенная от оков плоти, и наблюдала, как в страданиях даёт жизнь. Это ощущение прошло, но Кэтрин по-прежнему чувствовала, что она распространилась, дальше, чем должна была быть, и смотрела на себя со стороны, на то, как проходит её жизнь, незначительная и бессмысленная, полностью ограниченная от начала до конца.
Может, Джоанна права. Может, это вообще было бы не так и плохо.
Корабль оказался меньше, чем ожидала Лан Нхен, − она судила по «Киноварной усадьбе», которая принадлежит к более старому поколению, а «Цитадель черепахи» при таких же технических возможностях гораздо меньше.
Со снаряжением на плечах Лан Нхен вышла из ангара в жилые отсеки. Она ожидала встретить хитроумные защитные системы вроде дронов, но здесь ничего не было. Только от стен исходило знакомое вязкое ощущение живого корабля − признак того, что заключенный здесь Разум ещё жив, но висит на волоске. Стены были голыми, без украшений, к которым Лан Нхен привыкла в «Киноварной усадьбе» − ни движущейся каллиграфии, ни сменяющихся космических пейзажей или цветов; тишину не оживляли фоновые мелодии цитры или другие звуки.
Она не могла тратить время попусту − Кук говорила, что у них два часа до того, как запустятся системы защиты и вручную будут активированы более мощные средства охраны, но Лан Нхен, не удержавшись, заглянула в один из жилых отсеков. Он тоже был пуст, на стенах отметины выстрелов. единственное цветное пятно − немного засохшей крови на кресле, напоминание о трагедии − поражении в бою, расправе с экипажем и транспортировке обломков на свалку. Засохшая кровь и на столе голограмма женщины, любимой матери или бабушки: простой покинутый портрет и никаких подношений или ладана − всё, что осталось от разрушенного алтаря прародительницы. Лан Нхен сплюнула на пол, чтобы отвадить злых духов, и вернулась в коридоры.
Она и вправду чувствовала себя здесь как в усыпальнице. Было такое однажды, когда старшая сестра взяла её с Кук провести ночь в семейной гробнице, и они почти не спали − не из-за чудовищ или чего-то подобного, а потому что всё пронизывали гнетущая тишина, запах ладана и погребальных подношений, напоминающих о том, что они тоже смертны.
Что Разумы тоже могут умереть − и спасательные операции бесполезны, − нет, нельзя так думать. С ней Кук, и вместе они...
Она уже давно не слышала Кук.
Лан Нхен настороженно остановилась: тихо не только на корабле, мёртвое молчание и в её системе связи. С тех пор... с тех пор, как она ступила на «Цитадель черепахи». Тогда она последний раз слышала кузину: спокойные указания насчет аварийной готовности, ворот ангара, что в итоге всё будет хорошо...
Она проверила связь. Похоже, исправно, но на всех частотах слышался только треск. Наконец она отыскала канал, который был забит меньше остальных.
− Кузина? Ты меня слышишь?
Шум на линии.
− Очень... плохо. − Голос Кук с трудом можно было узнать. − Здесь... какие-то... помехи...
− Знаю, − ответила Лан Нхен. − Шум на всех каналах.
Кук ответила не сразу, а когда заговорила, её голос словно стал ещё дальше − у неё опять появилась интересная проблема.
− Не... шум. Они передают... данные. Нужно...
И связь оборвалась. Лан Нхен перепробовала все частоты, пытаясь найти более чистый канал, но − ничего. Она подавила ругательство − несомненно, Кук найдет способ обойти любую блокировку Чужаков на корабле, но это крайне странно. Зачем передавать данные? Если чтобы заглушать связь предполагаемых злоумышленников, то это как-то несущественно − по крайней мере, на фоне защитных дронов и подобных им механизмов.
Она прошла по коридорам, поднялась по винтовой лестнице в центральный отсек − в ушах ничего, кроме треска, ритмичного напева, стирающего любую связную мысль. Но это лучше, чем тишина, чем ощущение, будто идешь под водой в затонувшем городе, чувство, что опоздала, что двоюродная бабушка уже мертва без надежды на восстановление, и всё, что можно сделать, − убить её раз и навсе