Несколько часов спустя я сидела на диване и ждала возвращения тети в состоянии, которое можно сравнить разве что с оглушением после взрыва. От неожиданности даже мой мочевой пузырь притих. Едва переступив порог дома, тетя Линда, должно быть, заметила выражение моего лица, потому что сразу же присела рядом. Она спросила, что случилось, и я выложила ей все, но она задала очевидный вопрос лишь после того, как я умолкла:
– А что сказала ты?
– Я ничего не смогла сказать. Весь мир кружился перед глазами, будто я попала в водоворот, и Брайс, не дождавшись моего ответа, наконец сказал, что мне не обязательно отвечать сразу. Но он просил меня как следует подумать.
– Этого я и боялась.
– Так ты знала?
– Я же знаю Брайса. Естественно, не так хорошо, как знаешь ты, но достаточно, чтобы кое-что предвидеть. Думаю, и его мама беспокоилась о чем-то в этом роде.
Вне всяких сомнений. И я задумалась, почему я одна не понимала, к чему идет дело.
– Как бы я ни любила его, я не могу выйти за него замуж. Я не готова быть матерью, или женой, или хотя бы взрослым человеком. Сюда я приехала просто потому, что хотела, чтобы все поскорее кончилось, и я смогла вернуться к привычной жизни, пусть даже она и скучновата. Он прав, мои отношения с родителями и сестрой могли быть и получше, но они все равно мои родные.
Выпалив все это, я расплакалась. Просто не смогла сдержаться. И я ненавидела себя за это, хоть и понимала, что говорю правду.
Тетя Линда взяла меня за руку и пожала ее.
– Ты гораздо умнее и взрослее, чем тебе кажется.
– И что же мне делать?
– Тебе понадобится поговорить с ним.
– Что я ему скажу?
– Надо сказать ему правду. Он этого заслуживает.
– Он меня возненавидит.
– Сомневаюсь, – тихо возразила она. – А как же сам Брайс? Ты считаешь, он действительно все как следует продумал? В самом деле готов быть мужем и отцом? Вести в Окракоуке жизнь рыбака или перебиваться случайными заработками? И отказаться от Вест-Пойнта?
– Он же сказал, что хочет этого.
– А ты хочешь такой жизни для него?
– Я хочу…
А чего я в самом деле хотела? Чтобы он был счастлив? Чтобы добился успеха? Исполнил свою мечту? Остался тем юношей, которого я научилась любить, только повзрослевшим? Был всегда со мной?
– Я не хочу мешать ему, – наконец ответила я.
Улыбка тети не смогла скрыть печаль на ее лице.
– Думаешь, тебе удалось бы?
Из-за стресса выспаться мне не удалось, и возможно, от недавнего потрясения схватки Брэкстона-Хикса возобновились, да еще с удвоенной силой, и напоминали о себе всю ночь. Чуть ли не каждый раз, стоило мне только задремать, накатывала очередная, и мне приходилось крепко обнимать Мэгги-мишку, чтобы выдержать спазмы. В понедельник утром я проснулась обессиленная, а схватки все продолжались.
В обычное время Брайс не приехал, и я была не в настроении заниматься. Почти все утро я провела на веранде, думая о нем. В голове крутились десятки воображаемых диалогов, и ни одного удачного, хоть я и напоминала себе, что с самого начала знала – влюбляться мучительно, тягостное расставание неизбежно. Но я просто не ожидала, что все закончится так ужасно.
Правда, я знала, что он приедет. Пока утреннее солнце согревало воздух, я почти чувствовала, как меняется настроение Брайса. Мне представлялось, как он лежит в постели, подложив сцепленные пальцы под голову и внимательно изучая потолок. Изредка он бросает взгляд на часы, гадая, нужно ли мне больше времени, чтобы подготовиться и дать ему ответ. Я понимала: он хочет, чтобы я ответила согласием, но что, по его мнению, должно произойти дальше, если я соглашусь? Неужели он рассчитывал, что мы вдвоем заявимся к нему домой, объявим о нашем решении его маме, и она будет вне себя от радости? Надеялся услышать, как я звоню родителям по телефону и сообщаю им неожиданное известие? И не понимал, что идею моего признания совершеннолетней они примут в штыки? А если его родители даже слушать его не захотят? Не говоря уже о том, что мне всего шестнадцать и я никоим образом не готова к жизни, которую он предложил.
Как и предполагала тетя Линда, он, по-видимому, не подумал обо всех последствиях этого шага. Похоже, он рассматривал ответ сквозь призму, сфокусированную на нас двоих, обращенных друг к другу, будто больше никого эта ситуация не касалась. Как бы романтично это ни звучало, это не реальность, вдобавок мои чувства вообще не принимались во внимание.
