Карга заверила меня, что это сработает, несмотря ни на что. Тогда я не могла взять в толк, почему она так настойчиво это повторяла, но теперь понимаю. Или, во всяком случае, надеюсь, что понимаю. Она хотела сказать, что ее магия сработает в тюрьме, хотя вся остальная магия здесь бессильна.
Надеюсь, что она не ошиблась.
– Хорошая работа! – шепчет мне Хадсон, и я улыбаюсь – и из-за его британского акцента, и потому, что теперь его глаза стали немного яснее, чему я рада.
– Дай мне его! – рычит великан и, схватив цветок, бросает его себе в рот. Цветок так мал, что он глотает его, не жуя, и мы все отступаем, чтобы двадцатифутовый великан не свалился прямо на нас.
Однако… ничего не происходит.
Он не падает. Не умирает. И даже не выглядит сонным. А только злым.
– Ты обманула меня.
– Я не обманывала тебя! – отвечаю я. – Эти цветы точно должны сработать.
– Ты за это заплатишь, – рявкает Вендер. – Я никому не позволю обманывать меня.
– Не смей угрожать моей паре, – холодно говорит Хадсон, и сейчас его голос снова звучит как прежде. – Мы не обманывали тебя. Может быть, ты, ну, не знаю, невосприимчив к таким вещам.
– С какой это стати я невосприимчив?
– Не знаю. Может, потому, что роста в тебе двадцать футов и весишь ты целую тысячу фунтов, а это всего-навсего маленький цветок. А может, дело в том, что этот яд вообще не действует на великанов. Почем нам знать?
Сперва кажется, что великан, возможно, раздумывает над его доводами, но затем он вопит:
– Ложь! – и поднимает руку, словно готовясь прихлопнуть меня.
Я быстро касаюсь татуировки на ладони и достаю еще один цветок. Может быть, раз Вендер такой огромный, ему нужно больше одного цветка. Я не помню, чтобы я говорила Карге, что тот, кого мы хотим освободить из тюрьмы, великан.
Глаза Хадсона вспыхивают голубым огнем. Он пытается заслонить меня собой, но Колдер опережает его. Оказавшись передо мной, она выхватывает цветок из моей руки.
– Хочешь, я докажу, что мы не дурим тебя, чувак? – Она быстро кладет цветок в рот и съедает его.
– Колдер! – кричит Реми, бросаясь к ней. – Что ты наделала?
– То, что делаю всегда. – Она дерзко улыбается. – Спасла твою задницу… и еще как.
– Да, но…
Он осекается, потому что ее глаза закрываются и она падает ничком.
Я подхватываю ее, чтобы не дать ей растянуться на земле. Хадсон пытается забрать ее у меня, но он так избит, что его дыхание с шипением прорывается сквозь сжатые зубы, когда ее тело приваливается к его травмированному боку.
– Дайте ее мне, – говорит Флинт. – Я ее понесу.
– Ты пьян, – рычит Реми.
– Не настолько. Я уже в порядке.
Он берет ее на руки и взваливает на правое плечо – точно так же она несла его всего несколько минут назад.
– Ого, это… неожиданно. – Хадсон недоуменно смотрит на меня, но я в ответ только пожимаю плечами.
– А что нам делать теперь? – спрашиваю я, обращаясь ко всем.
– Может, оставим ее здесь, чтобы ее нашли тюремщики? – предлагает Вендер.
– Она отправится туда же, куда и мы, – отвечает Реми, и тон его не терпит возражений. – Мы ее не оставим.
– Конечно, не оставим, – соглашаюсь я.
Хадсон кивает и бросает предостерегающий взгляд на Вендера.
– Так вопрос не стоит.
– Меня же вы собирались оставить тут, – говорит Вендер, и, по-моему, у него делается обиженный вид.
– В тебе двадцать футов роста, и ты заводишься с пол-оборота, – рявкает Хадсон. – Это ты виноват, так что заткнись и не скули.
Вендер тут же никнет, и немудрено. Готова поспорить, что с ним еще никто никогда так не говорил.
– Мы по-прежнему должны придумать, что нам надо будет делать, – говорит Флинт.
– Я знаю, что нам делать. – Реми вздыхает.
– И что же? – спрашиваю я.
– План Б. – Он поворачивается к Флинту. – Передай мне пару этих мешков с деньгами. Чтобы провернуть это дельце, нам понадобятся все до последнего гроша.
– А как насчет меня? – спрашивает Вендер. – Мне идти с вами или как?
Реми пристально смотрит на него, затем делает знак Хадсону и говорит:
– Может, ты отдашь мне эти мешки?
Глава 137. Перевозчик на реке Стикс?
К моему удивлению, Реми ведет нас обратно в сторону камер.
Я думала, наша цель в том, чтобы оказаться выброшенными за пределы тюрьмы, так что возвращение кажется мне странным. Впрочем, нас пятеро, а цветок только один, так что, наверное, не стоит удивляться тому, что план Б включает в себя то, чего мы не предполагали.
Я не могу не гадать, подразумевает ли этот план использование моей новой татуировки, и спрашиваю:
– А мы попытаемся использовать мою тату?
– Пока еще нет, ma chere. Этот вариант еще более проблематичен. К тому же что до меня, то я по-прежнему вижу, что выберусь из этой жопы с помощью цветка. Если я должен снести тюрьму до основания при помощи моей магической силы, то почему я не видел этого в моих снах?
