– Я же говорил, что тебе надо будет копнуть поглубже, ma chere. Возможно, ты ее еще не нашла, но она есть, она там.
– Я не вполне в этом уверена, Реми. Я не могу…
– Моя мать не стала бы мне лгать о таких вещах. Она знала, что это мой единственный шанс выбраться отсюда, и она не дала бы мне ложную надежду.
Не знаю, согласна ли я с ним – ведь еще год назад я сказала бы то же самое. Я бы посмеялась над любым, кто сказал бы мне, что мои родители лжецы. Кто попытался бы сказать мне, что я существую только потому, что мои родители обратились к Кровопускательнице и фактически продали меня ей еще до моего рождения.
– Она есть, она там, Грейс, – повторяет Реми, и в его словах звучит такая убежденность, что часть меня хочет заорать на него, сказать ему, что он не может этого знать. Что родители каждый день творят дикие и ужасные вещи, говорят тебе неправду. Некоторые вещи многие так и не узнают, но иногда они выплывают наружу, и, когда это происходит, нельзя прятаться от правды, поскольку это все равно ничего не изменит. Но его вера в мать непоколебима.
– Тебе просто надо копать, пока ты не найдешь, куда она поместила ее.
– Откуда ты знаешь, что она тебе не солгала? – спрашиваю я.
– Потому что это моя мать, – отвечает он. – Быть может, она и допускала в своей жизни ошибки, но она не оставила бы меня без защиты. Ни за что. И она защитила меня таким образом.
И в его словах звучит нечто такое простое и такое глубокое, что это возвращает меня в те дни, когда мои родители еще были живы. К шепоту ссор, к завтракам и ужинам, полным напряжения, к тому, как они замолкали, когда я входила в комнату.
Как же я могла об этом забыть, думаю я, опять ища магическую силу Реми. Как я могла забыть, какое напряжение царило в нашем доме? Как всякий раз, когда я оборачивалась, моя мать давала мне чашку чаю. И настаивала на том, чтобы я выпила его, хотя я бы предпочла выпить банку «Доктора Пеппера».
Как они попросили меня провести с ними воскресенье, чтобы поговорить кое о чем, а я ответила, что не могу, потому что мне надо отработать в качестве волонтера еще несколько часов, чтобы включить этот опыт в заявки, которые я разошлю в университеты.
Теперь все это кажется таким глупым – как глупо, что я упустила последнюю возможность поговорить с моими родителями, увидеть их живыми из-за того, что хотела прихвастнуть во вступительных заявках, которые я отправлю в университеты. Которые я в итоге так и не заполнила. Как все получилось нелепо.
Видя крошечные, едва заметные проблески магической силы Реми, я не могу не спрашивать себя, о чем они хотели со мной поговорить и как я могла забыть, что у них было такое желание. Решили ли они, что я наконец стала достаточно взрослой? Собирались ли они сказать мне, что они сделали? Собирались ли они рассказать мне все?
Я уже никогда этого не узнаю – они погибли до того, как мог состояться этот разговор. Тормоза машины отказали, она упала с обрыва, и Лия добилась своего.
Как-то так.
И теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что, возможно, мне не следует обвинять их в том, что они так и не открыли мне правду.
Жесть ли это? Да, и еще какая.
Мне горько от того, что я никогда не смогу поговорить с моим отцом о его рунах, или о моей горгулье, или об этой чертовой катастрофе с узами сопряжения, начало которой положили они.
Мне горько, что моя мать никогда не узнает, как мне нравится летать, как мне не хватает ее чая и как я тоскую по ней.
Но, стоя здесь и обшаривая душу Реми в поисках магической силы, я не могу не думать, что они сделали все, чтобы уберечь меня. Как делаю я сама, когда не говорю Джексону о том, что с нами сделала Кровопускательница – поскольку это только причинит ему боль. Так зачем ранить его, если этого можно избежать? И зачем рассказывать об этом Флинту, ведь это лишний раз заставило его еще раз пережить боль от того, что Джексон отверг его?
Иногда в жизни не бывает правильных и неправильных ответов. Иногда тебе достаются отстойные карты, и ты молишься о том, чтобы сделать как можно больше с тем, что у тебя есть – и при этом не причинить никому вреда.
Иногда только это тебе и остается.
Так обстояло дело и с Реми, когда он привел нас туда, где мы находимся сейчас, хотя он и не доверял нам. Так обстоит дело со мной, пытающейся отыскать его магическую силу, хотя я понятия не имею, как это делать.
Эта мысль заставляет меня вновь сосредоточиться на Реми. На вере в то, что он прав. Его магическая сила слишком важна, чтобы мать лгала ему насчет нее, этого просто не может быть, если она хотела, чтобы ее сын когда-нибудь нашел способ выбраться из этой тюрьмы.
– Ты прав, – говорю я ему. – Твоя мать не стала бы тебе лгать.
И я снова погружаюсь в глубину, пытаясь отыскать проблеск его магической силы, проблеск чего-то такого, что смогло бы его спасти.
Его глаза опять вихрятся, будто в них клубится серо-зеленый дым, и мне становится ясно, что я на верном пути. Вдруг передо мной встает она – нет, не его магическая сила, а гигантская стена. Все внутри меня кричит, что его сила здесь, спрятанная за этой стеной, скрытая от меня и от всех остальных – ее возвела его мать, и стена защищала его все эти годы в тюрьме. Она спрятала его магическую силу так глубоко, что никто не мог добраться до нее. Ни Харон, ни кто-либо другой.
