– А по-моему, никакого сумасшествия в этом нет. Вы нашли то, что вас увлекло. Порой я гадаю, получится ли это у меня.
– Вы же собираетесь стать священником. Если для этого не требуется увлеченности, тогда даже не знаю, для чего еще она нужна.
– Пожалуй. Безусловно, это призвание, но оно не пробуждает тех же чувств, с какими, как вы говорили, вы впервые рассматривали лист «контролек». У меня ни разу не случалось подобных моментов озарения. Просто одно и то же чувство всегда присутствовало во мне, пронизывало меня до мозга костей с самого детства.
– От этого оно не выглядит менее реальным. А как к нему относится Абигейл?
– Она меня поддерживает. И вместе с тем, конечно, напоминает, что это значит – что основным добытчиком и кормильцем в семье придется быть ей.
– То есть? Вы не мечтаете стать проповедником на телевидении или создать мегацерковь?[14]
– По-моему, у каждого из нас свое призвание. И эти пути меня нисколько не прельщают.
Мэгги осталась довольна его ответом: она была убеждена, что большинство телепроповедников – лицемерные торгаши, которым придерживаться образа жизни знаменитости гораздо важнее, чем помогать другим приблизиться к Богу. И в то же время она признавала, что ее представления об этих людях ограничены тем, что она вычитала из газет. Среди ее знакомых не было ни одного телепроповедника или священника мегацеркви.
Официантка подошла, предлагая подлить Марку еще кофе, но он отказался. Дождавшись, когда она отойдет, он придвинулся к Мэгги.
– Можно мне расплатиться?
– Ни в коем случае, – отрезала Мэгги. – Это я вас пригласила. И потом, я точно знаю, сколько вы зарабатываете, мистер Кусок-Пиццы-Перед-Ужином.
Он засмеялся.
– Спасибо, – произнес он. – Было здорово. Удивительный вечер, да еще в такое время года.
В ее памяти всплыло давнее Рождество в Окракоуке и осознание, что в его незатейливости была своя красота – во времени, проведенном с небезразличными ей людьми, а не в одиночестве.
Последнее в ее жизни Рождество ей тоже не захотелось проводить одной, и она, посмотрев на Марка, вдруг поняла, что не желает, чтобы он оставался один. Следующие слова вылетели почти сами собой:
– По-моему, нам необходимо еще кое-что, чтобы проникнуться атмосферой праздника.
– Что вы имеете в виду?
– Что нужно галерее в этом году, так это рождественская елка, вам не кажется? А если я организую доставку елки и украшений? А завтра после закрытия мы нарядим ее вместе?
– Звучит просто замечательно.
Поздний ужин и взбодрил Мэгги, и утомил, и на следующий день она проспала почти до полудня. Боль была терпимой, но она все равно приняла обезболивающее и запила его стаканом чая. Потом заставила себя съесть кусочек тоста и озадачилась, потому что даже густо намазанный маслом и джемом, он остался соленым на вкус.
Она приняла ванну, оделась, немного посидела за компьютером. Заказала елку, заплатив втридорога за экспресс-доставку, чтобы ее привезли в галерею к пяти часам. В качестве украшений она выбрала набор под названием «Зимняя Страна чудес» – с белыми гирляндами, лентами из серебристого шелка, белыми с серебром елочными игрушками. И опять срочная доставка обошлась в небольшое состояние, но разве цена сейчас имела значение? Ей хотелось, чтобы Рождество получилось запоминающимся, вот и все. Наконец она отправила сообщение Марку, предупреждая его о доставке и о том, что сама она появится позднее.
После всех этих дел она устроилась на диване, завернувшись в плед. Подумала, не позвонить ли родителям, но решила подождать до завтра. Она знала, что по воскресеньям они оба обычно дома. Следовало бы позвонить и Морган, но и этот звонок она отложила. В последнее время общаться с Морган было нелегко, но когда Мэгги надоедало обманывать себя, она понимала, что кроме считаных редких случаев ее общение с сестрой всегда складывалось с трудом.
Но почему, снова задумалась она, даже если не принимать во внимание явные различия между ними? После возвращения из Окракоука Мэгги заметила, что положение Морган как любимицы родителей стало еще более очевидным. Средним баллом Морган была твердая четверка, она считалась школьной королевой красоты, после школы уехала в университет Гонзага, где вступила в правильно выбранное сестринское общество. Родители страшно гордились старшей дочерью и не уставали напоминать об этом младшей. Закончив университет, Морган начала преподавать музыку в местной школе, за ней ухаживали мужчины, работавшие в банках и страховых компаниях, – из тех, кто каждый день ходит на работу в деловом костюме. В конце концов она познакомилась с Джимом, сотрудником инвестиционного банка «Меррилл Линч», два года они встречались, потом он сделал предложение. Сыграли не очень шумную, но тщательно спланированную свадьбу и сразу же поселились в доме, купленном Джимом и Морган и обставленном вплоть до гриля на заднем дворе. Через несколько лет Морган родила Тиа, еще через три года – Беллу, и фотографии их семьи получались такими идеальными, что годились в качестве рекламных.
А тем временем Мэгги, забыв о близких, строила карьеру и жила как хотела, и это значило, что положение сестер в семье не изменилось. И Мэгги и Морган знали привычные им роли – звезда и старательная неудачница, – и это отражалось на их регулярных, хоть и не слишком частых разговорах по телефону.
