Перебирая мысли об этих праздничных утренних часах, я почувствовала на себе любопытный взгляд Брайса.
– Вспомнила о хорошем, – просто объяснила я.
– Тяжело, наверное, быть сегодня вдали от семьи.
Я встретилась с ним взглядом, и у меня потеплело на душе, чего я никак не ожидала.
– Вообще-то, – ответила я, – у меня все хорошо.
Мы устроились на диване и болтали при свете огоньков на елке, пока не пришло время ужина. Тетя приготовила индейку, и хотя я съела совсем немного, мне казалось, что я вот-вот лопну.
Пока мы убирали в кухне и переходили в гостиную, буря утихла: молнии еще вспыхивали на горизонте, но дождь прекратился, над землей поплыл легкий туман. Тетя Линда налила себе и Гвен по бокалу вина – я впервые за все время увидела, как они пьют спиртное, – и мы принялись открывать подарки. Тете очень понравились перчатки, Гвен восторгалась музыкальной шкатулкой, я открыла посылки от родителей и Морган. Мне подарили красивые туфли, несколько симпатичных блузок и свитеров на размер больше, чем я обычно носила, и я рассудила, что в моем положении это разумно. А когда пришла очередь Брайса получать подарок, я протянула ему конверт.
Я выбрала самую универсальную открытку, чтобы места на ней хватило для моего сообщения. В комнате было полутемно, поэтому Брайсу пришлось включить торшер, чтобы прочесть, что я написала.
С Рождеством, Брайс!
Спасибо за всю твою помощь! Для того, чтобы усилить ощущение праздника, мне захотелось подарить тебе то, что, как я знаю, тебе понравится, – подарок, который, возможно, ты так и будешь получать всю свою жизнь.
Эта открытка дает тебе право на:
1. Суперсекретный рецепт булочек моей тети.
2. Урок выпечки для нас двоих, чтобы ты научился печь их самостоятельно.
Как видишь, это подарок от нас обеих – от моей тети и от меня, но идея моя.
Мэгги
P.S. Тетя хотела бы, чтобы ты сохранил этот рецепт в тайне!
Пока он читал, я бросила взгляд на тетю Линду и увидела, что у нее блестят глаза. Брайс закончил, повернулся сначала ко мне, потом к ней и наконец расплылся в улыбке.
– Это же здорово! – воскликнул он. – Спасибо! Даже не верится, что ты запомнила.
– Других подарков для тебя я не придумала.
– Этот в самый раз, – заверил он, повернулся к тете и сказал: – Не хочется доставлять вам беспокойство, и если так будет проще, мы могли бы пораньше подъехать к вам в магазин и посмотреть, как вы готовите булочки, как обычно делаете.
– Среди ночи? – я вытаращила глаза. – Ну уж нет!
Тетя Линда и Гвен рассмеялись.
– Мы что-нибудь придумаем, – пообещала она.
Пришло время открыть подарки от Брайса. Пока тетя осторожно разворачивала сверток, который Брайс приготовил им вдвоем с Гвен, я заметила рамку и сразу поняла, что увижу снимок. Тетя и Гвен с любопытством и молча уставились на него, так что я невольно вскочила со своего места и заглянула поверх их голов. И сразу поняла, почему они смотрят на снимок не отрываясь.
Это была цветная фотография их магазина, сделанная ранним утром, под таким углом, что Брайсу наверняка пришлось лечь прямо на дорогу. Покупатель – судя по тому, как он был одет, рыбак, – как раз выходил с пакетом в руке, еще одна покупательница входила. Оба были тепло одеты, дыхание облачком пара вылетало изо рта. В окне я заметила отражение облаков, а за стеклом – профиль тети и Гвен, которая как раз ставила чашку кофе на прилавок. Небо над крышей было шиферно-серым, подчеркивая оттенок выцветшей краски на обшивке магазина и побитых непогодой карнизов. Магазин я видела множество раз, но только теперь заметила, как он приковывает взгляд… и что он, пожалуй, даже красив.
– Это же… невероятно, – выговорила Гвен. – Поверить не могу, что мы даже не заметили, как ты делал этот снимок.
– Я прятался. Вообще-то я приходил три утра подряд, чтобы поймать как раз такой кадр, какой мне был нужен. Две пленки отщелкал.
– Повесишь его в гостиной? – спросила я тетю.
– Шутишь? – отозвалась она. – В магазине, на самом видном месте! Чтобы показать всем!
Поскольку мой подарок был по размерам и форме почти таким же, я заранее знала, что это тоже фотография. И разворачивая, мысленно молилась, чтобы ни в коем случае не моя, сделанная Брайсом украдкой, пока я отвлеклась. Как правило, собственные снимки мне не нравились, и уж конечно, вряд ли понравился бы запечатлевший меня в мешковатых толстовках, уродливых штанах и с растрепанными волосами.
Но на снимке была вовсе не я: Брайс подарил мне ту самую фотографию, которая мне так понравилась, – с маяком и гигантской луной. Тетю Линду и Гвен он тоже заворожил, и обе согласились, что снимок должен висеть у меня в комнате – там, где я буду видеть его, лежа в постели.
Когда все подарки были открыты, мы еще немного поговорили, а потом Гвен объявила, что не прочь прогуляться. Тетя Линда направилась вместе с ней к дверям, мы увидели, как они обе одеваются и кутаются в шарфы.
