Пока Белла грызла свои семечки, я вымыла чашку, заварила чай и села на кухне ждать папу. От недавнего приступа осталась только слабость и она позволяла мне немного побыть на кухне.
За окном на подоконнике таял снег. С крыши капало вставшее солнце принялось за свою работу. С козырька над окном натекла сосулька, теперь она медленно истончалась, отражая на стену изломанный свет солнца.
Белка возилась на полу. Было тихо. Тело привычно ломило, оно звало меня поваляться в постели. Уходить с кухни не хотелось. В комнате мне бы пришлось либо снова спать, либо открывать учебники. И то и другое сейчас виделось какой-то бессмыслицей. Что толку учиться, если твоя жизнь зависит от кого-то другого?
«Антон…» — мысленно произнесла я, вспоминая крупного веселого парня с рыжими непокорными вихрами. Компьютерный гений, чихающий при появлении вампиров. Я не хотела ему вредить. Мне просто надо было отвлечь Смотрителей, чтобы увести Макса подальше. Белка очень кстати попалась под руку.
И что же теперь? Сами Смотрители наверняка знают, как ему помочь. Аркан из «нехороших» предзнаменований строился постепенно. Неприятности скапливались вокруг меня в тот день маленьким ураганом, но я, как могла, гасила их «обратными» знаками. «Добрая» Катрин подлила масла в огонь, разбив зеркало и доведя количество гостей в тот вечер до тринадцати. Я подбросила Антону крысу, вестницу зла, проводницу из мира живых в мир мертвых. Тоже не душевный символ. Аркан замкнулся на Антоне. И если на вампира он действует весьма специфически — тот теряет свои качества, ненадолго становится уязвимым для Смотрителей, — то человек… А что происходит с человеком? Он становится хроническим неудачником? И вылечив насморк, тут же заболевает ангиной? Но ведь все можно исправить: собрать вокруг Антона хорошие приметы — на удачу, на здоровье, от сглаза, в конце концов. Только этого никто не делает. Почему? Может, не догадываются?
Первым моим желанием было позвонить Олегу и рассказать о своем открытии. Но вместо того, чтобы пойти в комнату за телефоном, я открыла холодильник и достала сыр. Вот чего мне не хватало — куска сыра. Под него я всегда хорошо думаю. А еще мне нужна чашка кофе. Я отодвинула заварник, щедро, через край, насыпала коричневый порошок, плеснула кипятка. Знакомый кисловато-горький запах поплыл по кухне. Макс непременно сделает замечание, что я ем одну гадость. Он унюхает запах кофе даже через три часа. Может быть, растворимый кофе и не очень полезен, зато кофе с молоком, то есть с сыром — в самый раз.
Значит, Антона они не лечат специально. Может быть, даже для того, чтобы держать меня на коротком поводке, все время знать, где я и что делаю.
Я дернулась, чуть не опрокинув чашку. Что было бы, если бы Макс не стал останавливаться и вчера в мастерской произошло все то, о чем мы потом говорили? Неужели в Москве об этом тут же узнали? Какой ужас! С силой я провела ладонями по плечам, словно этим движением могла освободиться от невидимой ниточки, связывающей меня с Москвой.
Подло и мерзко! Как они могли?
Захотелось немедленно стереть, снять с себя заразу. И я шагнула под душ. Воду сделала погорячее и стала ожесточенно тереть себя мочалкой. Сильно за спину руки завести не получалось, поэтому я с особым усилием терла живот и плечи. Спину потом старательно оттерла полотенцем. Побрила ноги, подстригла ногти, проследила, чтобы ничего не осталось, все сбежало в сливное отверстие. Любителям сглазов и наговоров нечем будет воспользоваться! Потом в чистое. На какое-то время мне показалось, что никакой болезни нет, но стоило переступить порог ванной, как все вернулось обратно. Я с трудом подавила в себе желание повернуть по коридору направо и в комнате упасть на кровать. Пошла налево, на звук льющейся воды.
На столе лежали вафельный торт, пачка масла, батон хлеба, сыр, упаковка овсяного печенья. Я очень люблю своего папу. За то… за то, что он нормальный. И никогда не лезет в мои дела. Сейчас он сделает себе несколько бутербродов с колбасой и сыром и либо уйдет в комнату к телевизору, либо останется на кухне читать газету. Толстый кусок белого хлеба, щедрая порция масла, колбаса свисает с боков бутерброда, приличный ломтик сыра — мой папа умеет и любит жить. Ему мои страдания не только непонятны, но и непредставимы. Он живет в удовольствие. Я же старалась удовольствие в своей жизни разрушить. Вот такие у меня маниакальные способности.
— Ты уже попила кофе? — быстро глянул в мою сторону папа. — Я тебе налил чай.
Ну, кто еще мог так поступить? Не предложение, не приказ — угощайся, и все тут!
Я села к столу, покосилась на газету. Белка прогрызла дырку прямо посередине. Значит, папа пойдет смотреть телевизор, читать ему нечего.
— Здесь ничего важного не было? — развернула я лист.
— Теперь уже нет, — выразительно посмотрел на меня папа. — Но в следующий раз корми крысу до того, как она отправится на охоту. Мама будет недовольна, если очередная Лариска съест ее тапочки.
