Север – честная вещь. Ибо одно и то же
он твердит вам всю жизнь – шепотом в полный голос
в затянувшейся жизни – разными голосами.
Задолго до Бродского
В эссе «В поисках взора: Италия на пути Блока» Ольга Седакова объясняет, что именно здесь произошла важнейшая смена вех и «новый взор» поэзии Александра Блока.
Именно в итальянском путешествии 1909 года он перешел от «личного мифа», главным в котором был Художник, «герой собственной трагедии», к «созерцателю спокойного и свидетелю необходимого», как сам Блок обозначил свою позицию времен «Возмездия» и поздних «стихов из третьего тома».
Чувственное и совершенно не интеллектуальное восприятие «другой родины» (хорошее название для любого итальянского травелога) фундаментально меняет его оптику в непосредственной близости от Вергилиевых мест. И Седакова объясняет как: «Говоря иначе, лирик становится эпиком, протагонист трагедии присоединяется к хору»193.Цитата для послевкусия
Март 1974. Мантуя… Середина дня, туман. Сначала различаешь что-то вроде озер, которые по обе стороны города образует Минчио; на них (как на заднем плане «Успения Богоматери» Мантеньи) – несколько лодок, черных, неподвижных, пустых или с изредка торчащими из них черными и тоже неподвижными рыбаками за сизой дымкой, окутавшей город, почти безлюдный и беззвучный в такой-то час. Каждый раз, выходя на одну из этих почти не изменившихся за столетия итальянских площадей, поражаешься и волнуешься так, будто тебе наконец вернули какую-то красоту, унесенную за тридевять земель, отдаешься этому волшебству, тут же наполняющему меланхолией. А особенно здесь – из-за воспоминаний о Вергилии, из-за этих растворяющихся в тумане озер, из-за этого слишком просторного и слишком пустынного дворца, где сырость разъедает стены, подтачивает колонны, скрадывает фрески и стирает следы посетителей. Вергилий… Конечно же, я подхожу к высящейся на фасаде дворца мраморной плите, чтобы прочесть стихи Данте из шестой песни «Чистилища», где описана чудесная встреча Вергилия и Сорделло:
«Сегодня мы пройдем, – ответил он, —
Как можно больше; много – не придется,
И этим ты напрасно обольщен.
Пока взойдешь, не раз еще вернется
Тот, кто сейчас уже горой закрыт,
Так что и луч вокруг тебя не рвется.
Но видишь – там какой-то дух сидит,
Совсем один, взирая к нам безгласно;
Он скажет нам, где краткий путь лежит».
Вот единственно достойный этих высоких и суровых стен, так же как живопись, где Мантенья воспроизводит историю семейства Гонзаго в окружении деревьев, коней, памятников и неба, даже и в ней, отсюда скорее мрачной, чем радостной, находя место для грез, которые вызывает каждый просвет, открывающий даль.
Филипп Жакоте. «Самосев». Перевод Бориса Дубина
ТЕТРАДЬ ВОСЬМАЯ.
ПОСТОРОННИМ В
Венеция
Видеть Венецию в панораме Ского, где она была красивее по тону, чем реальный город, – это никак не могло заменить путешествия в Венецию, которую мне казалось необходимым – хочешь не хочешь – пройти из конца в конец…
Марсель Пруст. «Пленница»
Твиты из Венеции
Вт, 17:48: В сравнении с другими городами Венеция – это уже просто какой-то жор вненаходимости.
Вт, 22:08: По Венеции гулять – километров не считать.
Вт, 23:05: Нигде нет такого количества колокольных перезвонов, как в Венеции. Видимо, необходимых, чтобы туристов, точно демонов, по темным углам разгонять.
Ср, 20:20: Сегодня между Сан-Дзаниполо и Салютой смотрел двухчастную выставку Дэмиена Херста (в Палаццо Грасси и Пунта делла Догана, билет – 18 евро, но пресс-карта рулит) – проект «Руины невероятного» (Wreck of the Unbelievable), эффектного и дорогого, как голливудский блокбастер. Кажется, такого размаха я еще не встречал со времен «Кремастера» Мэтью Барни, но Херст и его переплюнул, конечно.
Чт, 03:56: Каждый город, в котором оказываюсь, примериваю на себя, как новое пальто. И далее, если бы было хоть немного времени, можно было бы расписать фасоны.
Чт, 21:42: В этот раз мой постой в паре домов от всегда закрытой церкви Santa Maria dei Derelitti, она секуляризирована, в ней, говорят, изредка проходят концерты. Выходишь из внутреннего дворика своего жилища, весь в бытовухе, не смытой после сна, а тут она.
Пышная, как на дрожжах, белая, барочная. Никак на себе не настаивающая (дальше, через проулок уже Санти-Джованни-э-Паоло начинает тянуться), но со своими невиданными Тьеполо и Пальмой Младшим; фасад толком не сфотографируешь – я ее еще в прошлый приезд заприметил, когда именно на церквях сфокусировался, тогда тоже мимо нее ходил часто.
Чт, 21:43: Вот и в эти дни, еще не стряхнув с себя утренней инерции (вязнешь в ней, как в майонезе), заворачиваешь за угол и утыкаешься в мраморные гирлянды носом. Ба, дружок, да ты забыл, что ли, где находишься? Очень вставляет. Заряжает на весь оставшийся световой день.
