Час спустя зазвонил телефон. Я думала, это мои родители, и удивилась, когда тетя Линда позвала меня со словами, что мне звонит Брайс. Насколько я помнила, он впервые позвонил нам домой.
– Привет, Брайс, – сказала я в трубку. – Что случилось?
– Да я хотел узнать, можно ли мне заехать к вам в сочельник, отдать тебе подарок.
– Меня не будет дома, – ответила я и объяснила про сразу две церковные службы в воскресенье. – Мы вернемся только на Рождество.
– А-а. Ладно. А еще мама просила узнать, не хочешь ли ты прийти к нам на рождественский обед. Примерно в два.
Его мама пригласила меня? Или он захотел, чтобы я пришла?
Прикрыв трубку ладонью, я спросила разрешения у тети, она согласилась, но с условием, чтобы Брайс попозже пришел к нам на рождественский ужин.
– С удовольствием, – согласился он. – Я кое-что приготовил для тети Линды и Гвен, тогда и обменяемся подарками.
Только после того, как я повесила трубку, до меня дошел весь смысл ситуации. Смотреть флотилию вместе с его семьей или заглянуть к нему в гости после прогулки по берегу – одно дело, а провести Рождество в обоих домах, – уже что-то большее, почти шаг в том направлении, куда мне, как я была почти уверена, идти не хотелось. И все же…
Я не могла отрицать, что рада приглашению.
В воскресенье сочельник прошел не так, как у нас дома в Сиэтле, и не только из-за поездки на пароме и двух церковных служб. Наверное, мне стоило заранее догадаться, что двум бывшим монахиням важно найти способ отдать должное истинному смыслу этого праздника, что мы и сделали.
После церкви мы, как обычно, побывали в «Уолмарте», где я нашла симпатичную рамку для родителей Брайса и открытку для самого Брайса. А вместо гаражных распродаж мы побывали в приюте «Миссия надежды», где несколько часов готовили еду для неимущих и бездомных. Мне поручили чистить картошку, и хотя поначалу получалось не очень быстро, к концу работы я приноровилась. Когда мы уезжали из приюта, к тете Линде и Гвен кинулись с благодарностями и объятиями человек десять – кажется, они являлись сюда в качестве добровольных помощников уже не первый раз, – и я увидела, как тетя незаметно сунула начальнице приюта конверт, явно с денежным пожертвованием.
На закате мы побывали на представлении живого вертепа одной из протестантских церквей (мама перекрестилась бы, узнав об этом). Мы увидели, как Иосиф и Мария уходят от постоялого двора и находят приют в хлеву, как на свет появляется Иисус, как к нему приходят поклониться три волхва. Действие происходило снаружи церкви, морозный воздух придавал ему реалистичность. Когда представление закончилось, запел хор, и мы с тетей, взявшись за руки, подхватили пение.
Потом был ужин, а после него, поскольку до ночной службы оставалось еще несколько часов, мы отправились в тот же мотель, где останавливались, когда я прилетела из Сиэтла. Мы с тетей заняли одну комнату, поставили будильник и легли вздремнуть. В одиннадцать мы проснулись. Как выяснилось, напрасно я опасалась, что на всенощной буду клевать носом: священник не пожалел ладана, поэтому все продолжали бодрствовать, у меня непрестанно слезились глаза. В происходящем ощущалось нечто мистическое, но в духовном смысле. По всей церкви горели свечи, звучала торжественная и глубокая органная музыка. Взглянув на тетю, я увидела, что она молится, беззвучно шевеля губами.
Потом мы вернулись в мотель и отплыли домой первым же утренним паромом. Утро вовсе не казалось рождественским, но тетя постаралась восполнить этот пробел: устроившись в каюте, они с Гвен наперебой рассказывали о самом лучшем Рождестве, какое случалось на их памяти. Гвен, которая выросла на ферме в Вермонте, поведала нам, как однажды получила в подарок щенка австралийской овчарки. В то время Гвен было девять лет, собаку она хотела с тех пор, как помнила себя. Утром, развернув все подарки, она так приуныла, что даже не заметила, как ее отец выскользнул из дома через заднюю дверь. Он вернулся через минуту, держа на руках щенка с красным бантиком на шее, и даже сейчас, почти полвека спустя, Гвен помнила, как радовалась, когда щенок запрыгал, играя с ней. И тетя Линда вспомнила, хоть и не так воодушевленно, как пекла вместе с матерью печенье в сочельник и как впервые мама разрешила ей не просто помогать, а отмерять, смешивать и выполнять почти всю работу самостоятельно. Она так гордилась, когда вся семья нахваливала ее печенье, а утром получила в подарок фартук с ее вышитым именем и собственные принадлежности для выпечки. Последовали и другие подобные истории, и я, слушая их, с удивлением понимала, что они звучат совершенно обычно. Мне и в голову не приходило, что у монахинь может быть такое же детство, как у многих других; почему-то мне казалось, что они росли, постоянно читая молитвы и находя под елкой на Рождество Библии и четки.
После возвращения домой я поболтала с родителями и Морган по телефону, подписала открытку для Брайса и начала собираться – приняла душ, причесалась, накрасилась. Потом влезла в красный свитер и джинсы с поясом-резинкой, уже в который раз порадовавшись их существованию. За окном небо заволакивали темные тучи, поэтому я на всякий случай обулась в резиновые сапоги. Разглядывая себя в зеркало, я подумала, что если не считать продолжающий увеличиваться бюст, я совсем не выгляжу беременной.
