Якопо делла Кверча в 1404–1406 годах сделал пса (мне, запыхавшемуся в режиме «прыг-скок-камеры», он открылся не сразу – помогла Катя Алленова с ее превосходными снимками шестилетней давности в ФБ, так как гипсовый слепок этого надгробья в одном из ренессансных залов ГМИИ лоснящейся гладкописи, например, собачьего лба совершенно не передает) внутри вполне развитой традиции надгробных скульптур, многие из которых изображают в ногах умерших домашних животных (или даже не домашних), но достиг в, казалось бы, очередном заказе такого совершенства, что через это небольшое, но симпатичное существо вдруг и мне приоткрылась суть города, всех их приютившего.
И я думаю теперь не про этот скульптурный шедевр, но про тайный пуп Лукки, от которого можно начинать понимать этот город и к которому можно теперь возвращаться, нагулявшись по травке крепостных стен.Разматывать город обратно
Усталые, но довольные, пионеры возвращались домой после экскурсии. По приезде в новый город все мои порывы (такие мощные порой, что могут сбить кого-нибудь с ног, настолько я целеустремлен) делаются центростремительными: важно как можно скорее размотать город, снимая с него улицу за улицей, стружку за стружкой.
Не менее важен момент возвращения и смотки клубка, когда все пики покорены, а галочки раскиданы. Этот отрезок почти всегда остается за кадром, тем более если экспедиция вышла насыщенной и забрала массу сил, но это тоже существенный, важный процесс повторения и закрепления материала, пройденного ногами.
Так как почти во всех средневековых центрах проезд для чужаков закрыт, машину приходится оставлять в предместьях, желательно задолго до платных стоянок, поэтому новый город собирается и нарастает постепенно. Плотность его увеличивается с каждым поворотом, нарастает и затевает историко-культурные пляски на костях предыдущих поколений не сразу, но с припуском да оттяжечкой. А пока я иду по современным кварталам с комфортабельно распланированными отдельными домами и общественными зданиями, приспособленными к современной жизни, но почти всегда унылыми. Тут тихо и почти никого нет, кроме местных старух да собачников. Я люблю эти осенние аллеи, предвкушающие мой туристический квест с пониманием и с видимым сочувствием. Ориентироваться нужно на самую старую колокольню, однажды возникающую занозой в стандартизированном ландшафте, на крепостные стены или ворота, к которым обычно стекаются периферийные улицы, чтобы мать-и-мачеха обернулась гладкой, не шероховатой стороной. На купола соборов.
Так я иду-иду-иду, надышаться не могу (тут, за городскими дверями, почти всегда растекаются целые и невредимые, постоянно дрейфующие омуты дремучих зарослей), приближаясь к Альмутасиму, заговаривая зубы промежутку. Сбиваясь на скороговорку автоматического письма, на перелистывание мыслей – как в очереди к врачу или когда в местном супермаркете талончик в отдел готовых продуктов взял, но продавщица разговаривает с каждым покупателем так, словно бы это последний диалог в ее жизни.
И тут, конечно, важно уметь останавливаться, делать паузы в движении и словах, вытаскивать записную книжку для очередных откровений (уйдут вместе с местом, потом и не вспомнишь), копить силы к новому рывку – вон они, темно-коричные кирпичные бока старинного собора (пока из-за толпы других крыш видны лишь люкарны – его боковые верхние окна), вон она, колокольня, узнаваемая по сотням фотографий и описаний, руку протяни.
Путеводители выдергивают из цельного полотна даже не отдельные нити, но узелки на память – знаковые, узнаваемые и оттого кажущиеся важными, места, но город ведь важен весь – в своей постоянной или хотя бы временной (как при постепенном разматывании) целокупности. Ткань есть ткань (места, жизни, книги, из которой невозможно вынуть все описания, оставив голое действие, будет же неинтересно), и я люблю наслаждаться целым; складки и частности – повод к ожиданию целого, куда входишь как в воду, чтобы затем выйти немного другим.
Обратная дорога всегда быстрее и, что ли, компактнее – возвращаться по узнаваемым улицам и промежуткам проще, нежели торить путь. И моя цель в этом случае более явная и конкретная: плюхнуться в кресло, нагретое от простоя, «сяду на пенек, съем пирожок», выпью глоток живой воды из пластиковой бутылки, оставленной между сиденьями, – я почти дома, уж точно в домике, и можно ехать к новым высотам, горам и свершениям. Немного отдохну, да-да, и в дорогу.
Но пока не дошел, пепел впечатлений оседает внутри организма. Город взят или мы сделаем вид, что номер удался, хотя понятно же, что все эти набеги – из ветхозаветного варварского прошлого. Рецидивы поверхностного скольжения водомерки или комара, у которого уровень обзора, хотя и фасеточного (а может, в Гранд-туре именно такой и нужен?), но вообще-то не чета нашему. Ноги гудят, как нервы, перед экзаменом. Солнце опять же (все вылазки важно предпринимать внутри светового дня, для вечерних прогулок предназначены города глубокого залегания с возможностью скорого возвращения до комнаты с кроватью и письменным столом) полирует лоб и лысину: новые города делятся собой и через нагар, который липнет загаром, вмешивается, вплетается в обмен веществ, что твой никотин, и еще какое-то время Пизу или Сиену можно будет найти растворенной в крови, пока они не выйдут, вытесненные новыми ощущениями. Это, кстати, не обязательно могут быть города, ведь я, месяцами не меняя своей дислокации, научился извлекать витамины удовольствия и смысла из всего, что растет в нашей тундре. Я не различаю десятки оттенков снега, но, скажем, вижу различия в умонастроениях облаков и окон дома напротив.
