Желание — страница 16 из 39

– Если хотите, я могу поговорить с распорядителем насчет платья. – Диккенс оглянулся на Эллен. У нее были пронзительно-синие глаза. Ее ноги были обтянуты тонкими чулками. О, какие ноги…

– Что вы, я совершенно спокойна за дочь, мистер Диккенс. Я умею настоять на своем и не допущу никаких унижений. Ее имя – наше имя – всегда будет на высоте.

– Не надо никому разговаривать с распорядителем, – вдруг вмешалась девушка. – Я буду играть так, как считаю нужным, и будь что будет. – Она гордо вскинула голову, и на щеках ее заиграл румянец.

«Гибель неизбежна, да пребудет гибель, может, и во благо», – продекламировал Диккенс. Он опять не смог удержаться от лицедейства.

Но миссис Тернан почему-то решила, что все срывается, и торопливо произнесла:

– Хорошо, мистер Диккенс, каковы будут ваши встречные предложения?

Эллен было все равно, она даже не слышала, что ответил Диккенс. Она смотрела на его руки, когда он декламировал. Так вскидывает крылья дикая птица, попавшая в клетку.

Глава 7

Позднее, медленно угасая на борту «Эребуса» среди нескончаемых сумерек арктической зимы, слушая, как ломаются и трещат под напором льда доски обшивки, из которой уже вышла вся смола, – сэр Джон наконец понял, как трудно было ему губернаторствовать на острове, который был для кого-то тюрьмой, а для кого-то ярмаркой. Его открытый нрав, нерешительность, подход к делу без всякого коварства, отказ держать доносчиков, неумение пойти на компромисс, его аристократизм и неприятие всяких интриг, когда одного нужно приблизить, а другого отдалить от себя, непонимание того, что на Земле Ван-Димена нужно чередовать кнут с пряником, – все это привело к тому, что над ним сначала посмеивались, а потом и вовсе стали презирать.

Он вел остатки своей экспедиции вперед, и весь предыдущий месяц держался южного курса, чтобы разведать местность. Но, не обнаружив ни единой зацепки среди бесконечной снежной пустыни, Франклин решил вернуться к своим кораблям, чтобы переждать зиму. Ко всеобщему ужасу, «Террор» был уже раздавлен льдами и затонул – лишь торчал между льдин кусок обломанной мачты. Теперь у них оставался только «Эребус».

Добравшись до кабины капитана Крозье, Франклин наконец стянул с себя заледеневшие ботинки – вместе с носками, в которых остались три отмороженных пальца. И ему дважды ампутировали ногу – сначала ниже колена, потом выше. Но гангрена все равно не проходила.

За окном выл ветер, в воздухе плясали и звенели ожерелья из мелких ледышек. Здесь, внутри корабля, он не желал бы смерти, если б не этот смрад, исходивший от больной ноги. Франклин плохо разбирался в людях и в общественных делах передоверял все жене, которая сумела убедить его, что уж она-то с ними справится. Но теперь он понимал, что ошибался в ней. Леди Джейн была лишена того смирения, которым отличался он.

Это только потом, столкнувшись с вандименцами, леди Джейн вовсю проявит свое умение плести интриги. Поначалу же она являла собой олицетворение всего того, чем на самом деле не была, – казалась женщиной мягкой, преданной, настоящей альтруисткой. Тогда еще она не умела поддерживать светских бесед и делать приятное лицо, если какая-нибудь соседка за столом на званом ужине пыталась обсудить с ней какую-нибудь дурацкую книгу или очередную сплетню, – но она старалась этому научиться, потому что во всем и всегда была перфекционисткой. Земля Ван-Димена стала для нее олицетворением всех ее амбиций.

Она приехала с мужем в колонию, когда ей не было еще и сорока, и поняла, что нет на свете другого такого места, столь настоятельно нуждающегося в преобразованиях и просвещении. Ее мозг кипел от всевозможных идей, проектов, начинаний. Остров процветал, чего тут не случалось никогда прежде. На лугах каторжане пасли многочисленные стада овец, те давали шерсть, много шерсти, которая расходилась по ткацким фабрикам Британии. Те, кто не был каторжанином на острове, чувствовали, что для них настает золотой век, и леди Джейн была уверена, что история не забудет, кто именно стоял у его истоков.

Этот остров, куда сэр Джон был назначен губернатором, то есть практически монархом, стал для леди Джейн своего рода игрушкой. Его властью она была намерена провести здесь преобразования именно так, как она себе представляла, уже успев пожить светской жизнью в Лондоне. И поначалу сэр Джон действительно переустроил местную систему наказаний в самом что ни на есть просветительском духе. Кроме этого им были созданы всевозможные общества, организовывались званые вечера, на которых велись бесконечные беседы на философские и научные темы. Сторонники сэра Джона поговаривали, что он никогда не спит, а его критики утверждали, что он никогда и не просыпался.

Незамужние дочери вольных поселенцев любили бывать в губернаторском доме, так как там устраивались балы под музыку военного оркестра. Но это было во времена Артура. И тут появился новый губернатор. Сначала молодые девицы были заинтригованы, но вскоре у них появился повод для недовольства: теперь в бальной комнате по большей части проходили совсем другие, более серьезные мероприятия, на которых обсуждали, например, новое научное течение месмеризм или то, как следует использовать возможности магнетизма в сельском хозяйстве.