– Вы точно не хотите с нами? – спросила тетя. – Чтобы ужин поскорее переварился и пока дождь не зарядил снова?
– Я в порядке, – отозвалась я. – Пожалуй, лучше просто посижу немного, и все.
Она завязала на шее шарф.
– Мы ненадолго.
После их ухода я перевела взгляд с фотографии на сверкающую елку, потом на свечи и, наконец, на Брайса. Он сидел рядом на диване, не вплотную, но настолько близко, что я задела бы его плечом, если бы слегка наклонилась. По радио все еще играла музыка, сквозь нее слышался, хоть и едва различимо, плеск волн, набегающих на берег. Брайс молчал, как и я, он казался довольным. Мыслями я вернулась к первым неделям, проведенным в Окракоуке – к страху, печали, мучительному одиночеству, когда я лежала у себя в комнате и думала, что подруги меня забудут, и была убеждена, что ничто не скрасит праздник, если проводишь его вдали от дома.
Но теперь, сидя рядом с Брайсом и держа на коленях фотографию, я уже знала, что это Рождество не забуду никогда. Я думала о тете Линде, Гвен, семье Брайса, о легкости и доброте, которые обрела здесь, но главным образом – о Брайсе. И гадала, о чем думает сейчас он, а когда он вдруг взглянул на меня, мне захотелось объяснить, что он вдохновил меня – так, как сам наверняка даже представить себе не мог.
– Ты о чем-то задумалась, – констатировал Брайс, и я почувствовала, как мои мысли улетучиваются, словно пар, и на их месте остается всего одна.
– Да, – подтвердила я, – точно.
– Поделиться не хочешь?
Взглянув на подаренную им фотографию еще раз, я наконец повернулась и посмотрела ему в глаза.
– Как думаешь, ты смог бы научить меня фотографировать?
Рождественская елка
Манхэттен
Декабрь 2019 года
Официантка подошла с меню десертов и предложила кофе, и Мэгги воспользовалась случаем, чтобы перевести дыхание. Свою историю она рассказывала все время, пока они ели, и даже не заметила, как убрали ее тарелку с почти нетронутым содержимым. Марк заказал кофе без кофеина, Мэгги отказалась – в ее бокале еще оставалось вино. Теперь вокруг них осталось всего полдесятка занятых столиков, шум разговоров в зале понизился до негромкого гула.
– Так это Брайс научил вас фотографировать?! – воскликнул Марк.
Мэгги кивнула.
– И познакомил меня с азами «Фотошопа», который в то время был еще сравнительно новым явлением. А его мама научила меня приемам работы в фотолаборатории – ретуши, экспонированию, кадрированию, объяснила, как важно время в процессе проявления… по сути дела, ныне утраченному искусству создавать фотографии по старинке. Благодаря им двоим, получилось что-то вроде интенсивного курса. Брайс также предсказывал, что цифровая фотография заменит пленку, а Интернет изменит весь мир, и эти уроки я заучила назубок.
Марк поднял бровь.
– Впечатляет.
– Он был умным.
– И вы сразу начали снимать?
– Нет. Брайс не изменил себе – решил, что и я должна учиться так же, как он, поэтому на следующий день после Рождества явился ко мне с книгой по фотографии, тридцатипятимиллиметровой «Лейкой», инструкцией и экспонометром, – улыбнулась Мэгги. – Строго говоря, у меня продолжались каникулы, так что мне требовалось только закончить недоделанные задания. В любом случае я к тому времени заметно продвинулась вперед в уроках, так что мне оставалось больше времени на изучение фотографии. Брайс показал мне, как заряжать пленку, как меняются снимки в зависимости от различных настроек, как пользоваться экспонометром. Вместе со мной он проработал все инструкции, разобрал по принесенной книге вопросы композиции, выбора кадра, моменты, которые надо учитывать при попытке сделать снимок. Да, все это ошеломляло масштабами, но он последовательно, пошагово разбирал один вопрос за другим. А потом, само собой, устроил мне проверочную работу.
Марк улыбнулся.
– Когда же вы самостоятельно сделали первые снимки?
– Прямо перед Новым годом. Все черно-белые, и было гораздо проще проявлять негативы в виде листа «контролек», а потом печатать фотографии в лаборатории у Брайса. Нам не требовалось посылать пленки в Роли на проявку, что меня особенно радовало, ведь денег у меня было негусто. Только те, что мама дала мне в аэропорту.
– Что вы снимали в первый день?
– Несколько видов океана, старые рыбацкие лодки, привязанные у пристани. Брайс заставлял меня менять настройки диафрагмы и выдержки, и когда я получила листы с «контрольками», я… – она задумалась, подбирая точное слово, – была потрясена. Разница просто ошеломила меня, только тогда я впервые начала по-настоящему понимать, что имел в виду Брайс, говоря, что в фотографии главное – поймать свет. И меня зацепило.
– Так быстро?
– Вы бы тоже подсели. Самое забавное, чем глубже я погружалась в фотографию следующие несколько месяцев, тем проще мне давались школьные уроки и тем быстрее я справлялась с ними. И не потому, что внезапно поумнела: просто чем раньше я заканчивала задания, тем больше у меня оставалось времени на фотоаппарат. Я даже начала делать дополнительные задания по ночам, и когда на следующий день появлялся Брайс, первым же делом протягивала ему два-три уже готовых задания. С ума сойти, правда?