Я задумалась о том, что в происходящем беспокоит меня больше всего. Брайса я знала достаточно хорошо, чтобы полагать, что причины его поступка имели смысл для него, однако объяснить этот поступок могла лишь тем, что он, подобно мне, подозревал, что испытания большим расстоянием наши отношения не выдержат. Даже если мы будем писать и звонить друг другу – впрочем, междугородние звонки дорогое удовольствие, – неизвестно, когда мы сумеем снова увидеться. И если я сомневалась, что родители когда-нибудь отпустят меня на свидание, то и думать о том, что они разрешат мне ездить к нему на Восточное побережье, не стоило. По крайней мере, до окончания школы, и даже потом, если я буду жить в родительском доме, они вполне могли не согласиться. Значит, мы не увидимся целых два года, а может, и больше. А он? Сможет ли он прилетать летом в Сиэтл? Или на каникулах в Вест-Пойнте действуют обязательные программы для лидеров? Почему-то мне казалось, что наверняка действуют, и даже если нет, Брайс из тех студентов, которых наверняка отправят на стажировку в Пентагон или еще куда-нибудь. И поскольку семья у него дружная, ему захочется провести время и в кругу родных.
Можно ли продолжать любить того, с кем вообще не видишься, не говоря уже о том, чтобы проводить с ним время?
Для Брайса, как я начинала понимать, ответ на этот вопрос был отрицательным. В нем жила настоятельная потребность видеть меня, обнимать, прикасаться ко мне. Целовать меня. Он знал: если я вернусь в Сиэтл, а он уедет в Вест-Пойнт, невозможным окажется не только все перечисленное – мы лишимся даже простых радостей, благодаря которым полюбили друг друга. Не будет общих занятий уроками за столом и прогулок по берегу, не будет целых дней, посвященных съемке или проявлению снимков в фотолаборатории. Ни обедов, ни ужинов, ни просмотров фильмов на диване. У Брайса будет своя жизнь, у меня – своя, мы повзрослеем и изменимся, и расстояние не пройдет для нас даром, подточит наши отношения, как капли воды постепенно разрушают камень. Брайс встретит кого-нибудь другого, или же встречу я, и в конце концов наши отношения завершатся, от них не останется ничего, кроме воспоминаний, связанных с Окракоуком.
С точки зрения Брайса, мы либо могли быть вместе, либо не могли – никаких оттенков и полутонов, потому что все они означали один и тот же неизбежный финал. И я признала, что он скорее всего прав. Но поскольку я любила его, я, хоть сердце при этой мысли и обливалось кровью, вдруг поняла, как именно должна поступить.
Я почти не сомневалась, что не чем иным, как этим пониманием, вызваны очередные схватки Брэкстона-Хикса, на этот раз особенно сильные. Они продолжались, казалось, бесконечно, и завершились всего за несколько минут до прихода Брайса. В отличие от предыдущего дня, сегодня он был в джинсах и в футболке, однако в его улыбке сквозила нерешительность. День выдался славным, и я жестом предложила Брайсу спуститься и посидеть на ступеньках. Мы устроились почти на том же месте, где сидела я, когда ко мне приехала поговорить его мама.
– Я не могу выйти за тебя, – напрямик начала я и увидела, как быстро он потупился. И стиснул руки жестом, от которого у меня защемило сердце. – Но не потому, что не люблю тебя, а потому что люблю. Все дело во мне и в том, кто я такая. И в том, кто ты.
Впервые за все время он взглянул на меня.
– Я слишком молода, чтобы быть матерью и женой. И ты слишком молод, чтобы быть мужем и отцом, тем более что это даже не твой ребенок. Но ты ведь уже знаешь все это. Значит, ты хочешь, чтобы я согласилась по неверным причинам.
– О чем ты вообще говоришь?
– Ты не хочешь потерять меня, – объяснила я. – А это не одно и то же, что хотеть быть со мной.
– Вот именно что это значит одно и то же, – возразил он.
– Нет, не значит. У желания быть с кем-то есть положительный оттенок. В этом случае речь идет о любви, уважении и влечении. А в нежелании потерять кого-то всего перечисленного нет. Зато есть страх.
– Но я же правда люблю тебя. И уважаю…
Я коснулась руки Брайса, чтобы не дать ему продолжить.
– Знаю. И считаю тебя самым удивительным, умным, добрым и симпатичным парнем из всех, кого я когда-либо встречала. Мне страшно думать, что любовь всей своей жизни я узнала в шестнадцать лет, но возможно, так и есть. И я, может быть, совершаю величайшую ошибку своей жизни, говоря то, что ты слышишь сейчас. Но я не подхожу тебе, Брайс. Ты даже не знаешь меня.
– Знаю, конечно.
– Ты влюбился в отрезанную от привычного мира девчонку, шестнадцатилетнюю, беременную и одинокую, вместе с тем оказавшуюся в Окракоуке единственной близкой тебе по возрасту. Я почти не понимаю, кто я сейчас, мне трудно вспомнить, кем я была до приезда сюда. А это значит, я понятия не имею, кем буду в отсутствие беременности, когда повзрослею на год. И ты этого тоже не знаешь.
– Глупости.
Я старалась говорить ровным голосом:
– Знаешь, о чем я думала с тех пор, как мы впервые встретились? Пыталась представить, каким ты будешь, когда вырастешь. Потому что смотрела на тебя и видела человека, способного стать даже президентом, стоит ему только захотеть. Или управлять вертолетами, или зарабатывать миллионы долларов, или стать следующим Рэмбо, астронавтом, или кем угодно, потому что в будущем для тебя нет ничего невозможного. Другие могут лишь мечтать о потенциале, который есть у тебя, просто потому, что ты – это ты. И я никогда не смогу попросить тебя отказаться от таких возможностей.