И когда он запрокидывает голову и вопит так истошно, будто у него рвется все внутри, мне кажется, что это ей удалось.
Вдруг кровь исчезает, и Хадсон сидит на диване, читая «Незнакомца» Альбера Камю (ну, конечно). Играет песня If the World Was Ending, раздается стук в дверь, и у меня опять разрывается сердце.
Это та, другая Грейс, и, едва он открывает дверь, она обнимает его. Он роняет свою книгу и поднимает ее. Ее ноги обхватывают его талию, как мои в ту ночь в Нью-Йорке, и они целуются, как будто это единственное, что имеет значение. В конце концов она отрывается от его губ, чтобы отдышаться.
Он улыбается и шепчет:
– От тебя так хорошо пахнет. – Он покрывает поцелуями ее горло.
– В самом деле? – Другая Грейс слегка склоняет голову набок и шепчет: – Может, ты меня немного покусаешь? Чтобы посмотреть, хороша ли я на вкус.
Он испускает стон и царапает клыками ее чувствительное горло.
Она дрожит, вцепившись рукой в его волосы, и притягивает его еще ближе.
– Пожалуйста, Хадсон, – шепчет она. – Ты нужен мне.
Но он только качает головой и шепчет:
– Я не могу. Если я укушу тебя сейчас, то не смогу остановиться. Я выпью всю твою кровь.
И тут меня осеняет. Преступление Хадсона – то, которое он должен искупить, – понуждение ко всему тому кровопролитию, которое произошло перед тем, как Джексон убил его. Совершил ли он это во благо или нет, были ли те, кого он заставил убить друг друга, идейными сторонниками превосходства вампиров и человековолков, работавшими на Сайруса, – он лишил их выбора и превратил их в убийц.
И теперь тюрьма делает с ним то же самое, принуждая его убивать свою пару снова и снова.
Похоже, Хадсон в моем видении понимает это одновременно со мной, потому что он ставит ту, другую Грейс на пол и шепчет:
– Беги, – после чего его клыки удлиняются.
Другая Грейс смекает, что он говорит всерьез, но он загораживает собой дверь, и она бежит в глубь комнаты. Она спотыкается об угол ковра, падает и забивается за стереосистему. Когда он идет к ней и начинает играть песня Льюиса Капалди «Грейс», я понимаю – вот оно. Сейчас он убьет ее. И когда на его лице отражается ужас, мне становится ясно – он тоже это знает.
В тот же самый момент я также понимаю, что настоящий Хадсон – тот, который стонет и дрожит на койке рядом со мной – и который проведет весь следующий час, убивая меня, пусть даже только в своих кошмарах, может не выдержать этого. Это может уничтожить его навсегда.
Глава 127. Если ты не можешь терпеть жар, постарайся не попасть в ад
Я не знаю, что мне с этим делать, не знаю, как это остановить.
Стоя здесь и наблюдая, как тюрьма заставляет его убивать меня, я наконец понимаю – понимаю по-настоящему, – что он имел в виду, когда сказал, что использование дара убеждения – крайняя мера. И почему он последовательно отказывался понуждать других к чему-то.
Я думала, что он сделает это в Поднебесье, когда нас окружила Стража. Затем удивлялась, почему он не сделал этого в Нью-Йорке, когда Нури велела арестовать его. Но теперь я понимаю почему. Он так и не простил себя за то, что сделал в прошлом году, за то, что натворил. Он сделал это, поскольку считал, что у него нет выбора, и в результате те парни погибли. Трагедия.
Планировали ли они совершить чудовищные преступления? Да, безусловно.
Стали бы они убивать людей по собственной воле? Скорее всего.
Но этого мы уже никогда не узнаем.
И теперь, глядя на это – глядя на него, – я понимаю, что он мучается не потому, что он их убил. Да, очевидно, что их гибель напрягает его, но терзает его не это, а осознание того, что он лишил их выбора. Он принудил их совершить нечто столь ужасное, что теперь не может себя простить. Сокрушить их в пыль было бы более гуманно, но он не мог допустить, чтобы его отец узнал, что у него сохранилась эта способность. Так что вместо этого он поступил жестоко и принудил тех парней к тому, чтобы они сами убили своих однокашников – убили своих друзей.
И теперь он переживает то же самое – снова и снова.
Неудивительно, что он выглядит ужасно. Неудивительно, что ему невыносимо находиться рядом со мной. Ведь всякий раз, глядя на меня, он видит только то, что совершил. И то, что способен совершить.
Перед моими глазами другая Грейс ищет глазами, куда бы убежать. Где бы спрятаться. Она снова пытается добраться до двери, но он преграждает ей путь. Когда она бежит к его библиотеке, он наклоняется и вонзает свои клыки ей в плечо. А когда она бросается к кровати, он преследует ее, и с его клыков капает кровь, пока он умоляет ее бежать. Умоляет не дать ему убить ее.
И вот она уже снова скорчилась в углу за стереосистемой точно так же, как когда я впервые узрела этот ад, и я знаю – наше время на исходе.
Отчаянно желая остановить это, избавить его от жуткого осознания, что он убивает меня опять и опять, я зову его:
– Хадсон, Хадсон, перестань! Я здесь, я здесь!
На пару секунд он застывает, слегка склонив голову набок, как будто может слышать меня.
