И я снова откинулась на спинку стула, чувствуя, как от осознания его любви кружится голова, и гадая, как и когда это произошло. Перед мысленным взглядом возникали вспышки воспоминаний – знакомство с Брайсом на пароме; то утро, когда он появился в дверях; его реакция на известие о том, что я беременна. Мне вспомнилось, как я стояла рядом с ним, глядя на рождественскую флотилию, и как бродила среди елок и других украшений на ферме в Вансборо. Вспомнилось, каким было выражение его лица, когда я подарила ему рецепт булочек, и предвкушение в его глазах, когда он впервые протянул мне фотоаппарат. И, наконец, снимок, на котором он стоял на стремянке, заколачивая окна, – я знала, что буду хранить его вечно.
Брайс спросил, хочу ли я посмотреть в телескоп, и я, как в трансе, поднялась со своего места и прильнула к окуляру, слушая, как Брайс объясняет, что я вижу. Несколько раз он поворачивал и настраивал линзы, а затем приступил к рассказу о планетах, созвездиях и далеких звездах. Он ссылался на легенды и мифы, но я почти не улавливала смысла его слов – отвлекали его близость и мои новообретенные озарения.
Я все еще находилась под действием этих чар, когда Брайс начал показывать мне, как делать «ещёйки». Насаживал маршмеллоу на прутики, объяснял, насколько высоко над пламенем надо держать их, чтобы они не загорелись. Собрав лакомство из крекеров, плиток «Херши» и маршмеллоу, мы съели его, наслаждаясь тягучей сладостью. Я увидела, как нити маршмеллоу потянулись от губ Брайса при первом укусе, как он наклонился вперед, подбирая их, потом быстро выпрямился и приподнял вязкую сладость над ртом, чтобы не упустить ни капли. И рассмеялся, без слов напомнив мне, что ему удается почти любое дело, и при этом он никогда не воспринимает самого себя всерьез.
Несколько минут спустя он поднялся со своего стула и направился к пикапу. Дейзи увязалась за ним, Брайс вытащил из кузова что-то большое и громоздкое – что именно, я не сразу поняла. Он протащил свою ношу мимо костра и остановился поодаль, на плотном песке у самой воды. Только когда он запустил странный предмет в небо, я поняла, что это воздушный змей, и провожала его взглядом, пока он поднимался все выше и выше, скрываясь в темноте.
Совсем по-детски Брайс помахал мне, и я направилась к нему.
– Змей?
– Мне помогли сделать его папа с Робертом, – объяснил он.
– Но его уже не видно.
– Не подержишь минутку?
Змея мне не доводилось запускать с детства, но этот держался в небе как приклеенный. Из заднего кармана Брайс вынул что-то вроде пульта дистанционного управления от телевизора. Он нажал кнопку, и змей вдруг возник в темном небе, освещенный красными огоньками – как я догадалась, елочной гирляндой. Огоньки словно бежали по каркасу из реек, обрисовывали большой треугольник и несколько распорок.
– Сюрприз! – объявил Брайс.
Я взглянула на его взволнованное лицо, потом снова на змея. Тот словно кивал мне, и я повела рукой, чтобы увидеть, как он ответит на мое движение. Потом выпустила немного лески и стала следить, как змей поднимается выше, почти загипнотизированная этим зрелищем. Брайс тоже смотрел не отрываясь.
– Рождественские гирлянды? – спросила я завороженно.
– Да, а еще батарейки и приемное устройство. Если хочешь, можешь заставить лампочки мигать.
– Пусть лучше будет как есть, – решила я.
Мы с Брайсом стояли так близко, что я чувствовала его тепло, несмотря на ветер. Прислушиваясь к себе, я ощущала прикосновение раковины-подвески к коже, вспоминала ужин, костер, «ещёйки» и телескоп. И продолжала смотреть на змея и думать о том, какой я была, когда только приехала в Окракоук, и удивляться, как сильно я изменилась.
Я заметила, что Брайс повернулся ко мне, и повторила его движение, потом увидела, как он нерешительно шагнул ближе. Протянул руку, положил ладонь мне на бедро, и я вдруг поняла, что будет дальше. Легко и бережно он притянул меня к себе, наклонил голову, подался ко мне, и его губы приближались к моим, пока наконец не коснулись их.
Этот поцелуй был таким ласковым, сладким и нежным, что мне невольно захотелось прервать его. Напомнить, что я беременна и скоро уеду отсюда, объяснить, что у нас, как у пары, нет будущего.
Но я ничего не сказала. Только чувствовала его руки, обнимающие меня, его тело, прильнувшее к моему, и понимала, что хотела этого. Его рот медленно открылся, и когда наши языки встретились, я затерялась в мире, где имело значение лишь одно – время, проведенное рядом с ним. Где я ничего не желала так, как обнимать и целовать его.
Этот поцелуй не был для меня первым, не был даже моим первым поцелуем с языками, но стал первым, который ощущался как идеальный и правильный во всем, и когда мы наконец прервали его, я услышала, как вздохнул Брайс.
– Ты представить себе не можешь, как долго мне этого хотелось, – шепнул он. – Я люблю тебя, Мэгги.
Вместо ответа я приникла к нему, позволила обнимать меня и осторожно гладить по спине. Я представляла, как его сердце бьется в унисон с моим, хотя дышал он ровнее, чем я.
