– А ты хочешь их исправить?
– О чем ты?
– Я вырос, постоянно слыша от мамы: «Нет никакого преподавания, есть только учеба». Слышал я это больше сотни раз, но долгое время не понимал, что она имеет в виду. Ведь она же преподавала мне, правильно? И при этом утверждала, что не преподаватель и не учитель? Но повзрослев, я наконец понял, что она пытается сказать: преподавание невозможно, если ученик не желает учиться. Видимо, это выражение можно сформулировать еще и вот так. А ты хочешь учиться? В самом деле? Или хочешь делать ровно столько, чтобы от тебя отцепились?
Как и на пароме, Брайс рассуждал более зрело, чем его ровесники, но тон его был таким дружеским, что я всерьез задумалась над его вопросом.
– Ну-у… я не хочу оставаться на второй год в том же классе.
– Это я понял. Но на мой вопрос ты все еще не ответила. Какие отметки тебе хотелось бы получать? Что бы тебя устроило?
Только отличные, и чтобы при этом ничего не делать, но я понимала, что заявлять об этом вслух не стоит. Вообще-то я обычно училась на «хорошо» и «удовлетворительно», причем последних было больше. Иногда я получала и «отлично» – по легким предметам вроде музыки или рисования, но попадались среди моих оценок и неудовлетворительные. Я понимала, что за Морган мне не угнаться, но отчасти все равно хотелось радовать родителей.
– Пожалуй, меня устроило бы получать в среднем хорошие отметки.
– Ясно, – кивнул он и снова улыбнулся, демонстрируя ямочки. – Вот теперь я понял.
– Что?
– Не что-то конкретное, а в каком ты сейчас положении. И что тебе хотелось бы его изменить. Ты как минимум на восемь заданий отстаешь по математике, твои оценки по проверочным работам довольно низкие. Тебе понадобится очень серьезно поработать, чтобы к концу семестра получить по геометрии хорошую отметку.
– Да?..
– Вдобавок ты отстала и по биологии.
– Да…
– И по истории Америки. Как и по английскому и испанскому.
К тому времени я уже не могла смотреть ему в глаза, понимая, что он, наверное, считает меня тупицей. Но мне хватало ума сообразить, что поступить в Вест-Пойнт почти так же сложно, как в Стэнфорд.
– А как тебе мой реферат? – спросила я, почти боясь услышать ответ.
Он скользнул взглядом по реферату, выложенному из папки поверх стопки бумаг.
– И о нем я тоже хотел с тобой поговорить.
Поскольку раньше я никогда не занималась с репетитором, я не знала, чего ожидать. Вдобавок репетитор оказался до ужаса симпатичным, в итоге я совсем растерялась. Наверное, мне представлялось, что мы сначала поработаем, потом устроим перерыв и познакомимся поближе, может, даже пофлиртуем чуть-чуть, но, если не считать разговора на крыльце, этот день прошел совсем иначе.
Мы работали. Я сходила в туалет. Потом мы снова работали. Снова краткий перерыв по той же причине. И так несколько часов подряд.
Помимо разбора моего реферата – Брайс хотел, чтобы я выстроила его в хронологическом порядке вместо того, чтобы скакать туда-сюда во времени, – мы посвятили большую часть дня геометрии, чтобы сократить отставание по домашним заданиям. Сделать их все я ни за что бы не смогла, ведь Брайс заставлял меня решать каждую задачу самостоятельно. Всякий раз, когда я просила помочь, он листал учебник и находил раздел, в котором приводились нужные мне объяснения. И требовал, чтобы я прочитала его, а если я не понимала, разжевывал объяснения для меня. Если же и это не помогало, а так случалось почти каждый раз, он изучал задачу из домашнего задания, поставившую меня в тупик, и придумывал другую, похожую на нее. Потом терпеливо, шаг за шагом, показывал мне, как ее решать. И лишь потом я возвращалась к исходной задаче, которую должна была решить сама. Все это страшно раздражало, потому что дело продвигалось медленно, а объем работы, который мне приходилось выполнять, в то же время увеличивался.
Тетя вернулась домой, когда Брайс уже уходил, и они разговорились в дверях. Понятия не имею, что они обсуждали, но голоса звучали жизнерадостно; я же не сдвинулась с места, уронив голову на стол. Перед тем, как пришла тетя и я уже думала, что отмучались, Брайс дал мне дополнительное задание – точнее, задание, которое я к тому времени уже должна была закончить. Мне предстояло не только переписать реферат: Брайс задал мне прочитать несколько глав из учебников биологии и истории. Хоть он и улыбался, говоря об этом, – как будто его требование было совершенно разумным после долгих часов умственного напряжения, – в ту минуту его ямочки не значили для меня ровным счетом ничего.
Вот только…
Дело в том, что он в самом деле умел объяснять так, что сложное обретало смысл, становилось понятным, и кроме того, обладал неиссякающим терпением. К концу занятия я вроде бы стала лучше понимать, что делаю, и уже не так робела при виде геометрических фигур, цифр и знаков равенства. Не поймите меня превратно: это вовсе не значит, что я вмиг стала знатоком геометрии. Весь день я совершала ошибки сплошь и рядом как крупные, так и мелкие, из-за которых страшно злилась на себя. И понимала, что Морган легко справилась бы с любым заданием.
