– О, разумеется, – говорит та, что моложе. – Хочешь поиграть?
– Вообще-то да. – Я смотрю на знакомую доску с ее, на первый взгляд, случайным расположением чисел между единицей и шестеркой и пытаюсь понять, в чем хитрость. Как и говорил отец Хезер, здесь много четверок, много единиц и не очень-то много пятерок и шестерок. Последние сосредоточены в основном в середине доски, которая, хотя этого почти никто не замечает, немного приподнята, так что мои шарики будут скатываться с нее.
– Но денег у меня нет.
– Совсем? – спрашивает одна из ведьм, и видно, что она поражена.
– Совсем, – подтверждаю я и чувствую себя дурой. Весь смысл этих игр заключается в том, чтобы выиграть побольше денег. Как я вообще могла сесть играть, не имея ни доллара?
По правде говоря, я была так рассержена замечаниями Колдер, что ни о чем не думала.
– Извините. Я пойду.
– Не так быстро. – Старая ведьма хватает меня за предплечье своей морщинистой рукой. – Неужели у тебя при себе нет вообще ничего ценного?
Я собираюсь сказать, что нет, но тут сую руку в карман – и нахожу в нем золотую монету. Я понятия не имею, как она туда попала, должно быть, ее положила туда Колдер или Реми. Надо будет не забыть поблагодарить их.
– Сколько раз я могу сыграть на эти деньги?
Старая ведьма мигом хватает монету, и в глазах ее зажигаются алчные огоньки.
– Один, – отвечает она. – Если ты выиграешь…
– Один? – изумленно переспрашиваю я. – Ну нет, спасибо. – Я тянусь за монетой, и ведьма отдергивает руку с монетой, ощерив зубы и рыча.
– А как насчет десяти игр? – спрашивает молодая ведьма. – Ты сможешь сыграть пять из них. И если в одной из них ты наберешь столько очков, что выиграешь приз, – она показывает на мешочки с монетами, которые, по идее, можно получить, набрав призовую сумму – двадцать шесть, восемнадцать, сорок одно или тридцать два очка, – то сможешь забрать свою монету вместе с призом. А если проиграешь, то твоя монета останется у нас.
Старая ведьма ухмыляется, и, хотя мне известно, что преимущество на их стороне – а вернее, они так думают, – я решаю попытать удачу. Вспомнив все инструкции отца Хезер, я беру горсть шариков и бросаю их.
Они останавливаются в разных местах доски, и, когда мы складываем выпавшие числа, получается девятнадцать. Проигрыш.
Старая ведьма радостно шипит.
– Еще четыре игры, – говорит молодая ведьма, вернув мне шарики.
На этот раз я трясу их немного дольше и бросаю опять. Получается двадцать три – опять без приза.
Старая ведьма подается вперед со зловещей усмешкой на лице.
– У тебя осталось еще три захода, моя красотка.
Я киваю и долго трясу шарики, пытаясь решить, что делать. Первые два раза я проиграла, так, может, стоит проиграть и в третий, чтобы окончательно усыпить их бдительность? Или лучше начать выигрывать уже сейчас?
На этот вопрос нет легкого ответа, а если они поднимут шум, я, как и тот несчастный тролль, могу лишиться ноги. Учитывая, что мне нравятся и мои ноги, и мои руки, передо мной не самый простой выбор.
Я бросаю шарики еще раз и набираю восемнадцать очков.
Обе ведьмы отшатываются, потрясенные до глубины души, а я широко улыбаюсь и протягиваю руку за восемнадцатью монетами, которые я выиграла.
– Как тебе это удалось? – спрашивает молодая ведьма, слегка прикрыв мешочек с монетами рукой.
– О чем ты? – спрашиваю я, невинно округлив глаза. – Мне казалось, что в этом суть игры – набрать одну из выигрышных сумм. Разве не так?
– Все так. Ты выиграла, – говорит старая ведьма, предостерегающе положив ладонь на предплечье своей товарки. – Но прежде чем получить выигрыш, не хочешь ли сыграть на двойную сумму, все или ничего?
– Но у меня же нет второй монеты, чтобы поставить ее на кон, – говорю я ей, хотя и понимаю, что план не таков.
– Само собой. Мы сыграем с тобой на все ту же монету и удвоим сумму выигрыша. Если ты выиграешь еще раз, то получишь монету обратно вместе с двойным призом. Если же ты проиграешь, то я заберу все.
Я делаю вид, будто взвешиваю «за» и «против».
– Пожалуй, это справедливо.
– Конечно, справедливо. Столько золотых монет – это немало для Ямы. – Она смотрит на меня с хитрой усмешкой. – Ты же туда хочешь попасть, не так ли?
Я не спрашиваю ее, откуда она это знает. Вместо этого я улыбаюсь и кидаю шарики… и набираю тридцать два очка. Восемьдесят две монеты – я уверена, что это больше, чем смогла заработать Колдер в своем состязании по армрестлингу. Правда, я ни на что не рассчитываю.
– Я могу получить свой выигрыш? – спрашиваю я самым милым голоском.
– Ты смухлевала! – шепчет молодая ведьма, сузив глаза.
– Я просто играю в вашу игру, – говорю я, протянув руку за выигрышем.
– Ты не могла выиграть честно. Это невозможно, – шипит она.
– Это почему же? – тихо спрашиваю я. – Хочешь сказать, что мухлюете вы сами?
Она не отвечает, но, судя по тому, как она скрючила пальцы, ей до смерти хочется расцарапать мое лицо. Вместо этого она качает головой.
