Формоза в сравнении с ним показалась маленькой и действительно домашней. Домовой. Домовитой. Чуть ли не «абрамцевской» стилизацией, тогда как Сан-Дзаниполо обрушил незаметную водопадную мощь, к которой я не был готов, поскольку планов-то было громадье и нужно было поберечь эмоции. Захотелось повторить ощущение.
К тому же тогда я был менее опытным, чем теперь, сравнивать внутренние каскады Сан-Дзаниполо мне было не с чем. Не с беляночкой же Формозой, в самом деле (это я ни в Сан-Заккарии, ни во Фрари тогда еще не был, не говоря уже обо всем прочем корпусе Хоруса), видимо, решив, что так, оглушающе, оно и должно быть. И что так, насыщенно и монументально, будет и дальше. Но нет же, кто начал – тот не начинающий: на дебют мне выпало самое сладкое, самое горькое, самое сильное, самое запоминающееся переживание.
Уже через пару дней я понял, что есть Санти-Джованни-э-Паоло, а есть в Венеции все прочие церкви, и среди них – просто выдающиеся.
Есть теплые и есть холодные. Есть хрупкие и есть основательные. Есть расчисленные, а есть загроможденные, заставленные. Многосоставные. Есть четкие, как шахматы, а встречаются церкви, словно бы визуализирующие женскую логику. Есть выхолощенные, а есть, напротив, калорийные. Есть зависящие от артефактов и обстоятельств, а есть точно однажды и навсегда вкопанные. Есть церкви-корабли и церкви-самолеты, есть дирижабли, вокзалы и есть музеи; в моей практике даже один межгалактический космодром в Перудже случился.
Все они образуют общность и множество, а Санти-Джованни-э-Паоло ничего не образует, он из другой лиги. Когда до меня, наконец, это дошло, я решил обязательно в него вернуться.
Ускользание города
Венецию нужно ловить. Она же постоянно ускользает. Как живая рыбина. По крайней мере, чувство такое, что проходишь мимо самого главного. Точно это – город без центра, или так: в Венеции центр повсюду.
Но как же без центра, если есть Сан-Марко и Дворец дожей, Санти-Джованни-э-Паоло и Фрари, Салюта и Риальто, сады Джардини и масса церквей, каналов, некоторые из которых хочется обозвать «проспектами»?
Все это есть, а центра нет, или он везде, как Бог в эзотерических новеллах Борхеса, эксплуатирующих каббалические мотивы.
У страны есть столица, но где центр человека? Только не говорите мне, что это сердце. Для нормальной работы организма важны сразу все органы.
Может быть, сердце и важнее других (а легкие? а мозг? а душа?), но ненамного. Да, я каждый день хожу на Пьяцетту, но это почти ничего не значит. И если всем своим монохромом Каннареджо, Кастелло (особенно в северной их части), да плюс легким разнобоем Дорсодуро навалятся на Гранд-канал, то кто кого сборет?
Вот разве что Джудекка не хочет быть центром, активно причем, осознанно. Такая у нее позиция, политика и судьба. Все прочее перемешано и нашинковано, даже если что-то уже узнаешь, а что-то не можешь запомнить ни с первого раза, ни с десятого.
Люди все разные, Венеция у всех меняется. Разные акценты и тропы. Скорости и градусы восприятия. Неравные финансовые возможности, наконец (это здесь ох как существенно) и вытекающие из них потребности в тепле, еде и культурной программе.
Понимаю людей, выходящих на улицу во второй половине дня.
Одобряю тех, кто выходит, когда стемнело и туристы разбежались по ночевкам.
Я о том, что постоянно ищешь «самое важное», «самое главное», «самое ценное», а не находишь. Его все нет и нет. Хотя, кажется, распашонка раскрыта нараспашку. Никто ничего не скрывает. Тайн не осталось, хотя стены здесь по-прежнему такие же толстые, таинственные и куда-то, непонятно куда, зовущие.
Ох, хорошо, пересеку еще канал, пройду по мосту, еще по одному. Нырну в подворотню. Потом по набережной, вдоль улицы с ресторанами, к Сан-Альвизе, к дому Тинторетто, пока не упрусь в тупик, еще в тупик и, наконец, в конец ойкумены. Дальше даже фонари не горят, только блики на воде. Луна сегодня отменная, биологически чистая, очищенная. И снова не туда, вновь мимо, никуда не попал. Еще бы знать куда.
В церквях то же самое. Счет Тинторетто и Тьеполо идет на десятки, но внезапно оказывается, что суть точно не в них, хотя бы и выразителях, концентраторах, сгущателях, сублиматорах, перегоняющих вещество венецианскости в свои животрепещущие вина. В музеях еще хуже. Хотя найдутся, конечно, и любители сухофруктов.
Живу здесь в случайных домах, на чужих огородах. Такой дом точно не может быть центром. Грааль вырван с корнем, постамент под Грааль распылен, след от подставки простыл да стерся, пыль застит глаза и органы чувств. Шестой придаток так и не обнаружен.
Мне кажется, все эти скитания обречены на бесплодность. Толпы людей под электрическим светом похожи на рыб. Пучим глаза на витрины и по сторонам, потом уезжаем не солоно хлебавши, может быть, дело действительно в соли?