Когда Брайс ушел, я немного поспала. К тому времени, как я проснулась, был готов ужин, и после еды и уборки на кухне я вернулась к себе, читать учебники. Работы с рефератом оставалось еще много, поэтому я прибавила громкость плеера и принялась писать. Тетя заглянула в комнату через несколько минут и что-то сказала, я сделала вид, что слышу ее, хотя из-за музыки и не слышала. Если это что-то важное, рассудила я, она вернется и повторит попозже.
Некоторое время я занималась рефератом, а потом сделала ошибку – забыла, что я беременна. И едва сменила позу на более удобную, как ощутила зов природы. Опять. Открыв дверь в коридор, я с удивлением услышала в гостиной оживленные голоса, выглянула из-за угла, чтобы выяснить, кто там, и увидела, как Гвен ставит перед елкой картонную коробку, полную елочных игрушек и гирлянд. Только тогда я вспомнила, как тетя предупредила меня о том, что вечером после работы мы будем украшать елку.
Вот чего я совсем не ожидала, так это увидеть в гостиной Брайса. Он болтал с тетей, пока та настраивала радио, наконец остановившись на станции, по которой передавали рождественские мелодии. При виде Брайса у меня екнуло в желудке, но, по крайней мере, теперь я была одета не в пижаму и шлепанцы и не выглядела в целом так, будто передвигаюсь, как бродяга, зайцем на попутных поездах.
– А вот и ты, – сказала тетя Линда. – Я уж собиралась снова звать тебя. Брайс только что пришел.
– Привет, Мэгги, – подал голос Брайс. Он был в тех же джинсах и футболке, и я невольно отметила, что контуры его плеч и ног радуют взгляд. – Линда позвала меня помочь с елкой. Надеюсь, возражений нет.
Я на миг потеряла дар речи, но кажется, этого никто не заметил. Тетя Линда уже надевала куртку по пути к двери.
– Мы с Гвен быстренько съездим в магазин, чтобы сделать эгг-ног[8], – сообщила она. – Если захотите включить гирлянды, не стесняйтесь. Мы скоро вернемся.
Я мялась в дверях, пока не вспомнила с мучительной остротой, зачем вышла из комнаты. Проскользнула в ванную, потом вымыла руки. Разглядывая себя в зеркале над раковиной, даже я видела, что выгляжу устало, но ничего не могла с этим поделать. Причесавшись, я вздохнула и вышла, не понимая, почему вдруг занервничала. Мы же с Брайсом провели вдвоем в этом доме несколько часов – почему тогда сейчас его приход ощущается иначе?
Потому, подсказал внутренний голос, что он здесь уже не в качестве моего репетитора. Он пришел потому, что тетя Линда попросила, но не ради помощи ей: она просто решила, что это меня порадует.
К тому времени, как я вышла из ванной, тетя Линда и Гвен уже уехали, а Брайс вытягивал из коробки гирлянду. Посмотрев, как он распутывает ее, я, стараясь держаться невозмутимо, вытащила вторую и тоже принялась распутывать.
– Читать учебники я закончила, – известила его я. – И еще немного поработала над рефератом.
Без солнечного света его глаза и волосы казались темнее.
– Молодец, – кивнул он. – А я сводил Дейзи на прогулку по берегу, потом родители сказали мне наколоть дров. Спасибо, что позвали меня в гости.
– Не за что, – отозвалась я, хоть и понимала, что могу просто промолчать.
Он растянул на руках распутанную гирлянду и обвел взглядом комнату.
– Надо проверить, все ли лампочки работают. Здесь где-нибудь есть розетка?
Я понятия не имела. Розетки мне никогда не требовались, но он, похоже, говорил сам с собой, потому что наклонился и заглянул под стол рядом с диваном.
– А вот и она.
Он гибко присел на корточки и потянулся вилкой к розетке. Я увидела, как замигали разноцветные лампочки гирлянды.
– Я так люблю наряжать елку, – признался Брайс, снова направляясь к коробке. – Это помогает проникнуться атмосферой, – пока он доставал следующую гирлянду, я закончила распутывать свою, разложила ее на полу, включила, посмотрела, как она мигает, и занялась следующей.
– А я еще никогда не наряжала елку.
– Правда?
– Обычно это делает мама, – объяснила я. – У нее свои представления о том, как должна выглядеть елка.
– А-а, – протянул он, и я заметила, что он озадачен. – У нас все наоборот. Мама, как говорится, руководит, а мы, все остальные, действуем.
– Она не любит украшать елку?
– Любит, но надо знать ее, чтобы понять, о чем речь. Кстати, это я подал мысль насчет эгг-нога. У нас есть такая традиция, и как только я заговорил о ней, тетя Линда решила перенять ее. А я уже рассказал ей, что, по-моему, сегодня ты отлично поработала. Особенно под конец. Мне почти не пришлось тебе помогать.
– Все равно я еще отстаю очень сильно.
– Это меня не беспокоит. Если ты будешь продвигаться такими же темпами, как сегодня, ты и не заметишь, как все нагонишь.
Я в этом сомневалась. Похоже, он был больше уверен во мне, чем я сама.