– Единственный живой, кто видел, – мрачно поправил Стрельцов.
– Ну, без разницы. Ты видел. Ты понимаешь, что я могу.
– Да.
– Никто не понимает. Они просто не могут понять, что я могу, – сказал Кузьма. – Главная по посёлку меня вот пугает, но пугает не тем. Поэтому ты должен сделать, а то я всё тут уничтожу. Помоги мне.
Стрельцову очень хотелось отказаться, послать его к чёрту, возразить, что его остановят…
– Ты герой этой войны, ты в курсе?
– Да.
– Они собираются поднять тебя на стяг. Как только об этом можно будет громко говорить.
– Куда поднять?
– На знамёна свои. Им нужна твоя слава, подвиг. Никто не знает, что там было и есть на самом деле. Но потом они могут и запросто избавиться от тебя. Им выгодно, что её никто не видел.
– Она хочет увидеть, – вдруг усмехнулся Кузьма и хищно посмотрел на Стрельцова. – Эта московская дурочка.
– Думаешь?
– А то. По-твоему, чего она до сих пор тут ошивается, – его улыбка сделалась чудовищной. Он приглашал Стрельцова в следующее, последнее воспоминание, которое тот почти вымарал.
– На тебя запала.
– Не, брешешь. Я для неё старый. Ты вот в самый раз. И она хочет войну увидеть. Я сразу это приметил… Поэтому предложи ей побыть наводчицей. Тебе же не впервой, Профессор.
– Нет, ни за что! – Стрельцов дёрнулся от него прочь и попятился к морю.
– Предложи. Не уговаривай. Сам увидишь. – Кузьма покивал с улыбкой. Хоть он был и простой человек, но Стрельцов знал, что в людях командир ошибается редко. – Тебя тут никто не знает. Ты как призрак, кто-то что-то слышал, да и только. Два выстрела – и ты исчезнешь, понимаешь? А если пойду я, ты представляешь, сколько будет крови? Попроси её помочь. Помнишь, как ты попросил Марину?
Стрельцов задрожал, в глазах потемнело. Память о том вечере, когда он просьбами, уговорами, угрозами увлёк Марину туда, откуда она никогда не вернётся, высунулась из холодной черноты, но побыла на свету недолго. Нет! Он не мог этого сделать. Это был Кузьма, только он, только его проклятый приказ, больше ничего.
– …Когда всё сделаете, считай, я всё простил.
Стрельцов думал ответить ему: «Я так не хочу, Кузьма!», но знал, что командир высказывает не просьбу. Отказ не будет принят. Никого, кроме них, тут нет, а Борька всегда будет на стороне хозяина.
– За тобой всё ещё долг, – повторил командир. Стрельцов понял, что иного пути для искупления нет. Если Кузьма просто убьёт его здесь, это не решит ничего. Он не хотел умирать виновным.
Поняв, что он соглашается, Кузьма сказал:
– Она знает, как они выглядят. Никита и Егор. Скажи ей, чтоб встретилась с обоими.
– Они же не идиоты. Будут ждать, что ты придёшь.
– Это я уже продумал. Меня Паша прикроет. В это время я буду с ним. А про тебя они не знают.
Стрельцов промолчал.
– А если всё-таки я не выдержу, – вдруг Кузьма заговорил тем слабым, прерывающимся голосом, каким говорил про сон, – если не выдержу…, то возьми Борьку. Мне кажется, я в него переселюсь, как было во сне.
– Нет, Кузьма, переселиться можно только в новорождённое существо. А тебе вообще дорога в зал воинов. Как и мне. Ну, если бы это всё существовало.
– Да всё равно возьми, Профессор, хороший же пёс. – Кузьма изрядно потрепал Борьку, – никому он не нужен тут, кроме меня!..
Помолчав, он добавил:
– Ну ладно. Позагорай ещё. И отправляйся выполнять.
Вечером Стрельцов побрился, надел свою лучшую одежду, отыскал в доме туалетной воды и воспользовался. Чувствовал себя нелепо, но не придумал ничего лучше. Кузьма наотрез отказался идти с ним. Стрельцову казалось это опрометчивым, ведь Катя могла и не согласиться, но командир находился в твёрдой уверенности, что она всё сделает.
Они встретились на набережной. Катя была в рубашке с высоким воротом и строгих брюках. Несмотря на открытый вид, по лицу её бродило спокойное, уверенное в торжестве своей красоты счастье. Стрельцов нежно обнял её и предложил перейти куда-нибудь, потому что почувствовал (и это была правда), что кто-то снова наблюдает.
В этот раз наблюдатель не бросился за ними в погоню. Стрельцов решил, что к ним присмотрелись, но не последовали. Поэтому вскоре он перестал торопиться, и когда они вошли в сквер, то предложил Кате свой локоть и зашагал прогулочным шагом.
– У нас что, свидание? – удивилась девушка.
– Давно пора бы. А ты имеешь что-то против?
– Я всегда готова ко всему, – сказала она, улыбаясь. – Но мне бы задать ещё пару вопросов…
– Слушай, ты со своими вопросами… – он устало поднял глаза к белоснежной яркой луне. – Ты можешь хоть раз пройтись со мной, ничего не выпытывая?
– Я думала, тебе нравится рассказывать.
– Мне? Ненавижу! Ты каждый раз возвращаешь меня туда. А ведь ты знаешь, что я там потерял.
Стрельцов остановился и вытащил фото из внутреннего кармана кашемирового пиджака, одолженного в доме Кузьмы.