Какая у Венеции цель? Приезжаю сюда для того, чтобы?.. Можно ли ее сформулировать? Облечь в конкретные слова? Только этим и занимаюсь, в процессе неплохо кормят, развлекают, иногда подливают в стакан. Процесс заменяет результат. Процесс вытесняет результат, оставляя легкую надсаду и сложноустроенную неудовлетворенность. Она накручивает вокруг себя столько падежей и ритуалов, что к кочерыжке досады все никак не протиснешься, не прорвешься.
С другими городами так же. Но с другими городами этот номер проходит, а с Венецией – нет. Она же не такая, как остальные. Тут, например, ноги гудят, но так и не устают, спину потянет-потянет да вдруг перестанет, так как каждый поворот, каждый ракурс – снова с нуля.
И, между прочим, про номера. Хожу-брожу, читаю цифры на фасадах. Нумерация путаная – многие плавали, знают. Пока не опускался меньше трехсотых чисел. Не находил ни ногами, ни глазами зданий с номерами меньше трех-сколько-то-там. Все мечтаю найти венецианский исходник, откуда есть пошла. Не Торчелло, не остров Святой Елены, но там, где жилища имеют самые первые номера от одного до десяти.
Может быть, первопричина и магический центр именно там, возле нуля, и спрятались?День Тинторетто. Закрытие гештальтов
Я же сравнивал все время с тем, как четыре года назад было. Повторил маршрут одного дня, произвольно совсем, решив отправиться в скуолу Сан-Рокко, проведать Тинторетто. Ну а где скуола, там и церковь Сан-Рокко, они же дверь в дверь на задах Фрари. Только немного заплутал в каменных огородах Дорсодуро, намеренно гуляя без навигатора, вот в первую очередь к Сан-Панталону и прибился.
В первый-то раз, четыре года назад, Сан-Панталон был уже после обоих Сан-Рокко и Фрари, но тем не менее оставил сильные ощущения, сумел. Только тогда показалось, что он находится на отшибе, совсем на краю обитаемой земли: еще один мостик перейдешь, и можно начинать растворяться в нигде.
А когда я сегодня пришел к нему от Сан-Тровазо и Сан-Кармине, с другой стороны того самого мостика в никуда, оказалось, что Сан-Панталон прекрасно вписан в кварталы, чуть ли не по соседству с университетом.
Деи Кармини важна не только Лотто и прочими Себастьяно Риччи (венецианские виртуозы – на любителя), но тем, что при ней, как при Сан-Рокко, есть скуола (и тоже дверь в дверь) с целым этажом тьеполовских плафонов.
Поэтому когда в первый раз я нагулялся по скуоле, пронизанной голубыми и жемчужно-розовыми небесами, церковь показалась мне темной и недружественной. Живописи в ней много, в том числе и поверх внешних сторон боковых нефов все картины, картины, картины идут, но то ли на меня здесь кто-то посмотрел тогда неласково, то ли мгла не расступилась, но осталось у меня негативное послевкусие.
А сегодня уж не знаю что, но алтарь и нефы оказались подсвечены, народу нет и сигнальные лампадки сияют вообще непонятно кому.
Ну я-то свое дело знаю, посмотрел Лотто, посмотрел еще одного непроницаемого Веронезе и пошел дальше, а дверь в тот визит четырехлетней давности словно бы и закрылась.
Я тогда еще подумал, что внутрь какой-то истории попал, причем не чужой, а своей собственной, но точно во сне, поданной так, что я хоть и участвую в ее развитии, но смотрю на нее со стороны. Как если все давным-давно закончилось.
Оно ведь так и есть – в нынешнюю Венецию я не привез никакой особенной сверхзадачи, мне некуда больше спешить.
Даже в крохотном Сансеполькро или в Баньо-Виньони цели были, а в роскошной, как корона империи, Венеции ничего такого даже близко – но лишь то, что, перезрелым плодом, само в руку упадет. Скажем, биеннале.
По Центральной Италии кочевал в ином, что ли, агрегатном состоянии, а здесь, значит, включил заднюю скорость. Точно после Мантуи успел выйти на пенсию и перещелкнуть сознание. Дописываю эпилог. Вот что значит возвращаться, а не искать новое.
В Сан-Панталоне кто-то подсветил иллюзионный потолок Фумиани до меня, и когда я зашел, он светился жидким своим золотом, святые улетали в разверстую, но при этом архитектурно обустроенную пропасть, считающуюся одним из главных символов мирового барокко.
Целая немецкая делегация ходила от капеллы к капелле и подсвечивала то одного Веронезе, понимаешь, то другого.
И я вновь обратил внимание, как ничего не поменялось (а что, собственно говоря, могло здесь за четыре года поменяться?), но, с другой стороны, впечатления памяти вновь не совпали с реальной картинкой.
Плафон Фумиани был не цветным, но золотисто-прожаренным до спелой корочки. Иллюзия, ради которой художник убился с мостков, выглядела плоской, а не центростремительной, как в моей голове.
Движенье ветра и крыл, разумеется, было, накрыло, но совсем не так, как я помнил.
Сан-Панталоне – церковь периферийная и поэтому дружественная, в смысле friendly. Ее находит лишь тот, кто знает, оттого и не до блезиру, а вот с Сан-Рокко у меня связаны самые сильные переживания из-за сторожа, который ни минуты не сидел на одном месте, но гонял туристов с камерами, как заведенный.