Желание — страница 116 из 133

ерит он сам, что бы ни таило в себе будущее.

И черт возьми, он прав.

Я касаюсь большим пальцем его обетного кольца – моего кольца – и передо мною вдруг ясно предстает правда. С тех пор как я прибыла в Кэтмир, на меня свалилось многое, и преодолеть все это мне помогли те, кому я дорога. Я делала все, что было необходимо, чтобы пережить это, не потеряв себя, и я ни за что не опущу руки теперь просто потому, что на короткое время я испугалась того, что кто-то видит меня такой, какая я есть.

Эти два великана не внушают мне страха, и Хадсон тоже. Он необыкновенный парень, и он заслуживает, чтобы рядом с ним была девушка, которая так же сильна, как и он сам. И, думаю, пора бы мне доказать, что я именно такая.

– Ты забыл про то, как твоя бывшая подружка пыталась принести меня в жертву, – говорю я ему, наконец встав на ноги.

Он озадачен.

– О чем ты?

– Когда ты перечислял все то, что я пережила, ты забыл про Лию и ее магазинчик ужасов. Думаю, что если я смогла вынести это, то смогу вынести все вообще. Даже тебя.

– В самом деле? – Он поднимает бровь, и его глаза сияют сейчас ярче, чем когда-либо прежде.

– Да. – Я делаю глубокий вдох. – Так что давай надерем задницы этим великанам.

– А я о чем? – отвечает он. – Откатись.

И я уворачиваюсь и откатываюсь, когда Мазур пытается упасть на меня.

Хадсон смеется и переносится за спину великана – это верный признак того, что силы его на исходе. Теперь он переносится только на короткие расстояния, ему не под силу перенестись на другую сторону зала.

А значит, мне надо что-то придумать. Потому что я ни за что не разочарую ни Хадсона, ни себя саму. Больше никогда.

Эфес несется ко мне, и когда я падаю и перекатываюсь между его ногами, мой взгляд падает на то, что может помочь мне покончить со всей этой нелепицей раз и навсегда.

Игра началась, детишки.

Глава 143. Мой лучший удар

В этом чертовом зале нет никакого оружия, ничего такого, чем я могла бы воспользоваться, чтобы сразить великана. Харон убрал отсюда все, что могло бы пригодиться Хадсону и мне… во всяком случае, так он думал. Но есть кое-что, о чем он забыл, а мое пребывание в Кэтмире научило меня, что из этого можно сделать отличное оружие. Люстры. И это не абы какие люстры.

Сперва мне показалось, что они сделаны из костей, как и светильники в подземельях Кэтмира. Но, приглядевшись, я понимаю, что они изготовлены из бивней и зубов. Что выглядит ужасно – о чем только думал Харон? – но мне это может помочь.

Потому что среди этих бивней есть пара рогов нарвала, которые могут закрыть вопрос. А если нет, то сгодятся и для контузии.

Мазур снова рядом, и он вне себя, так что я уворачиваюсь от его ножищи и бегу в другой конец зала, а он гонится за мной.

Он приходит в еще большую ярость от того, что я смогла увернуться от него, и начинает бить по полу кулаками. Не так уж трудно уворачиваться, пока он использует только один кулак, но, когда он пускает в ход оба, мне приходится скакать, подобно лягушке, чтобы не превратиться в блин.

Но тут ко мне переносится Хадсон, за которым гонится Эфес. Я смотрю на него, как бы говоря: «какого черта?» – ведь я сейчас слишком занята, уворачиваясь от кулаков Мазура, но тут он делает нечто гениальное. Он начинает переноситься туда-сюда между великанами – то к ноге одного, то к ноге другого. Благодаря этому и моим стараниям увернуться от молотящих кулаков великаны полностью теряют ориентацию – и начинают колотить и пинать друг друга в попытках добраться до нас.

Это бесит их донельзя – они начинают злиться друг на друга – и дает нам с Хадсоном возможность добраться до противоположного конца арены, не опасаясь, что нас раздавят.

К тому времени, когда мы добегаем туда, я задыхаюсь – мне трудно угнаться за Хадсоном, даже когда он не прибегает к переносу, – и я упираюсь ладонями в колени и жестом подзываю Хадсона ближе.

– Я знаю, что тебе тяжело переноситься, но не мог бы ты проделать это еще два раза? – спрашиваю я, глубоко дыша, причем каждый последующий вдох причиняет мне бо́льшую боль, чем предыдущий. – У меня есть план.

– Я сделаю все, что тебе нужно, и ты это знаешь. – Он наклоняется и быстро целует меня, прежде чем спросить: – В чем состоит твой план?

Та часть публики, которая сейчас не освистывает великанов за то, что они сцепились друг с другом, ревет от восторга при виде нашего поцелуя, но я не удостаиваю их вниманием. Какими же уродами надо быть, чтобы вообще пойти смотреть на бой гладиаторов, не говоря уже о том, чтобы явиться на такой бой и желать, чтобы посреди кровопролития участники проявили толику романтических чувств? Засранцы.

– Я сыграю роль наживки, – говорю я ему, – приведу их в центр зала. Если мне удастся задержать их там на несколько секунд, не дав им разорвать меня на куски, ты сможешь порвать канат и обрушить на них одну из люстр. А потом вторую.

Его глаза загораются.

– Ты хочешь попробовать оглушить их с помощью люстр? Отличный план.