Но Реми больше не ребенок, и его магическая сила – это единственное, что может спасти его сейчас.
Я наклоняю голову и пытаюсь пробиться сквозь эту стену, вгрызаясь в нее опять и опять…
Мою кисть охватывает пламя.
– О боже! – вскрикиваю я, когда пламя начинает жечь и мое предплечье.
Теперь мою руку окружают языки его магической силы, они скользят между моими пальцами, играют с ними в кошки-мышки.
Теперь пылает уже вся моя рука, и я вижу, что тату светится благодаря магической силе, текущей сквозь меня, светится каждая его точка – от моего запястья до плеча. Моя рука горит от магической силы Реми.
Я вбираю в себя ее всю до последней искры, тяну, пока радужки его глаз не перестают вихриться и не принимают нормальный вид.
– Ты в порядке? – спрашиваю я, видя, что он пошатнулся.
Он пожимает плечами, и секунду мне кажется, что сейчас он осядет на пол. Я знаю, каково это, знаю, какую опустошенность чувствуешь, когда лишаешься своей магической силы. И, хотя он имел доступ только к малой ее части, он наверняка чувствует себя ужасно, утратив ее.
Я гляжу на браслет на запястье с ненавистью и яростью, которые обычно берегу для Сайруса и Коула. Когда мы выберемся отсюда и избавимся от этих мерзких штук, клянусь, я порву всякого, кто попытается нацепить на меня такой браслет.
Реми шатается, я протягиваю руку и пытаюсь поддержать его. Но Хадсон уже тут как тут, он поддерживает Реми как может, хотя у него тоже осталось мало сил.
– Ты готов? – спрашиваю я, потому что, если утратить магическую силу было так тяжело, я даже представить себе не могу, каково получить ее обратно разом – тем более что он еще никогда не ощущал в себе столько этой силы.
Но Реми только подмигивает мне, затем широко расставляет ноги, наклоняет голову и говорит:
– Ты же знаешь меня, ma chere. Я всегда готов – готов с самого рождения.
Глава 148. Он творит волшебство
– Да, я тоже, – со смехом отвечаю я.
Реми улыбается мне лукавой улыбкой и говорит:
– Тогда давай сделаем это, да?
– Конечно. – Я делаю глубокий вдох, подавляю волнение и инстинктивно пытаюсь встретиться взглядом с Хадсоном.
Он стоит рядом с Реми, тоже лукаво улыбаясь, так что видна ямочка на его щеке. Я смотрю в его глаза, в его похожие на океан глаза, видящие столь много, вбирающие в себя столь много и обещающие отдать все это мне.
– Ты справишься, – говорит он, и я киваю. Потому что это правда, таково мое предназначение.
Я держусь за эту мысль – и за его поддержку – и сосредотачиваюсь на жжении в руке. Держа магическую силу Реми, я испытываю совершенно иное чувство, чем когда во время Испытания Лударес вобрала в себя магическую силу Хадсона. Ту силу я ощущала всем телом, она грела меня целиком, когда я нашла способ использовать ее.
А магическую силу Реми я чувствую только в своей руке – ее вобрала в себя моя татуировка, которая сияет сейчас слепящим светом, вихрящимся и пляшущим на моей руке.
– Поехали, – говорю я и делаю вдох. Я задерживаю дыхание на несколько долгих секунд, а выдыхая, направляю магическую силу Реми вместе с воздухом к нему – будто пускаю стрелу.
Должно быть, он чувствует ее, потому что его голова опускается, все тело наклоняется и он вбирает ее в себя.
Этой магии, этой магической силы так много, что я удивляюсь тому, что моя татуировка могла впитать ее всю. И тому, что тело Реми может вобрать ее целиком. Я чувствую, как она вливается в его руки, ноги, спину, и делаю так, чтобы на сей раз она оставалась по эту сторону стены и он мог пользоваться ею.
Я почти закончила и чувствую, что сила уже передалась ему, потому что радужки его глаз снова начинают вихриться, как клубящийся дым, все быстрее и быстрее. Теперь все его тело дрожит, в нем так много нерастраченной силы, что она грозит сбить с ног нас обоих, грозит сжечь нас.
Но я хватаю его за руку, и мы крепко держимся друг за друга, чувствуя, как магия захлестывает нас обоих. Коридор освещает молния, пол ходит ходуном. Но мы держимся, держимся – и все стихает.
Моя татуировка перестает гореть, пламя исчезает, и у меня вдруг подгибаются колени. Одновременно я чувствую, как остатки вытекающей из меня магической силы сращивают мои сломанные ребра и исцеляют все мое избитое тело.
Я вскрикиваю, уверенная, что сейчас рухну на пол, но Хадсон рядом, он подхватывает меня и притягивает к себе. Он бормочет, уткнувшись в мой висок:
– Ты была великолепна.
– В самом деле? – спрашиваю я.
– Да. – Его губы касаются моего уха, и он шепчет: – И чертовски сексуальна, так что не стесняйся, если надо будет это повторить. Может быть, в следующий раз ты проделаешь это с моей магической силой.