Чт, 21:58: Весь день закрывал гештальты прежней поездки, практически полностью повторив маршрут одного дня четырехлетней давности, правда, в прямо противоположной последовательности – долго блуждая по Дорсодуро, сначала зашел в церковь деи Кармини (к большому Лотто), затем дошел до Сан-Панталоне с его фантастическим плафоном, откуда уже рукой подать до обоих Сан-Рокко, скуолы и церкви.
Чт, 22:03: Правда, во Фрари сегодня я решил не заходить – темно уже было, при электрическом свете ее готические ребра и гробницы выглядели несколько, э-э-э-э, нарочито, искусственно, только тициановская «Ассунта» пламенеет как ни в чем не бывало – ей любое освещение по алому боку.
Чт, 22:05: Прицельно зайду, когда солнечный день будет.
Чт, 22:23: Только что выбило пробки и мир потух. Знаете ли вы, что такое искать счетчик в старинном венецианском доме с огромным подвалом под всем первым этажом? Хорошо еще, что краем глаза я зацепил место, где хозяйка (сейчас она в Лондоне, жалеет страшно) хранит свечи.
Предчувствие города
Есть у меня традиция приезжать в Венецию на Хэллоуин, когда во мгле улочек возле Сан-Дзаниполо бесятся детки в плащах, размахивая космическими бластерами. С ночной прогулки по этим местам в канун Ночи Всех Святых как раз начинается моя венецианская книжка «Музей воды» с дневником 2014 года. Город немного изменился, конечно, но порой кажется, что, если не бояться свалиться в канал (телефон оставляем в номерах), можно ходить здесь с завязанными глазами.
Венецианские поездки лишь в бытовых деталях и штрихах разные, хотя биеннале и кажется вечным праздником: скульптуры на набережных меняются, а местоположение азербайджанского павильона нет. Турецкое подворье открыли с роскошной смотровой вышкой, а еще – прямой проход к Санта-Мария-делла-Салюте, который раньше был закрыт и приходилось идти огородами.
Хотя, скорее всего, это я в основном меняюсь. Становлюсь пристрастнее. Луна прочерчивает по лагуне серебряные дорожки.
С Венецией ждешь уже не встречи, но свидания; кажется, она так же знакома, как дорога на работу и обратно. Как дальняя, близкая родственница, похожая на Мэри Поппинс.
Это сравнение я хотел, правда, использовать в описании другого города, но не могу противиться Хэллоуину: детей с разрисованными лицами в дурацких конусах на голове сегодня особенно много.
Венеция втягивает в себя, как правильный омут, с каждым разом все глубже и глубже. Причем втягивает не в толщу себя, но внутрь моей собственной воспринималки, становясь контурами и границами то ли восприятия, то ли самой памяти. Венеция не город, но состояние. Причем не только внешней материи, но и внутренней оболочки паломника. Не знаю, как объяснить точнее – блуждаешь до Дорсодуро, как по собственному прокуренному ливеру: ощущение, на котором и базируется наглость присвоения чужого города, возникающая у каждого, кто пробыл в Венеции хотя бы пару часов. Наглость, разумеется, но какая-то неизбежная даже.Хэллоуин в Венеции
Вот и на этот раз школьники колбасились на венецианский Хэллоуин практически до полуночи: постоянно в разных тупиках севера я сталкивался со скелетами, говорящими тыквами и многочисленными Гарри Поттерами, ведьмами, упырями, трогательными зомбешечками детсадовского возраста.
После полуночи наряжаться начали взрослые. Пришел наш черед. Наскучавшись, я пошел по Венеции еще и после ужина, когда совсем стемнело и народ начал рассасываться, так как самая прекрасная она – безлюдная, когда шаги гулко отзываются каменными судорогами в коридорах. Все сидят по домам за толстыми средневековыми стенами, а здания кажутся вымершими, но утробные звуки просачиваются сквозь запертые решетки и двери. Уличные проходы наполняются голосами и шумом телетрансляций, точно старые дома разговаривают друг с другом.
По площади Сан-Марко и вокруг (именно здесь больше всего шумных баров, возле которых выстраиваются толпы беснующихся по пустякам) ходят счастливые люди. Много счастливых людей. Все сложности и невзгоды выносятся за скобки, остается только сам факт общепризнанного маркера счастья, сохраненного на всю жизнь. Забыть эти прогулки невозможно, и когда в ФБ очередной дурацкий тест задаст вопрос: «Когда ты был счастлив?» то, кажется, первой всплывет подводная лодка венецианской подсказки.
Мы наполнены стереотипами, как рыба влагой, поэтому что такое прогулки при ясной луне, пускающей блинчики по лагуне?
Романтика, кратковременность бытия, соленое одиночество, неприкаянность, если один; крохи со стола чужого праздника.
На очередном кампо снова не протолкнуться от пирующих, безносочных, татуированных тинейджеров. Здесь их больше, чем старшаков, и все что-то потягивают за столиками на улице, пританцовывают под едкую музыку, сами шумят, как музыка, или же целеустремленно идут куда-то, перескакивая через мостки и далее каблуками, цок-цок-цок, по мостовым.