– Именно, – он подмигнул. – Сейчас увидишь.
Мы миновали небольшое кладбище слева от нас, затем еще одно, справа, и Брайс свернул на обочину. Мы вышли, он подвел меня к гранитному памятнику рядом с четырьмя прямоугольными могильными плитами в окружении сосновой коры и букетов. Весь маленький мемориальный комплекс был обнесен штакетником.
– Добро пожаловать в Великобританию, – объявил Брайс.
– Ты меня совсем запутал.
– В 1942 году траулер британского флота «Бедфордшир» был торпедирован германской подлодкой неподалеку от здешнего побережья, четырех погибших вынесло волнами на берег в Окракоуке. Двоих удалось опознать, еще двое остались неизвестными. Их похоронили здесь, и этот участок навечно передан Британскому Содружеству.
На памятнике содержалось больше сведений, в том числе имена всех находившихся на траулере. С трудом верилось, что германские подводные лодки шныряли в местных водах, у пустынных островов. Неужели им не следовало быть где-нибудь совсем в другом месте? В моих учебниках истории были разделы о Второй мировой войне, но мои представления о ней опирались скорее на голливудские фильмы, чем на книги, и я вдруг отчетливо представила, как страшно, наверное, было оказаться на борту траулера в тот момент, когда взрыв вспорол его корпус. Меня ужаснуло то, что из тридцати семи человек, находившихся на борту, нашли тела лишь четырех, – что же стало с остальными? Затонули вместе с судном, были погребены в его исковерканном корпусе? Или их выбросило на берег где-то в другом месте, а может, унесло далеко в море?
От этих мыслей меня бросило в дрожь, но с другой стороны, на кладбищах мне всегда становилось не по себе. Мои бабушки и дедушки умерли все четверо еще до того, как мне исполнилось десять, и родители возили нас с Морган на их могилы, где мы оставляли цветы. Думала я при этом лишь об одном: что меня со всех сторон окружают умершие люди. Да, смерть неизбежна, но я предпочитала о ней не задумываться.
– Кто приносит сюда цветы? Родственники?
– Скорее всего, береговая охрана. Это же они ухаживают за участком, хоть он и считается британской территорией.
– А почему здесь вообще оказалась германская подлодка?
– Наш торговый флот принимал на борт грузы в Южной Америке, или на Карибах, или еще где-нибудь, а затем следовал за Гольфстримом на север и в Европу. Но поначалу торговые суда двигались медленно и без охраны, поэтому становились легкой добычей для подлодок. Десятки таких судов были потоплены у самого берега. Вот почему «Бедфордшир» находился здесь. Чтобы обеспечивать им защиту.
Пока я разглядывала ухоженные могилы, меня осенило, что многие матросы на борту траулера наверняка были немногим старше меня и что у четверых похороненных здесь остались родственники за океаном. И я задумалась, смогли ли родители погибших хотя бы раз приехать в Окракоук, увидеть, где упокоились их дети, а также о том, насколько тяжело дался им этот приезд – или дался бы, если бы он состоялся.
– Мне здесь грустно, – наконец призналась я, понимая, почему Брайс не предложил взять с собой фотоаппарат. Такие места лучше помнить не по снимкам.
– Мне тоже, – кивнул он.
– Спасибо, что привез меня сюда.
Он сжал губы, мы еще немного постояли и направились обратно к пикапу, шагая на этот раз медленнее, чем обычно.
Он завез меня домой, я основательно вздремнула и позвонила Морган. С тех пор, как приезжали родители, я звонила ей пару раз, наш разговор продолжался минут пятнадцать. Точнее, Морган болтала без умолку, а мне оставалось слушать. Закончив разговор, я начала собираться на свидание. Из одежды мой выбор был ограничен джинсами на резинке и новым свитером, полученным в подарок на Рождество. К счастью, прыщей в последнее время поубавилось, так что мне не пришлось замазывать их тональником или пудрой. Не стала я злоупотреблять и румянами, и тенями для глаз, но на губы нанесла блеск.
Впервые за все время я признала, что определенно выгляжу беременной. Лицо округлилось, я вся как-то… увеличилась, особенно грудь. Мне явно требовался лифчик размером побольше. Придется поискать после церкви, и в этом было что-то неуместное, но ничего другого мне не оставалось.
Тетя Линда хлопотала у плиты, готовила бефстроганов, и я знала, что на ужин к ней придет Гвен. От аппетитных запахов ее стряпни у меня заурчало в животе, и она, наверное, услышала это.
– Фруктов не хочешь? Перебиться до ужина?
– Да ничего, – отказалась я и села за стол.
Несмотря на мой ответ, она вытерла руки и выбрала яблоко.
– Как прошел день?
Я рассказала ей про работу в «Фотошопе» и поездку на кладбище. Она кивнула.
– Каждый год одиннадцатого мая, в годовщину гибели судна, мы с Гвен ездим туда возлагать цветы и молиться за души погибших.
Так я и думала.
– Вы молодцы. А в пабе «У Говарда» ты когда-нибудь бывала?
– Много раз. Он единственный здесь открыт круглый год.
– Не считая твоего магазина.
– У нас же не настоящий ресторан. А ты неплохо выглядишь.
Она быстро нарезала яблоко ломтиками и поставила тарелку на стол.
– Я выгляжу беременной.
– Никто этого не заметит.