– Мы договаривались по-другому. Ты не можешь получить свои деньги, пока не сыграешь последнюю игру.
Она подается вперед и проводит острым ногтем по моей щеке.
– Иначе ты потеряешь весь свой выигрыш, моя красотка.
Я хочу возразить ей – мы не договаривались насчет суммирования выигрышей, так что, строго говоря, они должны заплатить мне за третий и четвертый заходы, а затем дать сделать пятый без всяких условий. Но к нам приближается один из тюремщиков, и я не могу допустить, чтобы он застукал меня за спором по поводу игры.
Поэтому я просто киваю, когда она опять предлагает:
– Двойная сумма или ничего, – и беру шарики.
Затем молодая ведьма встряхивает доску.
– На удачу.
Но я вижу, что разница есть: теперь доска немного накренилась, так что шарики покатятся прочь от больших цифр. Мы с Хезер практиковались часами, пытаясь утереть нос ее отцу, и после тысяч бросков я знаю, что хитрость состоит в том, чтобы кинуть половину шариков с низа накренившейся доски, а затем повернуть руку, чтобы вторая половина приземлилась на верху крена, где сгруппированы самые маленькие цифры.
Но то было на доске отца моей подруги, которая была накренена так незначительно, что это было едва заметно – как вот эта доска до того, как ведьма встряхнула ее. Я не уверена, что мне удастся провернуть этот трюк теперь, когда угол так поменялся, но говорю себе, что это неважно. В самом начале я поставила на кон монету, зная, что могу ее потерять. В худшем случае я ничего не выиграю, но сохраню руки и ноги, поскольку драться не стану.
А что в лучшем случае? Колдер узнает, что в моем арсенале есть не только женские чары.
Думая об этом – и видя, как окружившая нас толпа бросает на меня завистливые взгляды, – я долго трясу шарики в руке, прежде чем кинуть их.
Глава 123. Гексагонь!
Я затаиваю дыхание, когда шарики слишком уж широко раскатываются по доске, и пытаюсь мысленно заставить их остановиться там, где мне нужно, но, глядя, как они катятся, я не могу не гадать, не допустила ли я ошибку.
В конце концов шарики начинают останавливаться, и я складываю выпавшие цифры – три, девять, пятнадцать, восемнадцать, двадцать два, двадцать три, двадцать семь, тридцать два.
Я моргаю, проверяю еще раз. Сумма остается той же. Тридцать два. Это выигрышное число.
Я отрываю взгляд от доски одновременно с ведьмой, и внезапно она резко придвигается к моему лицу и прижимает к моему горлу атаме. Не знаю, как она смогла раздобыть его в тюрьме – и в эту минуту мне нет до этого дела. Сейчас важно одно – чтобы она не перерезала мне горло.
И чтобы эти чертовы тюремщики-вендиго не появились и не разорвали нас на куски.
– Ты же не думаешь, что я тебе заплачу?
– Заплатишь, Эсмеральда, заплатишь, – слышится за моей спиной голос, растягивающий слова на южный манер. – И уберешь свой нож от ее горла, иначе у нас с тобой появится настоящая проблема, это я тебе обещаю.
Эсмеральда рычит на него, скалит зубы, сверлит его злобным взглядом. Он же больше ничего не говорит. Но, видимо, она тоже знает, что последнего человека, подселенного в его камеру, вынесли оттуда по кускам, потому что проходит всего несколько секунд, прежде чем она убирает нож, и у меня наконец снова получается сделать глубокий вдох.
– Спасибо, – невозмутимо говорит Реми, но, оглянувшись, я вижу, что радужки его зеленых глаз опять словно вихрятся, подобно тому, как клубится дым. И здесь, в Гексагоне, это пугает, здорово пугает. И это еще до того, как он спрашивает: – Сколько она тебе должна?
– Сто шестьдесят четыре золотых монеты, – отвечаю я и вижу, что у него округляются глаза.
– Она плутовала, – рычит Эсмеральда. – Я не обязана ей платить.
За моей спиной беспокойно двигаются люди, не знаю почему – то ли из-за спора, то ли потому, что приближается надзиратель. Но если верно последнее, то мне все равно, что Колдер и Реми говорят о Яме. Мне не так нужны деньги, чтобы сердить вендиго.
– Мы могли бы забыть про последний заход. Тогда ты сможешь заплатить мне всего половину…
– Ставка есть ставка, – возражает мне Реми. – Заплати ей, Эсмеральда, или ей заплачу я сам, и тогда мы с тобой поссоримся. Ты же не хочешь этого, не так ли?
Она явно этого не хочет, потому что Эсмеральда тут же шмякает на стол два мешочка золотых монет.
– Спасибо, – говорю я, протянув руку за деньгами.
– Еще рано меня благодарить, малявка, – говорит она, и в ее голосе звучат ярость… и угроза. – Это еще не конец.
Я не знаю, что на это сказать, и потому не говорю ничего. Просто забираю свой выигрыш и позволяю Хадсону увести меня – что он и делает, причем очень быстро.
Оказывается, Хадсон стоял за спиной Реми – в том числе поэтому никто так и не попытался вмешаться в игру или украсть золото, которое я выиграла. Такое выражение я видела у него только один раз – перед тем, как он сокрушил кости Сайруса, превратив их в пыль, к тому же, несмотря на браслет, лишающий его магической силы, он точно выглядит как человек, связываться с которым себе дороже. И это еще до того,