– Я же говорил, что смогу пойти учиться на следующий год…
– Я знаю, что сможешь, – перебила я. – А еще знаю, что ты в своем решении всегда принимаешь во внимание меня. Но даже это тебя ограничивает, а я не смогу себя уважать, зная, что лишаю тебя чего-либо одним своим присутствием в твоей жизни.
– А если мы подождем несколько лет? Пока я не закончу учебу?
Я подняла бровь.
– Долгая помолвка?
– Необязательно помолвка. Мы можем встречаться.
– Как? Мы даже видеться не сможем.
Брайс прикрыл глаза, и я поняла, что мои недавние догадки верны. Его действительно не просто влекло ко мне – он во мне нуждался.
– Я мог бы учиться где-нибудь в Вашингтоне, – сбивчиво произнес он.
Я видела, что он улавливает суть, продолжать стало труднее. Но выбора у меня не осталось.
– И отказаться от своей мечты? Я же знаю, как ты всегда хотел поступить в Вест-Пойнт, и тоже хочу, чтобы ты поступил. Мне будет больно думать, что ради меня ты пожертвовал хотя бы одной своей мечтой. Больше всего я хочу, чтобы ты понял: я так люблю тебя, что ни в коем случае не желаю отнимать у тебя хоть что-нибудь.
– Тогда что же нам делать? Просто разойтись, будто мы и не встречались?
Грусть разрасталась во мне, как надувающийся воздушный шарик.
– Можем сделать вид, что это был прекрасный сон, который мы запомним навсегда. Потому что мы оба любили достаточно сильно, чтобы позволить любимому человеку расти и развиваться.
– Нет в этом ничего хорошего. Не могу представить себе, каково мне будет знать, что я больше никогда тебя не увижу.
– Так давай не будем об этом говорить. Дадим себе несколько лет. Тем временем ты примешь решения, наилучшие для твоего будущего, и я сделаю то же самое. Будем учиться, найдем работу, выясним, кто мы такие. А потом, если мы оба решим, что хотим предпринять еще одну попытку, найдем друг друга и посмотрим, что будет дальше.
– Как думаешь, когда это будет?
Я сглотнула, чувствуя, как слезы просятся наружу.
– Моя мама встретила папу, когда ей было двадцать четыре.
– Через семь с лишним лет? С ума сойти, – я увидела, как в его глазах промелькнуло что-то похожее на страх.
– Может быть. Но если тогда все получится, мы поймем, что поступили правильно.
– А до тех пор мы будем разговаривать? Или переписываться?
Я знала, что так мне будет труднее. Регулярно получая от него письма, я никогда не перестану думать о нем, а он – обо мне.
– Может, лучше каждый год посылать по одной открытке на Рождество?
– Ты собираешься встречаться с другими?
– На примете у меня нет никого, если ты об этом спрашиваешь.
– Но это не значит, что не собираешься.
Слезы наконец пролились.
– Я не хочу ссориться с тобой. С самого начала я знала, что прощаться будет тяжело, но ничего другого я не могу придумать. Если нам суждено быть вместе, мы не можем просто любить друг друга как подростки. Мы должны любить друг друга, как взрослые люди. Неужели ты этого не понимаешь?
– Я не пытаюсь поссориться. Но такой долгий срок… – у него сорвался голос.
– И для меня тоже. Мне больно говорить тебе об этом. Но я в самом деле недостаточно хороша для тебя, Брайс. Во всяком случае, пока. Прошу, дай мне шанс состояться, ладно?
Он ничего не ответил. Только протянул руку и нежно стер влагу с моих щек.
– Окракоук, – наконец шепнул он.
– Что?
– В день твоего рождения, когда тебе исполнится двадцать четыре года, давай запланируем встречу на берегу. Там, где прошло наше свидание, хорошо?
Я кивнула, гадая, возможно ли такое, и когда он поцеловал меня, почти ощутила вкус его печали. Он не остался со мной, только помог мне встать и обнял. Я вдохнула его запах, чистый и свежий, как остров, где мы встретились.
– Не могу не думать, что у меня истекают дни, когда еще можно обнимать тебя. Я увижу тебя завтра?
– Буду рада, – шепнула я, чувствуя, как он приникает ко мне, уже зная, что следующее прощание окажется еще тяжелее, и гадая, переживу ли я его.
Я не знала другого – что случай выяснить это мне не представится никогда.
Счастливого Рождества!
Манхэттен
Декабрь 2019 года
Сидя за столом перед остатками ужина, Мэгги отметила, с каким напряженным вниманием слушает ее Марк. Еду привезли на полчаса позже, чем ожидалось, но они доели уже к тому моменту, когда Мэгги рассказала, как вместе с Брайсом ездила отдавать Дейзи. Вернее, доел Марк: Мэгги в своей еде только поковырялась. А теперь время близилось к одиннадцати, до наступления Рождества остался всего час. Как ни странно, Мэгги не ощущала ни усталости, ни дискомфорта, особенно по сравнению с тем, как чувствовала себя недавно. Воспоминания о прошлом взбодрили ее, чего она не ожидала.
– «Случай не представится никогда»? О чем вы?
– Те схватки Брэкстона-Хикса, которые у меня начались в понедельник, были не ложными, а самыми настоящими родовыми схватками.