Пользуясь именем мужа, леди Джейн разъезжала по острову, возводила больницы, школы, благотворительные общества, стараясь отвлечь дельцов от примитивного желания делания денег и ставя их на рельсы здравого смысла и просвещенности Старого Света.

«Не могла бы ты сделать для меня небольшой проект по глиптотеке, – писала леди Джейн своей сестре в Лондон, намеренно употребляя это модное греческое словечко, обозначающее дом с коллекцией скульптур. – На острове должен присутствовать и древний мир, и вся мифология. Думаю начать с нескольких небольших комнат, но с хорошей планировкой, чтобы разместить там картины, десяток слепков из Элгина[27] и мраморные копии из Ватикана. Немаловажно, сколько все это будет стоить, так как в нашей колонии любят зарабатывать, а не тратить, а мне нужно как-то изыскать нужную сумму. Ты сделай мне, пожалуйста, следующие слепки: «Тезей», «Улисс», «Торс» и «Голова лошади» из Британского музея, а также «Аполлон Бельведерский», «Венера» Медичи и «Умирающий гладиатор».

– Этой леди Синий Мундир лучше бы позаботиться о том, чтобы в ее бальной карточке было побольше воздыхателей. Но вместо этого она хочет заполонить остров всякими французскими штучками, – сетовал Монтегю, секретарь Франклина, своим друзьям в Хобарте[28]. Но в ее присутствии, разумеется, он мило улыбался и расхваливал ее идеи.

– Иные женщины хотят, чтобы им дарили цветы, – сказала как-то леди Джейн, обращаясь к Монтегю, так как чувствовала его ироничное к себе отношение, – но лично я претендую на лавры.

Какое-то время ее претензия на лавры вполне удовлетворяла представителей высших кругов на острове. Их процветание и влиятельность строились на страшной нищете аборигенов, и им нужно было как-то отстраниться от всего этого, окружив себя благами цивилизации и культуры.

Так что все эти европейские вандименцы не особенно роптали, потому что сами имели в своем кругу не более как скучных поэтов, напыщенных натуралистов и слабых художников-акварелистов. И уж коль таковые вылупились на свет, они не держали свои «таланты» при себе и декларировали свою поэзию, от которой резало слух, обвешивали стены своих домов чудовищной мазней и то и дело объявляли друг другу, что кто-то из местных доморощенных ученых сделал очередное открытие века.

Еще они расхваливали на все лады одну супружескую пару, столь же замечательную и особенную, как и они сами. Да-да, речь шла о новом губернаторе и его жене – таких ярких, смелых, несущих в жизнь все самое новое. Сэр Джон и леди Франклин чрезвычайно интересные люди, можно сказать, знаменитости, знающие всё о последних веяниях интеллектуальной мысли. Это всеми уважаемая пара, и у них огромные связи по всей Англии. Воистину замечательные люди – уж они-то внесут свою великую лепту и прославят этот остров, который, если сказать честно, погряз в посредственности.

Одни льстили и притворялись перед вице-королевской парой, зато другие – каторжанки, работающие на женской половине фабрики, дали волю чувствам: когда леди Джейн начала читать им нотацию о том, что в основе человеческой жизни лежит высокая духовность, они повернулись спиной и, задрав юбки, потрясли перед ней своими грязными голыми задницами. Да и все остальные люди на острове, не являвшиеся частью светского общества (в основном это были заключенные и досрочно освобожденные) в гробу видали этого губернатора с его губернаторшей. В обычных винных погребках и на постоялых дворах жизнь текла своим чередом: простые люди горланили свои похабные песни, запивая их подслащенным горячим грогом. На задворках и в лесах, на кухнях, на конюшнях, в рабочих мастерских или на карьерах, как всегда, только удача или случай определяли, будут эти люди жить или умрут, будут ли они голодны или сыты, отпущены на свободу или высечены плетьми и даже подвергнуты насилию.

А потом Европу накрыла Великая депрессия, и никто больше не торговал текстилем, и ткацкие фабрики стали закрываться, и свободные поселенцы уже не могли выручить прежних денег за поставляемую шерсть. Золотые монеты перестали литься ручьем. Колония более не процветала, и всем вдруг стало понятно, кто тут виновник – Его Неуклюжее Превосходительство сэр Джон и его женушка леди Джейн, всюду сующая свой нос.

Довольно долго Франклины не замечали этих настроений. Сэр Джон занялся созданием вандименского флота – уже появились на свет шесть канонерок, были заказаны пушка новой модели и порох. Это прибавило сэру Джону уверенности в собственной пользе, что, как он надеялся, должно было компенсировать его неспособность к интригам. Когда он только появился на Земле Ван-Димена, то был потрясен, как же тут хорошо живется. В честь него устраивались пиршества, балы – народ ликовал. Скоро он отправился в город Лонсестон с эскортом из трехсот всадников и семидесяти карет, и улицы были заполнены радостными горожанами. Наконец-то все избавились от этого тирана, губернатора Артура! Франклин чувствовал себя настоящим освободителем. И пропустил мимо ушей слова Монтегю, не придав им значения: