Чт, 02:03: Врата Дуомо сделаны современным скульптором Эмилио Греко (его персональный музей разместился по соседству в кирпично-ржавом строении).
Чт, 02:09: Вход в собор – 4 евро.
Чт, 02:21: Главный лайфхак Дуомо в Орвьето будет про бесплатные боковые входы, сквозь которые можно проникнуть как через выход. Никто не следит.
Чт, 02:22: Неоднократно упоминается, что Буонарроти вдохновлялся фресками Синьорелли из Орвьето перед тем, как начать свой «Страшный суд».
Чт, 02:44: Эти фрески действуют как приступ и ускользание – остаются воспоминания об умственном и физическом спазме, а они теперь вновь на расстоянии и, как всегда, недоступны.
Чт, 02:45: Попадая в такие места, укрываешься растерянностью в три пористых слоя – за что хвататься? Куда смотреть? Что следует обязательно запомнить? А если невозможно ухватить, то как запечатлеть, сфотографировать, застенографировать, расшифровать?
Чт, 02:50: Изобилие и масштаб, напоминающие панику и бешенство зрачка, не способного ни угомониться, ни зацепиться хоть за что-нибудь, кроме самых больших и сочных (изобразительно или сюжетно – а тут же оно и вовсе соединено) кусков, застревающих, нет, не в горле – в хрусталике, кажется, навсегда.
Чт, 02:52: Все силы я растратил на Капеллу Нова с Синьорелли, а напротив нее еще одно живописное чудо – Капелла дель Корпорале (Покрова).
Чт, 03:14: Пока я рассматривал и щелкал историю Чуда в Больсене, изложенную шершавым языком средневековой фрески, из-за незаметной шторки вышел служка, подошел к алтарному хранилищу, открыл дверцу ключом и что-то оттуда взял или же положил на место. Меня он тупо (демонстративно) не заметил: Капелла дель Корпорале – «место для молитвы» в соборе, оккупированном туристами, поэтому я тут же почувствовал себя «нарушителем конвенции». И тоже «не заметил» служку. Тем более что все-таки тоже был при деле. Хотя и без ключа.Собор Успения Богородицы
Дуомо в Орвьето – это, конечно, ожог роговицы, тем более когда солнце бьет фасаду прямо в лоб, рассыпая брызги по витражам и внешним мозаикам. Кажется, я не видел церкви красивее и душеподъемней, пока не попал в Сиену, чей собор исполнен в схожей манере чередующихся архитектурных кулис и избыточно упорядоченных украшений.
Строгая, четко расчерченная геометрия составляющих, каждая из которых прорисована с усилием, спорит с насыщенностью всех возможных промежутков, разукрашенных мозаиками и скульптурой, резьбой по мрамору, розовому при закате, барельефами и горельефами, деталями стрельчатых арок, башен и готических наверший. Все это запускает ритм, зарождающийся внутри чередований музыкой взвихренной и подвижной. Но ухватить за хвост ее невозможно: музыка вдавлена внутрь и кажется отпечатком, оттиском на мраморе неведомой силы, которую совершенно не заботит реакция живых существ. И это несмотря на повышенную тщательность расчета, схлестывающегося с геометрией и побеждающего ее регулярность выплесками разноцветных нарядных сцен и скульптурных эпизодов по краям хитросплетенной розы и треугольных мозаик всех трех регистров.
Приходится бегать с фотоаппаратом мимо ворот, выхватывая то одну деталь, то другую – целое в кадр и в сознание попросту не умещается. Кажется, что, передоверив камере функцию зрения, можно избежать этого омута, внезапно встающего отвесно с конца XIII века.
Ступор почти – то есть превышение всех ожиданий, ведь, приезжая в любой новый город, никогда не знаешь, на что напорешься. В этом Дуомо мне нравится все – точно рассчитанный декор, внутреннее смешение стилей, тактичное вмешательство современности, полосатая кожа ничем не загроможденного интерьера и этот нежно-кремовый фасад, кажущийся добрым и человечным.
Внутри Дуомо – деловитая пустота, но мы-то знаем, где искать драгоценные грибницы фрескового искусства да трюфеля шедевров, вмурованных в стены, – все там же, в угловых капеллах, по бокам от алтаря, который тоже ведь эффектно расписан Уголино ди Прете Иларио (считается, что это один из самых сохранившихся фресковых циклов XIV века), но близко не подойти – перекрыто все, поэтому никаких крупных планов.
Боковая капелла Нуово (Сан-Брицио) расписана Лукой Синьорелли с мощью и силой алтарной фрески, настолько живопись в ней универсальна и всеобъемлюща, когда начинает казаться, что после такого визита жизнь уже не будет прежней, что-то в ней сдвинется с привычной точки, так как момент переживания – опыт причастности словно бы к сверхсвидетельству.
Идти надо сразу же туда, пока мозг чист и невинен.
Росписи эти интересны, помимо прочего, еще и тем, что начинал их Фра Анджелико, который, закончив большую часть потолка, уехал из Орвьето и более не вернулся. Вместо его угловатой почти проторенессансности здесь расцвели песни и пляски, клонящиеся к вычуре и маньеризму, вместо спокойного и гармоничного видения расцвело иное, прямо противоположное по настрою…
…Однако шелуха фактов и историй из учебника мгновенно отступает перед сыпью впечатлений, да чего уж там – все прочие чувства тоже отступают, превратив все тело в эрегированный зрачок, не способный к насыщению.
Лука Синьорелли в Капелле Нуово (Сан-Брицио)
Спустя полвека после Фра Анджелико за дело взялся Синьорелли (в претендентах ходил также Беноццо Гоццоли, которого, кажется, любят все и везде, но только не в Орвьето – и Гоццоли отказали) и написал четыре многофигурные, многоуровневые сцены с концом света, разверстым адом, грешниками и чертями, воспарениями на небо и праведниками в раю, а также самую мощную композицию, где мертвые обретают плоть и воскресают (или воскресают, после чего обретают плоть?)…
Мощь и правда микеланджеловская, но как описать прогулку за пределы человеческого сознания и возможностей? По горячим следам я сподобился только на твиты, а теперь, когда заполняю дневник вечность спустя, впечатление зацементировалось до состояния конспекта. Можно, конечно, симулировать экфрасис с помощью подручных средств (как я это делал в некоторых заметках из церквей Перуджи), заново перетасовав снимки и путеводители, но перед лицом высшей подлинности не хочется онанизма.
Письмо отступает под натиском реального головокружения и растерянности из-за плотности изображений всего на паре каких-то метров под сводами. Ибо если и разворачивать свое впечатление от «Страшного суда» или от «Воскрешения во плоти», то в какие-то отдельные книги. Иной раз восприятие откатывает в собственную тень, в растерянность от ближайшей невероятности, цветущей на стене.
Но если вы обратили внимание, я и сейчас не могу сосредоточиться на деталях, продолжающих бликовать на изнанке глаза, и вижу все эти многоуровневые живописные структуры выцветшими негативами, лишь сильнее расплывающимися от лишних усилий.
Единственное, что в моих силах, – подменить экфрасис стенограммой поствосприятия, подвисшего во время непосредственного контакта (невозможно представить, какое впечатление фрески Синьорелли производили на зрителей минувших веков, не избалованных избытком изображений) из-за превышения возможностей эквалайзера, отстраиваемого последние недели всеми предыдущими городами. Непредугаданная глубина всех этих странных, но ухватывающих исток «внутреннего ветра» композиций застигает врасплох, как не подготовившегося двоечника; обычным наскоком не преодолеешь, очень уж обильна пожива.
А тут, помимо центровых фильмов под каждым из сводов, в квадратах, разрисованных инфернальными гротесками, есть еще и локальные бонусы: портреты великих поэтов, например Данте, которого окружают овалы с иллюстрациями к «Божественной комедии», или Гомера, некоторые персонажи которого тоже нисходят в Аид, а также Вергилия и Стация.
Эти внутренние струения и колебания стрекозиных крыл оказываются конгениальны внешней красоте Дуомо, его центру, асимметрично смещенному вправо – к решеткам капеллы Сан-Брицио.
Тут даже не хочется думать (мысль цепляется, точно скалолаз за выступ горы, но срывается) о визионерстве художника и о том, из какого вещества, какими мотивами и особенностями психики (концентрацией веры и страхов) наполнены его овеществленные сны.
Заглянуть за край, а все фрески Синьорелли здесь, несмотря на глубину чередующихся планов, убегающих вглубь, почти на краю; на авансцене не только приобретение, но и потеря, ну, например, невинности. И если может быть учебник упражнений на «вхождение в близость дальнего», в выработку избыточной ауры, то начинается он именно здесь – с одновременным явлением макро и микро, интровертности и экстравертности, символических обобщений и тщательно прописанной конкретики. Ух.Капелла дель Корпорале
Все слова я растратил на Капеллу Нуово с Синьорелли, однако напротив нее живет другое живописное чудо – Капелла дель Корпорале, созданная Уголино ди Прете Иларио, расписавшим еще и алтарь, к которому не подойти. Вот теперь работы его можно увидеть вблизи, на крупных планах, и даже потрогать.
Бедекер пишет о легенде про алтарный покров, на который пролилась кровь из гостии во время мессы в Больсене. Когда чешский священник Петр, остановившийся в Больсене, недалеко от Орвьето, по пути в Рим, во время мессы вознес гостию (пресный хлеб) над алтарем, из него (хлеба, разумеется) потекли алые капли. Корпорал окрасился в красный цвет, и присутствующие тут же поняли, что это как есть святая Кровь Христова.
Чудо, потрясшее католическую общественность вплоть до папы римского Урбана IV, и послужило причиной строительства этого Кафедрального собора. Здесь же, в табернакле, покров и хранится. Или его берегут в Музее Дуомо, а тут только копия, ибо эти туристы не ведают, что творят, и способны практически на что угодно и тем более на что не угодно. Ходят, понимаешь, мешаются, никакой духовности.
Собор в Орвьето меня настолько изжевал и выпотрошил (особенно капеллы по краям трансепта, которыми, кажется, этот город может измеряться, точнее подменяться ими, хотя, конечно, не думаю, что местные регулярно ходят сюда подпитаться), что на все остальные красоты окончательно средневекового города я смотрел вполглаза.