— Ее зовут Изабелла, — обиделась я за гостью, — и она очень извиняется. К тому же Белка съела только рекламу и пару статей.
На глаза бросилось что-то знакомое. Какое-то слово, на которое я не обратила внимания, но теперь оно как бы стояло перед глазами, но я не в силах была его вспомнить. А потому снова уткнулась в газету. Белка на полу тревожно забегала, запищала, просясь на руки, словно дитя.
— Сейчас, сейчас… — пробормотала я. Что же там было за слово?
Белка укусила меня за ногу. Вот ведь зараза! Я отпихнула от себя крысу, и та, крутанувшись разок за своим хвостом, устремилась в коридор. Я проводила ее глазами. Куда может бежать зверь? Пойдет устраивать сидячую забастовку? Каску забыла прихватить, стучать об пол будет нечем.
— Пап, а ты не покупал другую газету? — спросила я, еще не понимая, что хочу услышать от отца.
Проводник между миром живых и мертвых… Зверь, нарушивший аркан… Чувствовать могут только те, кто умеет это делать…
Цокот коготков стих. Либо крыса добралась до ковра в комнате родителей, либо…
Я выглянула в прихожую. Хорошо, что мы подарили Маркеловой белую крысу. Если бы она была темная, постоянно терялась бы. А так зверек-альбинос на темном папином пальто смотрелся как неудачно поставленная заплатка.
— Белка, меняешь хозяина?
Мой вопрос зверька не остановил. Крыска ловко ползла к карману, из которого торчала газета. Я подождала, когда она вонзит зубы в периодическое издание, и только потом взяла их обоих в руки. Белла снова пыталась искромсать рекламу.
— С тобой может быть солидарна вся страна — рекламу любят только рекламодатели. — Крыса больно укусила меня за ладонь, отвоевывая лакомый кусочек. — Эй, верну Маркеловой, она посадит тебя на сухой паек из туалетной бумаги! — припугнула я Белку. Но угроза не подействовала. Пришлось ее засовывать в перчатку. Пока она прогрызет жесткую кожу, можно будет разобраться с газетой.
— Папа! Почему крысы не любят рекламу? Потому что их заявки никогда не печатают?
Отец оторвался от газеты — он все же пытался читать то, что ему щедро оставила хвостатая вредительница.
— Они читать не умеют, а от рекламы вкусно пахнет, — пожал плечами папа.
— От рекламы вкусно пахнет, если в нее заворачивали колбасу. Лично я никогда не любила запах типографской краски. В нем есть что-то тяжелое. Чтобы лишний раз в том убедиться, я ткнулась носом в газету и прямо перед собой увидела крупное слово: «СГЛАЗ».
«Сниму сглаз, порчу, наведу приворот…»
Я окинула взглядом весь столбец. «Целительница Тамара», «Ясновидящая Софья», «Колдун третьей категории Иван»…
Половина из всего, что здесь написано, конечно же, бред. Ничего они не могут, только деньги трясти. Но ведь с чего-то все у них началось? Они что-то почувствовали, что-то увидели…
Я провела рукой по странице, ладонью снимая налет черной типографской краски.
«Ведьма из Воронежа. Делаю все!» Не то. «100 % помощь без греха». Это они о чем? «Ведьма Василиса. Сделаю все на 200 %». Ого, ставки растут! Выполним и перевыполним план! Пятилетку в три года, вместо одного мужа сразу два. Один так, второй на всякий случай. Если Пашка позвонил по одному из названных телефонов, я его закопаю под запасом тренировочных сабель. «Наталья. Гадаю. Предсказываю. Помогу». Кто кому — еще вопрос… «Настоящая ясновидящая денег не берет! Рассказывать ничего не надо — помощь и результат сразу». Похоже на старый анекдот — «Гусары с женщин денег не берут. Они сами им дают». Двусмысленно.
Не то, все не то! Люди, которые чувствуют… Не обязательно Смотрители. Маги, например. Те, что живут по закону земли, которые знают травки. Вот кто сможет снять замкнутый аркан! Одна примета перебивается другой.
— С Максимом поругались? — Папа кивнул на колонку «магов».
— Наоборот.
Я все разглаживала и разглаживала надкушенную газету. Не только Смотрители обладают силой и знают приметы. Смотрители — ученые от города, приметы по книжкам изучают. А есть те, кто приметы замечает, кто знает особенность каждой вещи, каждого дерева, каждого кустика.
И имя им… колдуны?
Я поежилась. Конечно, настоящий колдун рекламу давать не будет. Ни к чему. Если надо, к нему и так придут. И денег он не возьмет — человек сам заплатит свою цену.
Я с удвоенной силой принялась мучить газету, так что она порвалась.
Ой! Не крыса — так я. Не судьба папе нормально почитать. Я пригляделась к тому месту, что так старательно грызла Белла. Здесь тоже было объявление по колдовству, но оно было изгрызено в лапшу.
Проводник… Уж не это ли объявление не понравилось хвостатой бестии?
— Папа, у тебя случайно третьей газеты нет? — без всякой надежды спросила я.
Третьей газеты не было. Но я уже знала, где и что искать. И даже догадывалась, у кого спрашивать.
Время близилось к двенадцати, мне опять хотелось спать. В коридоре на полу валялась перчатка. Палец был разорван. Значит, я двигаюсь в правильном направлении.