Она вернулась к чистке грибов, а я сжевала ломтик яблока и обнаружила, что именно это и надо моему желудку. Но вместе с тем задумалась…
– Насколько тяжело проходят роды? – спросила я. – Ну, если про них ходит столько страшных историй?
– Мне трудно ответить. Я ведь никогда не рожала, так что не могу опираться на личный опыт. И присутствовала при родах лишь нескольких девушек, которые попадали к нам. Гвен, наверное, лучше сможет ответить на твой вопрос, поскольку она акушерка, но насколько мне известно, схватки – штука неприятная. И все же не настолько ужасная, чтобы женщины отказывались проходить это испытание в следующий раз.
Это звучало логично, хоть спрашивала я не совсем об этом.
– Как думаешь, стоит мне взять ребенка на руки, когда он родится?
Ответ она обдумывала несколько секунд.
– И на этот раз я не смогу тебе ответить.
– А как бы поступила ты?
– Честное слово, не знаю.
Я взяла еще ломтик яблока, пожевала, размышляя, но меня прервал свет фар, мелькнувший в окнах и проскользнувший по потолку. Пикап Брайса, подумала я в неожиданной вспышке нервозности. Ну и глупо. Я ведь уже провела с ним полдня.
– Ты не знаешь, куда Брайс везет меня после ужина?
– Сегодня перед отъездом он сказал мне.
– И?..
– Обязательно надень куртку.
Я ждала, но больше тетя ничего не добавила.
– Ты сердишься на меня за то, что я уезжаю с ним?
– Нет.
– И все-таки ты считаешь затею неудачной.
– Вопрос в другом: считаешь ли ее удачной ты.
– Мы просто друзья, – возразила я.
Она промолчала, но ответа от нее и не требовалось. Потому что я вдруг поняла, что она нервничает, как и я.
Пора признаться: это приглашение на ужин стало для меня первым в жизни. Нет, я однажды встречалась с парнем и несколькими друзьями в пиццерии, и тот же парень водил меня в кафе-мороженое, но в остальном опыт был для меня настолько новым, что я понятия не имела, как себя вести и о чем говорить.
К счастью, мне не понадобилось и двух секунд, чтобы понять, что и Брайс никогда никого не приглашал на ужин: нервничал он еще сильнее, чем я, по крайней мере, пока мы не прибыли в ресторан. Сегодня Брайс набрызгался одеколоном с землистым запахом, выбрал рубашку на пуговицах, закатав длинные рукава, и, видимо, зная, что мне выбирать не из чего, оделся в джинсы, как и я. Разница заключалась в том, что он все равно выглядел, будто сошел со страницы журнала мод, а я была похожа на прежнюю себя, только попухлее.
Что же касается паба «У Говарда», он оказался почти таким, как я и ожидала, – с дощатым полом и стенами, увешанными вымпелами и номерными знаками, а переднюю часть зала занимал многолюдный и шумный бар. Мы сели за столик, открыли меню, и меньше чем через минуту подошла официантка принять наш заказ на напитки. Мы оба заказали сладкий чай, вероятно, оказавшись единственными в зале, кто пришел сюда не ради выпивки.
– Мама говорит, здесь вкусные котлеты из крабов, – заметил Брайс.
– Ты их возьмешь?
– Наверное, все-таки ребрышки, – решил он. – Я их всегда заказываю.
– Вы с родителями часто бываете здесь?
– Раза два в год. Родители ездят чаще, особенно когда хотят отдохнуть от нас, мелюзги. Видимо, иногда мы становимся невыносимыми.
Я улыбнулась.
– Я все думаю о том кладбище, – сказала я. – Хорошо, что мы не стали там фотографировать.
– Этого я не делаю никогда, в основном из-за деда. Он был в числе тех моряков торгового флота, которых пытался защитить «Бедфордшир».
– Он ничего не рассказывал о войне?
– Немного, только что это было самое страшное время в его жизни. И не только из-за подлодок, но и потому, что в северной части Атлантики бушевали шторма. Он пережил несколько ураганов, при которых волны наводили ужас. И конечно, до войны он вообще не бывал на материке, так что для него многое было в новинку.
Я попыталась представить себе такую жизнь и не смогла. В затянувшейся паузе я ощутила, как шевельнулся ребенок, надавил изнутри мягко, как вода, и машинально приложила руку к животу.
– Ребенок? – спросил Брайс.
– Она становится все активнее, – ответила я.
Он отложил меню.
– Понимаю, не мне решать и вообще это не мое дело, но я рад, что ты решила родить и отдать ребенка на усыновление, а не сделать аборт.
– Родители не позволили бы мне. Наверное, я могла бы и сама обратиться в ассоциацию планирования семьи, но мне такое даже в голову не приходило. Из-за католичества.
– Я вот о чем: если бы ты решилась, то так и не приехала бы в Окракоук, и у меня не было бы ни единого шанса познакомиться с тобой.
– И ты мало что потерял бы.
– Я считаю, что потерял бы все.
Внезапно меня бросило в жар, но на мою удачу, официантка как раз принесла нам напитки. Мы сделали заказ – крабовые котлеты для меня, ребрышки для Брайса, – и пока пили чай, разговор перешел на темы попроще, не заставляющие меня краснеть. Брайс рассказывал о тех местах в США и Европе, где ему довелось пожить; я передала суть телефонного разговора с Морган – он в основном сводился к стрессу, в состоянии которого находится сейчас