Но потом Мэгги повезло добиться своего, и она принялась постепенно укреплять свою репутацию, регулярно путешествовала по всему миру, а потом у нее появилась и галерея. Со временем даже ее личная жизнь приобрела стабильность. Такой поворот, казалось, вызвал у Морган растерянность, бывали случаи, когда Мэгги даже слышала в ее голосе завистливые нотки. Пока Мэгги не исполнилось тридцати, сестра никогда не проявляла зависть открыто, ограничиваясь пассивно-агрессивными замечаниями – «твой новый парень уж наверняка намного лучше прежнего», «ты хоть представляешь, как тебе повезло?» или «а фотографии в «Нэшнл географик» за этот месяц ты видела? Вот они – да, потрясающие».
Чем больше преуспевала Мэгги, тем настойчивее Морган старалась оставаться в центре внимания. Как правило, она перечисляла свои трудности – с детьми, с домом, с работой – и сразу переходила к объяснению, как она устранила проблемы, проявив ум и упорство. В этих разговорах Морган выступала одновременно как жертва и героиня, в то время как Мэгги всегда просто везло.
Долгое время Мэгги старалась просто пропускать мимо ушей эти… заскоки. В глубине души она знала, что Морган любит ее, а растить двоих детей, заботиться о доме и работать полный день – стресс для кого угодно. В поглощенности Морган собственными делами нет ничего неожиданного, и потом Мэгги знала, что несмотря на всю зависть, сестра гордится ею.
Только узнав о том, что больна, Мэгги засомневалась в правильности своих исходных предположений. Вскоре после того, как ее диагноз стал известен, в те времена, когда у нее еще оставалась надежда, у Морган начались нелады с мужем, и они стали главной темой каждого разговора сестер. Вместо того чтобы предложить Мэгги возможность излить душу, высказать тревоги, связанные с ее болезнью, сестра почти не слушала ее и быстро меняла тему. Она жаловалась, что Джим, кажется, привык воспринимать ее как прислугу, или что Джим эмоционально замкнут, а о посещении психолога даже думать не желает, заявляя, что психолог нужен не ему, а Морган. Или же Морган признавалась, что у них несколько месяцев не было секса, или что Джим начал задерживаться на работе допоздна три-четыре раза в неделю. Так и продолжалось, одно за другим, а когда Мэгги пыталась уточнить какие-либо слова Морган, та раздражалась и обвиняла Мэгги в том, что она встала на сторону Джима. Даже теперь Мэгги не знала толком, что разладилось в их браке, разве что слышала шаблонные объяснения, что Морган и Джим просто отдалились друг от друга.
Морган казалась такой несчастной, даже слово «развод» уже начало мелькать в ее жалобах, поэтому Мэгги застигла врасплох ее ярость, когда Джим внезапно собрал вещи и покинул дом. И еще сильнее Мэгги оторопела, когда гнев и горечь ее сестры усилились. Мэгги понимала, что опыт развода нередко становится болезненным, но не могла понять, почему Морган так решительно вознамерилась ухудшить положение. Почему они с мужем не смогли уладить дело миром, без соперничающих друг с другом адвокатов, только подливающих масла в огонь, выставляющих все новые счета и замедляющих процесс?
Мэгги была готова согласиться с тем, что, вероятно, рассуждает наивно. Ведь она никогда не проходила процедуру развода, но так или иначе, ощущение Морган, что ее предали, и сознание своей полной правоты отражало ее убежденность в том, что Джим заслуживает наказания. Со своей стороны Джим, вероятно, тоже считал себя жертвой, и все это вылилось в затяжной и неприглядный развод, который занял семнадцать изнурительных месяцев.
Но даже этим дело не кончилось. Прошлым летом всякий раз, общаясь с сестрой, Морган продолжала жаловаться ей на Джима и на его новую молодую подружку или распространяться о том, что отец из Джима никудышный. Она рассказывала Мэгги, как Джим опоздал на встречу с учителями их детей или предпринял попытку увести детей в поход по Каскадным горам, хотя по графику те выходные они должны были проводить с Морган. Или что Джим забыл взять шприц-ручку с антигистаминным препаратом, когда повез девочек на ферму, где выращивают яблоки, хотя и знал, что у Беллы аллергия на пчел.
Ко всему этому Мэгги так и хотелось добавить: «Кстати, химиотерапия – отстой. У меня лезут волосы и постоянно рвет. Спасибо, что спросила».
Справедливости ради, Морган в самом деле спрашивала, как Мэгги себя чувствует, просто у Мэгги создавалось впечатление, что каким бы ужасным ни было ее самочувствие, Морган сочтет, что ее собственное положение еще хуже.
Все это привело к тому, что телефонные разговоры становились все более редкими, особенно в последние полтора месяца. Крайний из таких разговоров состоялся в день рождения Мэгги, еще до Хеллоуина, и если не считать краткого обмена эсэмэсками, в День благодарения они не общались. Объяснять все это Марку Мэгги не стала, когда речь зашла о том, почему она до сих пор не сообщила родителям о своих прогнозах. С другой стороны, она действительно не хотела портить Морган Рождество, особенно из-за Тиа и Беллы. Но для того, чтобы и Рождество Мэгги прошло мирно, с сестрой ей лучше было не пересекаться.