– Ну вообще-то в этом я не оригинальна. – Я морщусь. – Ты забыл, что в Кэтмире меня пытались убить, обрушив на меня люстру. Но если нам повезет, сегодня это может сработать.

– Скажи мне, когда ты будешь готова, и я в деле, – говорит он, и я вижу, что передо мной стоит тот самый Хадсон, дерзкий и уверенный в себе, к которому я привыкла. Но под его глазами залегли темные круги, и он дышит поверхностно.

– Ты уверен, что ты в порядке? – спрашиваю я, когда великаны перестают драться и опять начинают молотить по полу – видимо, потому, что они так и не поняли, что нас там уже нет.

Хадсон был прав. Глупо было бы умереть от рук этих безголовых идиотов.

Он улыбается мне дерзкой улыбкой, потому что Хадсон Вега может находиться в нокдауне, но он не знает, что такое нокаут.

– Не беспокойся, – говорит он. – Я справлюсь, любовь моя.

И в том, как он говорит это, есть нечто такое, – я имею в виду эту его готовность просто взять и поверить, что я знаю, о чем говорю – что пронимает меня. В том числе и потому, что он назвал меня «любовь моя», и эти слова легко сорвались с его уст и прозвучали так хорошо.

И вдруг я понимаю.

Я люблю Джексона – часть меня всегда будет любить Джексона. Как может быть иначе, раз уж мне так повезло? Моей первой любовью стал по-настоящему замечательный парень, и мы с ним нашли друг друга, когда я была потеряна и одинока и особенно нуждалась в нем.

Но где та Грейс, которая была безумно влюблена в него и которую он безумно любил? Она исчезла, ее нет, и уже давно. Та девушка была напугана, одинока и наивна. Она нуждалась в том, чтобы ее оберегали, более того, она хотела этого не меньше, чем Джексон хотел ее оберегать.

Но первая любовь всегда бывает такой, не так ли? Она иллюзорная, бурная и прекрасная… пока ей не приходит конец. Пока она не разрушается, или не сходит на нет, или пока ты просто не отпускаешь прошлое и не начинаешь жить дальше.

Я отпустила прошлое и стала жить дальше – это произошло в те три с половиной месяца, которых я не помню. Я изменилась, а Джексон – нет. В этом никто не виноват. Просто так бывает.

И я знаю, что все кончится хорошо. Знаю, что мы с Джексоном будем вместе, что у нас будет чудесная жизнь, что мы сумеем заполучить Корону и наши узы сопряжения будут восстановлены. Его душа больше не будет распадаться, и нам будет хорошо вдвоем. Он научится уважать меня, воспринимать как равную себе, а я научусь не мешать ему заботиться о мелочах, не имеющих большого значения. Он потрясающий парень, и вместе мы станем потрясающими правителями.

Я делаю глубокий вдох, затем выдыхаю так медленно, как только могу. Потому что не имеет смысла грустить. Не имеет смысла хотеть еще больше, когда я и так имею столь много.

Не имеет смысла сожалеть о том, что должно произойти – особенно когда это спасет того, кого ты любишь.

Но правда заключается в том, что я хочу Хадсона. Я люблю Хадсона. Думаю, я люблю его с тех самых пор, как, выйдя на арену перед Лударес, я увидела, как он сидит на трибуне, читая «Нет выхода». Он был недоволен тем, что я ходила в комнату к Джексону – этого я тогда, разумеется, не знала, – так что, когда он стал дразнить меня по поводу моих трусиков, я представляла собой легкую мишень.

Но с Хадсоном с самого начала все было иначе. Он видел все части меня, даже те, которыми я не горжусь. Он принимал меня в мои удачные дни, он дразнил меня, помогая преодолеть плохое настроение в худшие мои дни, и любил меня, несмотря ни на что. И верил в меня, несмотря ни на что. Он оберегает меня – как же иначе, – но делает он это не так, как Джексон. Он толкает меня вперед, верит в меня, он хочет, чтобы я была лучшей версией себя и настолько сильной, насколько это возможно.

Он поддерживает меня – он всегда будет поддерживать меня, – но ему нравится, чтобы я и сама была сильной. Чтобы я крепко стояла на ногах. Крутая горгулья нравится ему не меньше, чем не такая уж крутая девушка-человек.

Он умный, веселый, насмешливый, милый, сильный, добрый и привлекательный. В нем есть все то, что я когда-либо хотела получить от парня, притом он невероятно сексуален.

Но я никогда ему этого не говорила. Хотя он мне это говорил. Я просто отказывалась принять это, отказывалась признаться в этом даже самой себе. А теперь мы застряли на этой арене, и я могу сколько угодно отпускать уничижительные комментарии по поводу этих великанов, но мы оба знаем – если мы допустим хотя бы одну ошибку, если не рассчитаем наших действий хотя бы на секунду, – то нам крышка. Не будет ни Короны, ни эмоциональных признаний, ничего, кроме боли, смерти и утрат.

И это нечестно – и по отношению ко мне, и по отношению к нему. Я не смогу рисковать тем, чем нам приходится рисковать на этой арене, не смогу жить дальше, если не дам ему знать, что я чувствую.

Он начинает двигаться – готовится побежать – но я хватаю его за руку, сжимаю его запястье. Прикладываю ладонь к его прекрасному любимому лицу. И говорю те единственные слова, которые стоит произнести в такую минуту. Те единственные слова, которые стоит сказать такому мужчине.