– Хадсон, пожалуйста. Ты не обязан это делать. Ты…
Я осекаюсь, поняв, что он не только больше не слушает меня, а что мои крики только все усугубляют. Потому что какая-та часть его сознания слышит меня, и это заставляет его еще отчаяннее желать остановиться, хотя непреодолимая тяга понуждает его преследовать меня, чтобы в конце концов убить. Теперь он слышит не только голос своей одержимости, но и мой голос, и по его лицу текут слезы. И я не могу не думать, что своими бесплодными попытками только мучаю его больше.
Эта мысль ранит меня, и, когда он опять хватает другую Грейс и разрывает ей горло, я ощущаю его ужас так же ясно, как свой собственный. А когда он падает на колени, держа другую Грейс в объятиях, я чувствую, как что-то в глубине меня разбивается на тысячу осколков. Потому что мне невыносимо видеть выражение его лица, когда он запрокидывает голову назад – его слезы, его муку, его чувство вины.
Потому что этот парень, этот чудесный парень, которого я так люблю, не заслуживает такого.
Он не заслуживает таких страданий.
Он не заслуживает, чтобы его так ломали.
Он уже усвоил урок, уже раскаялся в том, что совершил. Он изменился, действительно изменился, и это навязываемое ему искупление уничтожает того человека, которым он старается стать.
Я должна это прекратить.
Но у меня есть только одна попытка.
Когда сцена меняется и Хадсон опять сидит на диване, читая, я делаю глубокий вдох и заставляю себя отпустить нить уз нашего сопряжения. Это нелегко, но это единственный шанс прекратить его муки.
Снова оказавшись в камере, я слышу, как он кричит. Может, из-за уз сопряжения он яснее осознавал, что я рядом, чем мне казалось? Он сейчас находится на ранней стадии своего кошмара – до его плохой части, – так что, по идее, он еще не должен так психовать. Но его сотрясают конвульсии, все его тело дрожит, он мучительно стонет.
Я опускаюсь на колени рядом с его койкой и обнимаю его.
– Я с тобой, – шепчу я ему на ухо, надеясь, несмотря ни на что, что он услышит меня в своем аду. – Я вытащу тебя.
Повернувшись к Реми, я спрашиваю:
– Ты можешь мне помочь? Его надо подержать.
– Конечно, – отвечает он и, вскочив с койки, бежит к нам. – Что тут стряслось? – спрашивает он, встав на колени рядом со мной.
Я не отвечаю ему, я просто не могу себе этого позволить, ведь мне известно, что сейчас будет происходить с Хадсоном. Вместо этого я обхватываю запястье Реми и шепчу:
– Прости меня.
И молясь, чтобы это сработало, закрываю глаза и второй рукой берусь за нить уз сопряжения. На это уходит больше времени, чем в первый раз, но, когда я открываю глаза, в кошмаре Хадсона оказываюсь не только я, но и Реми.
– Что ты сделала? – кричит Реми. Нет, он не рассержен, а скорее изумлен. Что и понятно, ведь когда это сработало в первый раз, я тоже была поражена.
– Одна из моих способностей заключается в том, чтобы направлять магическую силу, – объясняю я ему. – И хотя в настоящий момент моя магическая сила заблокирована, твоя продолжает действовать. Вот я и рискнула, рассчитывая, что направленная магия придет не от меня, а от тебя, что сделает ее невосприимчивой к тюремным ограничениям. – Я чуть заметно улыбаюсь. – И, похоже, это сработало.
– Да, похоже на то, – соглашается он. – Ты молодец, Грейс.
– Может, прибережешь похвалы до тех пор, пока не станет понятно, удалось ли мне осуществить мой план? – Я смотрю на свою руку, сжимающую его запястье. – Ты не против?
– Ради тебя, ma chere? – Он игриво смотрит на меня. – Ничуть.
Я закатываю глаза, но сейчас я слишком сосредоточена на том, чтобы сфокусировать всю свою силу на той магии, которую чувствую внутри него. Ее больше, чем я думала, но меньше, чем я надеялась. Мне все равно. Я должна попытаться.
Втянув в себя столько этой магической силы, сколько я могу вместить, я сосредотачиваюсь на Хадсоне – который сейчас преследует другую Грейс – и во весь голос кричу:
– Перестань!
Глава 128. Теперь ты убиваешь меня, а теперь – нет
Поначалу мне кажется, что он меня не слышит. Он не шевелится и даже не смотрит на меня. Но я не сдамся. Не теперь, когда я так близка к тому, чтобы привлечь его внимание… а он так близок к тому, чтобы уничтожить себя.
– Хадсон, перестань! – кричу я опять.
На этот раз он не просто останавливается. Он поворачивается ко мне, и мало-помалу до него доходит, что я нахожусь внутри его сна.
– Грейс? – шепчет он. – Что ты делаешь тут?
– Все хорошо, – говорю я, идя к нему. – Я с то…
– Нет! – кричит он, вытянув вперед руку, чтобы не подпустить меня к себе. – Не подходи.
В его голосе звучит такая паника, такая мука, что я останавливаюсь и замираю в середине комнаты.
– Хадсон, пожалуйста, дай мне коснуться тебя.
– Я не могу. – Он поднимает руки, и внезапно они окрашиваются кровью, хотя он даже не притронулся к другой Грейс. – Я причиню тебе вред.