– Вот, – сказал он, – никому не показывал. Это Марина. Самая смелая девушка из всех, кого я знал.
Катя внимательно изучила снимок.
– А почему не на телефоне? – спросила она.
– Я люблю, чтобы фото было на бумаге.
Они пошли дальше. Катя крепче держала его руку.
– А это её последнее фото, – поколебавшись, он показал следующее. – Она погибла через девять дней.
– Кузьма знал, что это опасно? Отправлять вас туда?
– Да.
– И знал, что скоро вы собирались уехать в Россию?
– Да.
– Ты, должно быть, чертовски зол на него…
– Ты в курсе, что из его отряда сейчас на гражданке (по крайней мере, как мне известно) только я один жив и здоров? Остальные, кто знал Кузьму лично, вернулись в цинковых гробах или, кто пережил вокзал, – тяжёлыми калеками.
– Ну, эту информацию довольно трудно подтвердить, но да, я заметила, что о нём очень трудно найти свидетельства, так сказать, непосредственных очевидцев…
– Марина бы тебе многое рассказала. Она видела его гораздо лучше, чем я, гораздо лучше понимала, кто он такой.
– А сейчас ты тоже понял? – Катя смотрела по-настоящему заинтересованно.
Стрельцов подумал, что момент подходящий, и остановился: они одни, вечер тёплый, близко стояла клумба, источавшая сладкий аромат. Воздух был переполнен морем, цветами, звоном цикад и тайной. Он смотрел на неё заворожённо несколько секунд. Это было трудно – не делать вид, а действительно заставить себя почувствовать то, что испытывают обыкновенные люди при виде желанной женщины. Он стал искать в этом поэзию и без труда нашёл её. Дело пошло проще: Стрельцов последовал за жемчужными нитями лунного света, неравномерно ложившимися на её лицо, шею, грудь… последовал за её запахом: смесь удивления, тревоги, возбуждения, самодовольства… Не так мало, чтобы влюбиться хоть на несколько мгновений.
Пауза затягивалась, и наконец стало казаться, что он и на самом деле жаждет поцеловать её. Он качнулся, словно отшатываясь от неё, но Катя, сама не замечая, притянула его немного к себе, заражённая романтичностью момента и любопытством. Стрельцов наклонился к её губам. Катя позволила ему поцеловать себя, но не ответила.
– Так странно, – сказала она, поправляя волосы.
– Что странно? – он взял её за руку.
– Ты говоришь про одно… но это вызывает другие чувства. Говоришь про свою бывшую мне… зачем?
– Она – жертва той неправды, о которой ты постоянно расспрашиваешь и рассуждаешь. Она была смелая.
– Она была из России?
– Что? Нет, ты что. Она была из местных. Присоединилась к нам.
– Твоя наводчица, да?
– Ну, не совсем так, как ты это представляешь, но да.
– В смысле? – азартно спросила Катя. Ей нравилось, что он дразнит её.
– Это скучно рассказывать, но вообще… Хочешь побыть на её месте?
Журналистка встала как вкопанная, Стрельцов попытался утянуть её дальше в глубь сквера, но она не двигалась.
– Хочешь, чтобы я поехала туда?
– Туда?! Ну что ты, зачем? Ты совсем другая, а там опасно, я же не сумасшедший. Но мы можем разыграть это здесь. Хочешь?
– Как это? О чём ты говоришь?
– Пойдём, я тебе покажу.
Они вышли обратно на улицы посёлка, и Стрельцов пошёл туда, где была оставлена для него машина. В багажнике старой пыльной «Волги» лежала винтовка. Ни он, ни даже Кузьма не знали, как она туда попала. Но именно ею надо было решить дело.
Стрельцов открыл чемодан и принялся неспешно, но уверенно собирать оружие. Его движения были лёгкими, но могущественными: он приводил в готовность рабочий инструмент. Он действовал уверенно, со знанием дела, но не торопился, позволяя ей рассмотреть свою работу. Катя стояла как зачарованная. Когда он прикрепил оптический прицел, то направил дуло на отдалённую цель в конце улицы и предложил ей посмотреть. Катя нагнулась, пытаясь лицом упереться в оптику. Стрельцов поправил её.
– Ого.
– Что «ого»? Ничего же не видно, – усмехнулся он.
– Ну, кое-что видно.
– Побудешь моей наводчицей? Только ты будешь не рядом со мной, а в поле, хорошо?
– В смысле? В каком «поле»?
– Ты будешь вести цель, а я буду целиться.
– Ты кого-то убьёшь? – испуганно спросила Катя.
– Нет, ты что. Конечно, нет. Но ты побудешь как там, понимаешь? Мы такое делали: Марина приходила в укрскую часть города и вела меня к целям. Она говорила на ихнем и легко сходила за свою.
– Это же так опасно!.. И ты просто смотрел, как она рискует жизнью?
– Да, – спокойно ответил Стрельцов.
– Почему?!
– Потому что это война.
Он угадал, что это произведёт впечатление.
– Никаких шуток. Хочешь попробовать?
– Откуда ты это взял?
– Как откуда? С собой привёз. Это моя.
– Да? Зачем? Это же не твоя машина, – Катя насторожилась.
– А тут я припрятал. Она давно здесь стоит. Я же не могу прятать это в доме Кузьмы.
– Опасно. А если найдут? Хочешь сказать, тут уже целый месяц оружие лежит?
Стрельцов пожал плечами, начал разбирать винтовку. Делал он это также неспешно и красиво.