Меня била дрожь, и вместе с тем я еще никогда не испытывала такого чувства комфорта и целостности.
– О, Брайс… – прошептала я, и у меня сами собой вырвались слова: – Я тоже люблю тебя.
Атмосфера праздника и сочельник
Манхэттен
Декабрь 2019 года
Светились огни на рождественской елке в зале галереи, и воспоминания о давнем поцелуе ожили в памяти Мэгги. В горле было сухо, и она задумалась, сколько же времени говорила не умолкая. Как обычно, Марк слушал молча, пока она рассказывала ему о событиях тех давних дней своей жизни. Он сидел, подавшись вперед и положив на колени крепко сцепленные руки.
– Вот это да… – наконец протянул он. – Идеальный поцелуй?
– Ага, – подтвердила она. – Понимаю, звучит неубедительно. Но… именно таким он был. С тех пор с этим поцелуем сравнивались все остальные.
Он улыбнулся.
– Я так рад, что вам представился случай испытать его, но, честно говоря, мне немного страшновато.
– Почему?
– Потому что когда об этом услышит Абигейл, она может задаться вопросом, не упустила ли что-нибудь в жизни – и отправиться на поиски своего идеального поцелуя.
Засмеявшись, Мэгги попыталась припомнить, сколько времени прошло с тех пор, когда она в прошлый раз вот так сидела часами с другом и просто… разговаривала. Не смущаясь и не беспокоясь, понимая, что может просто быть самой собой. Слишком давно это было…
– А я уверена, что Абигейл буквально тает каждый раз, когда вы ее целуете, – шутливо заявила она.
Марк залился краской до корней волос. И вдруг став серьезным сказал:
– Вы были искренни. Когда сказали, что любите его.
– Сомневаюсь, что я переставала его любить.
– И?..
– И теперь вам придется подождать, чтобы услышать остальное. Продолжать сегодня мне не хватит сил.
– Понятно, – кивнул он. – Можно и повременить. Но я надеюсь, вы не заставите меня ждать слишком долго.
Она засмотрелась на елку, изучая ее форму, сверкающие искусно уложенные ленты.
– Трудно поверить, что это мое последнее Рождество, – задумчиво произнесла она. – Спасибо, что помогаете мне сделать его особенным.
– Вам незачем меня благодарить. Это честь для меня – быть избранным, чтобы провести часть праздников с вами.
– А знаете, чего я никогда не делала? Несмотря на то, что долгие годы прожила в Нью-Йорке?
– Не смотрели «Щелкунчика»?
Она покачала головой.
– Никогда не каталась на коньках в Рокфеллеровском центре, под гигантской елкой. В сущности, с первых лет жизни здесь я этой елки даже не видела, кроме как по телевизору.
– Так давайте сходим! Завтра галерея закрыта, почему бы и нет?
– Я не умею кататься на коньках, – погрустнела Мэгги. И не уверена, что мне хватило бы сил, даже если бы я умела.
– Зато я умею, – отозвался он. – Я же играл в хоккей, помните? Я вам помогу.
Она нерешительно окинула его взглядом.
– Неужели у вас нет дел получше в свой выходной? Вам вовсе незачем считать своей обязанностью исполнять безумные прихоти вашего начальства.
– Поверьте, это намного веселее того, как я обычно провожу воскресенья.
– И чем же вы обычно заняты?
– Стираю. Хожу за продуктами. Играю в видеоигры. Ну что, идем?
– Мне понадобится отоспаться. Так что я буду готова лишь к концу дня.
– Может, встретимся у галереи около двух? Поймаем такси и поедем на каток вместе.
Несмотря на все сомнения, она согласилась.
– Ладно.
– А потом, смотря по вашему самочувствию, может, расскажете, что случилось дальше между вами и Брайсом.
– Может быть, – ответила она. – Посмотрим, буду ли я в настроении.
Вернувшись к себе домой, Мэгги почувствовала, как тяжкая усталость завладевает ею, тянет ее вниз, как глубинное течение. Она сняла куртку и прилегла на минутку, чтобы отдохнуть, а уж потом переодеться в пижаму.
И проснулась на следующий день уже после полудня. все еще в той же одежде, в которой выходила из дома вчера.
Наступило воскресенье, 22 декабря. До Рождества осталось три дня.
Мэгги доверяла Марку, но упасть на лед все же боялась. Всю ночь она проспала как убитая, кажется, даже ни разу не перевернулась, и все же слабость ощущала острее, чем в предыдущие дни. Вернулась и боль в спине, будто кипение на медленном огне, которому немного недостает, чтобы стать бурным, в итоге о еде даже думать не хотелось.
Утром звонила ее мама, оставила краткое сообщение о том, что просто хотела проведать ее, и выражала надежду, что у нее все хорошо, как обычно. Но даже в этих немногочисленных словах Мэгги уловила ее беспокойство. Она уже давно догадалась, что мама, беспокоясь за нее, тем самым дает ей понять, как сильно любит ее.
Это беспокойство утомляло, поскольку коренилось в осуждении, – как будто жизнь Мэгги изменилась бы к лучшему, если бы она с самого начала прислушивалась к мнению матери. Со временем эта позиция стала для ее матери постоянной.