Автоматическое письмо возвращения вялое и не кудрявится, спотыкается, даже если устал меньше обычного, потому что дорога до автостоянки – это еще не весь путь обратно, но самая первая ступень его, отпадающая постепенно, размеренно и по экономному плану. Нужно беречься – дорога обратно будет длинной, еще же нужно из точки А попасть в точку Б, не промахнуться.
Как только я сажусь в машину, оставленный город съеживается до размеров карты, выдаваемой в туристическом офисе главной площади, целое пережить уже невозможно. Остаются занозы, заусенцы и фотографии, по которым теперь можно реконструировать не впечатление, но логику маршрута, в котором обычно преобладает одна и весьма прямолинейная (несмотря на блуждания практически вслепую) логика центростремительного попадания мимо.
Горние выси искусства
Рабочая гипотеза заключается в том, что историческое наследие средневековых городов тем концентрированнее и круче (интереснее и исключительнее), чем выше они возвышаются над окоемом, чем недоступнее они для врагов и завоевателей, чем больше возможностей для тотальной фортификации и чем толще крепостные стены.
Равенна стоит как походный-проходной, продуваемый всеми историческими ветрами лагерь мозаик, затем Римини и Пезаро, выстроенные на одном уровне со своими песчаными пляжами, без внятных заграждений и возвышенностей, будто бы подмененных срытыми холмами в центре. Настоящий захват духа просыпается в Урбино, громоздящемся на горе со спиралями дорог, прорезанных по ее бокам, далее следует Перуджа, где гора ниже и толще – на верху ее покатое плато, дающее возможности панорам. Понятно, что Сиена гораздо жирней и богаче Перуджи, так как сердцевина ее еще круче и недостижимее: то, как к ней добираешься из борги или, тем более, с других холмов за железнодорожным вокзалом на дне провала, это отдельное путешествие и совсем уже отдельный маршрут, включающий ангары с какими-то бесконечными универсальными магазинами у транспортных развязок вроде нашей МКАД.
***
Так как в Лукку и в Прато я ездил из Пизы, то она словно бы держит шефство над этими городами – хотя бы в моем нынешнем сознании, поскольку, перемещаясь из центра в центр, каждый раз я словно бы слежу за собой по карте – вот я ближе к Равенне, ведь и в Лукке на меня накатывают равеннские ассоциации, а вот я нахожусь в непосредственной близости от Флоренции, когда еду на одну из вилл Медичи, но раз уж в саму Флоренцию не заезжаю, то ее нет не только в моем путешествии, но и вообще в этом мире. Если только на карте и в книгах по истории Возрождения (чаще всего с черно-белыми советскими снимками в крупную крапину). Это и было одной из моих главных целей – изменить не только себя, но и географию, своим избирательным подходом заставить сместиться логику исторических событий и культурных закономерностей. Я задумал свой Гранд-тур как «дорогу» между двумя дорогими городами, вынесенными в отдельные книги, потому что любое путешествие – это прежде всего книга.Твиты из Карминьяно, Поджо-а-Кайано и Артимино. День Понтормо
Вс, 21:37: Сегодняшний день проходит под знаком моего персонального святого Якопо Каруччи, прозванного Понтормо, из-за чего я побывал сначала в церкви Сан-Микеле, что находится на въезде в городок Карминьяно, затем в Поджо-а-Кайано на самой ранней из ренессансных вилл (Медичи, разумеется). Бонусом – «Вилла ста каминов» в Артимино (ну, мимо проезжал, Понтормо в ней нет), где даже удалось просочиться внутрь.
Вс, 21:56: Неожиданно для себя написал про альбом о неформатной коллекции нонконформистов. Мой заголовок был «Не только Зверев» https://t.co/8qzatsOUMU.
Вс, 22:47: Захотелось еще раз написать про поиски Лукки в Лукке, чтобы внести важное уточнение. Написал. Вставил в текст.
Вс, 23:26: «Встреча Марии и Елизаветы» Понтормо висит в совсем уж незаметной церкви на въезде в городок Карминьяно, прежде всего известный своим вином.
Вс, 23:43: С прошлого еще приезда в Италию стало очевидно, что с посещением вилл мне не везет. А сегодня все прошло без единой накладки. Значит, «Вилла Медичи» в Поджо-а-Кайано и не вилла вовсе, а что-то иное. Например, дворец.
Пн, 01:03: «Вилла ста каминов» недалеко от Артимино, сугубо видовое место, внутри, как оказалось, почти ничего нет. Вторая мировая и здесь «постаралась».