– Что-то я не пойму, – удивляюсь я. – Не все ли равно, как ты выберешься отсюда, если все равно окажешься на свободе?
Реми смотрит мне в глаза.
– Потому что, как я уже говорил, раз это верняк, то я не стану рисковать. Я выйду отсюда при помощи цветка и никак иначе. А поскольку ты не отдашь мне цветок, если сама не сможешь выйти на волю, значит, ясное дело, для этого должен быть другой путь.
Он не ждет моего ответа, а просто поворачивается и идет по дороге.
Что ж, ладно, в общем, я могу понять, почему он не хочет рисковать. Возможно, родись я здесь, я бы смотрела на это так же.
Но мне совершенно точно не нравится тот факт, что его план Б подразумевает, что нам придется отправиться в самую жуткую часть Ямы. Взглянув на Хадсона, я вижу, что он тоже от этого не в восторге – это видно по тому, как он то и дело внимательно оглядывает переулок. А также по тому, как старательно он избегает смотреть мне в глаза, как будто не хочет, чтобы я увидела, насколько ему не по себе.
– Мы уже почти пришли, – бросает Реми через плечо, и я надеюсь, что он знает, что говорит, потому что сама я ничего тут не вижу. Большая часть здешних магазинчиков и палаток начинают закрываться, и, поскольку времени остается все меньше, многие заключенные заблаговременно направляются в сторону своих камер – скорее всего, для того, чтобы случайно не опоздать и не попасть на целый месяц в Каземат. Если бы не наша одержимость планом побега, я бы наверняка делала сейчас то же самое.
Фонарей здесь нет, и я стараюсь не психовать из-за темноты. Остается успокаивать себя мыслями о том, что Хадсон и Флинт неплохо видят даже в темноте, но поскольку оба они не в форме, я очень надеюсь на то, что Реми знает, что делает.
Наконец мы доходим до конца переулка, и Реми нажимает на кнопки панели управлении. Это кажется странным, поскольку мы стоим перед кирпичной стеной без окон и дверей – ничего, кроме этого чудного интеркома, висящего прямо на кирпичах.
– Назовите свое имя и цель своего визита, – говорит из динамика громкий четкий голос.
– Ты знаешь, кто я, и, если твоя сеть не дала сбой, тебе наверняка известно, зачем мы здесь.
На том конце слышится смех.
– У вас достаточно средств?
– Ты что, хочешь сказать, что не слышал о пролившемся на нас золотом дожде? – В его тоне звучит явная насмешка, но тюремщик – или кто там сидит на другом конце – только фыркает.
Это еще раз напоминает мне о том, что к Реми здесь относятся не так, как к остальным. За те шесть дней, что мы находимся в этой тюрьме, я уже видела достаточно, чтобы понимать: если бы над этими вендиго так насмехался кто-то другой, то у него бы уже было вырвано горло или по меньшей мере оторвана рука или нога. Но Реми получает в ответ только смех. Странно осознавать, что по-своему эти малые любят его.
– Он сейчас занят, – говорит тюремщик. – Приходи позже.
– У меня осталось четыре часа, и он это знает. Так что не может быть никакого позже. Есть только сейчас. А посему открой и дай мне встретиться с Хароном.
С Хароном? Я смотрю на Хадсона, чтобы проверить, что думает об этом имени он, и в тусклом свете вижу, что на его лице написано такое же недоумение, какое испытываю я сама.
– Его зовут, как того Харона? Перевозчика душ умерших через реку Стикс? – спрашиваю я. Я хочу сказать, что эта отсылка к греческой мифологии кажется большой натяжкой, но ведь сейчас я стою в переулке с вампиром, драконом, ведьмаком, великаном и мантикорой. От моей старой реальности не осталось и следа.
– Черт возьми, нет, – со смехом отвечает Реми. – Он сам дал себе это имя, и это говорит о нем все, что нужно знать.
Это точно. Если хочешь сделать себе имя, то разве не лучше выбрать что-нибудь менее мрачное, чем Харон, перевозчик Аида?
Несколько нескончаемых секунд ничего не происходит. Никакого ответа, никакого треска, доносящегося из интеркома, вообще ничего. А затем, когда я совсем этого не ожидаю, слышится гулкий рокочущий звук.
– Что это? – спрашиваю я, инстинктивно придвинувшись поближе к Хадсону. Он улыбается мне такой широкой улыбкой, словно я только что преподнесла ему лучший рождественский подарок, и обнимает меня за плечи той рукой, в которой он не держит несколько мешков с деньгами.
– Все путем, – говорит он и кивком показывает на стену. – Посмотри.
Я смотрю туда, куда смотрит он, и с изумлением вижу, как кирпичная стена расходится в стороны и перед нами открывается ярко освещенный коридор, который патрулируют три огромнейших вендиго.
Реми проходит вперед и начинает разговаривать с ними, все так же сжимая в руках мешки с деньгами. Кузнец за моей спиной издает раскатистое ворчание, почти такое же громкое, как и звук, производимый шестеренками раздвигающейся стены, и его реакция меня не удивляет. Я пробыла здесь всего лишь шесть дней, и мне уже яснее ясного, что я не хотела бы иметь вообще никаких дел с этими вендиго. А он томится здесь целую тысячу лет.
– Все нормально, – говорит Флинт, успокаивая его… и всех нас. – У Реми все под контролем.