То, что надо.
С подарком под мышкой я направилась к дому Трикеттов. Волны в заливе Памлико украсились белыми гребнями, ветер усиливался, трепал мне волосы, и я гадала, зачем вообще удосужилась причесываться.
Брайс открыл дверь, пока я еще поднималась по ступенькам. С неба слышался далекий рокот. Вскоре должна была начаться буря.
– А, привет. С Рождеством! Выглядишь потрясающе.
– Спасибо. Ты тоже, – ответила я, окинув взглядом его темные шерстяные брюки, рубашку на пуговицах и начищенные до блеска мокасины.
Внутри дом выглядел идеально, как на рождественской открытке. Скомканную бумагу, в которую были завернуты подарки, собрали в картонную коробку и поставили за елку. В воздухе витали ароматы окорока, яблочного пирога и кукурузы в масле. Стол был накрыт, несколько блюд с гарниром уже заняли свои места на нем. Ричард и Роберт в пижамах и пушистых шлепанцах сидели на диване, читая комиксы, и я вспомнила, что, несмотря на весь их ум, они еще дети. Дейзи, до этого сидевшая рядом с ними, поднялась и подбежала ко мне, виляя хвостом. Брайс представил меня своим бабушке и дедушке. Меня приняли ласково, но я не понимала ни слова из того, что они говорили. Оставалось только кивать и улыбаться, а Брайс, наконец отведя меня в сторонку, зашептал на ухо:
– Это «хой тойдер», местный диалект. Во всем мире насчитывается всего несколько сотен человек, которые на нем говорят. На протяжении веков жители острова почти не поддерживали связи с материком, вот у них и развился собственный язык. Не расстраивайся, я тоже редко когда понимаю их.
Родители Брайса хлопотали в кухне, и после приветствий и объятий мама вручила Брайсу посудину с картофельным пюре и велела отнести на стол.
– Ричард, Роберт! – крикнула она. – Обед почти готов, так что умывайтесь и садитесь за стол.
За обедом я спросила у близнецов, что им подарили на Рождество, а они задали тот же вопрос мне. Я объяснила, что мы с тетей решили открыть наши подарки позднее, а Ричард или Роберт – я так и не научилась различать их, – повернулся к родителям.
– А мне нравится открывать подарки рождественским утром.
– Мне тоже, – подхватил второй близнец.
– А почему вы говорите об этом мне? – спросила их мама.
– Потому что не хотим, чтобы вам в голову запали нелепые мысли на будущее.
Это прозвучало так серьезно, что их мама расхохоталась.
Когда обед закончился, мама Брайса открыла мой подарок, и они вместе с мужем сердечно поблагодарили меня, а потом все вместе мы принялись наводить порядок на кухне. Остатки еды сложили в контейнеры и поставили в холодильник, и на освободившийся стол мама Брайса выложила большой пазл. Когда из коробки было высыпано содержимое, родители Брайса, его братья и даже пожилое поколение принялись переворачивать детали лицевой стороной вверх.
– Мы всегда собираем пазлы на Рождество, – шепнул мне Брайс. – Не спрашивай почему.
Сидя рядом с ним и вместе с остальными подбирая подходящие один к другому кусочки пазла, я размышляла, чем сейчас занимаются мои родные. Было легко представить, как Морган убирает подаренную ей новую одежду, мама готовит ужин в кухне, а папа смотрит матч по телевизору. Меня вдруг осенило, что после утренней суеты с открыванием подарков все в моей семье занимаются каждый своим делом, разве что собираются вместе за ужином. Я понимала, что у каждой семьи свои праздничные традиции, но наши, похоже, разобщали нас, а традиции семьи Брайса объединяли.
Снаружи начался дождь, который вскоре перешел в ливень. Сверкали молнии, грохотал гром, а мы усердно собирали пазл. Он состоял из тысячи деталей, но в семье Брайса все оказались виртуозными собирателями, особенно отец, и мы управились меньше чем за час. Если бы я складывала его одна, то наверняка провозилась бы до следующего Рождества. В качестве фона мы включили «Скруджа» – мюзикл по мотивам классического романа Диккенса, а когда он закончился, нам с Брайсом было пора уходить. Выудив из-под елки пару неоткрытых свертков, Брайс прихватил зонты и ключи от машины, и я обняла всех его близких на прощание.
Было темнее, чем обычно в это же время, пока мы ехали по безлюдным дорогам. Плотные тучи заслоняли звезды, дворники смахивали дождь со стекла. К тому времени, как мы затормозили у тетиного дома, ливень сменился изморосью. Тетю мы застали в кухне, в компании Гвен. Я вновь уловила аппетитные запахи, хотя еще даже не успела проголодаться.
– С Рождеством, Брайс! – воскликнула Гвен.
– Ужин будет готов через двадцать минут, – сообщила тетя Линда.
Брайс положил свои подарки под елку вместе с остальными и обнял обеих женщин. За несколько часов моего отсутствия дом преобразился. Елка сияла, свечи мерцали на столе, на каминной полке, на приставном столике у дивана. По радио негромко играла праздничная музыка, напоминая мне о детстве, когда я первым делом утром в Рождество прокрадывалась вниз, в гостиную. Я обходила вокруг елки и рассматривала подарки, замечала, какие предназначены мне, а какие – Морган, а потом садилась на ступеньку лестницы. Сэнди обычно присоединялась ко мне, я гладила ее по голове и следила, как в душе нарастает предвкушение – вплоть до того момента, когда наконец просыпались остальные.