– И вы об этом не знали?
– Поначалу нет. Только после ухода Брайса, когда началась очередная схватка, у меня мелькнула такая мысль. Потому что сила спазма меня ошеломила. Но я все еще переживала из-за Брайса, к тому же помнила, что до предполагаемой даты родов осталась еще неделя, поэтому отгоняла подобные мысли, пока не вернулась тетя. А к тому времени, разумеется, схватки участились.
– И что же было дальше?
– Едва услышав от меня, что схватки стали более частыми и сильными, тетя позвонила Гвен. На часах была уже четверть четвертого, может, половина. Когда прибежала Гвен, ей понадобилось меньше минуты, чтобы принять решение ехать в больницу – она считала, что до утреннего парома я не продержусь. Тетя побросала вещи в мою спортивную сумку – для меня имела ценность только Мэгги-мишка, – потом позвонила моим родителям и врачу, и мы выскочили из дома. Слава богу, на пароме нашлись места, мы смогли погрузиться. К тому времени схватки повторялись каждые десять – пятнадцать минут, как мне помнится. Обычно советуют ждать, пока схватки не будут возобновляться с регулярностью пять минут, и лишь потом ехать в больницу, но поездка на пароме, а потом на машине занимала три с половиной часа. Долгие три с половиной часа, надо отметить. К тому времени, как паром причалил, промежутки между схватками сократились до четырех-пяти минут. Удивительно, что я не выдавила из Мэгги-мишки всю набивку.
– И все-таки вы продержались.
– Да, продержалась. Но что мне особенно запомнилось, так это неизменное спокойствие тети и Гвен. Какие бы дикие звуки я ни издавала во время схваток, они просто продолжали беседовать как ни в чем не бывало. Видимо, им довелось отвозить в больницу немало беременных.
– А схватки были болезненными?
– Будто детеныш динозавра вгрызался мне в матку.
Он засмеялся.
– И что же дальше?
– Мы прибыли в больницу, меня осмотрели в родильном отделении. Пришел врач, тетя и Гвен оставались со мной следующие шесть часов, пока раскрывалась шейка матки. Гвен следила, чтобы я не забывала дышать, тетя приносила мне ледяную стружку – наверное, обе действовали как обычно в таких случаях. Примерно к часу ночи я была готова к родам. И опомниться не успела, как медсестры приступили к приготовлениям и ко мне пришел врач. Потом понадобилось потужиться три или четыре раза, и все закончилось.
– Звучит не так уж плохо.
– Не забывайте про прожорливого динозаврика. Каждая схватка была пыткой.
И вправду была, хоть она давным-давно забыла эти ощущения. В приглушенном свете Марк казался зачарованным.
– И Гвен оказалась права. Хорошо, что вы успели на дневной паром.
– Я почти уверена, что Гвен смогла бы принять роды сама, ведь они прошли без осложнений. Но мне было спокойнее рожать в больнице, а не у себя в комнате, на привычной постели.
Он перевел взгляд на елку, потом снова посмотрел на Мэгги. Порой в нем чувствовалось что-то настолько знакомое, что Мэгги становилось страшновато.
– Что же было дальше?
– Ну, конечно, началась суета. Врач убедился, что со мной все хорошо, дождался выхода плаценты, а тем временем педиатр осматривал ребенка. Вес, показатели по шкале Апгар, рост, а потом медсестра сразу же забрала младенца в детскую палату. И для меня все вдруг осталось позади. Даже сейчас это не укладывается в голове, кажется скорее сном, чем реальностью. Но когда врачи и медсестры ушли, я схватила в охапку Мэггимишку, расплакалась и еще долго не могла успокоиться. Помню, как тетя сидела с одной стороны от меня, Гвен – с другой, и обе меня утешали.
– Должно быть, эмоции разыгрались вовсю.
– А как же, – подтвердила она. – Но я же с самого начала знала, что так все и будет. И конечно, к тому времени, как у меня иссякли слезы, ночь была в разгаре. Тетя и Гвен провели на ногах почти сутки, а я устала еще сильнее, чем они. В конце концов всех нас свалил сон. Для моей тети принесли еще один стул – тот, что был в палате, заняла Гвен, – так что не могу сказать, насколько хорошо им удалось отдохнуть. А я отключилась, как лампочка. Мне известно, что в какой-то момент утром заходил врач, убедиться, что со мной все в порядке, но я едва помню, как это было. Потом я снова уснула и не просыпалась чуть ли не до одиннадцати. Помнится, я еще подумала, как странно просыпаться в одиночестве на больничной койке, ведь ни тети, ни Гвен рядом не оказалось. А еще хотелось есть, и я увидела, что мой завтрак так и ждет на подносе. Пришлось съесть его холодным, но мне было все равно.
– Где же были в это время ваша тетя и Гвен?
– В кафетерии, – он склонил голову набок, и Мэгги сменила тему: – Здесь еще остался эгг-ног?
– Остался. Принести вам?
– Если можно.
Мэгги смотрела, как Марк поднялся из-за стола и направился в служебное помещение. Он скрылся из вида, а ее мысли вновь уплыли к тому моменту, когда тетя Линда вошла в палату, и прошлое опять стало явью.
Общая больница округа Картерет,
Морхед-Сити