Думаю, мне пора рассказать ей об изумрудно-зеленой нити.
Конец третьей книги
Но подождите – есть еще!
Читайте две главы с точки зрения Хадсона.
Все оказывается не таким, каким кажется.
Кровь и правда не водица
Грейс кажется такой вымотанной, когда мы возвращаемся в Кэтмир от Карги, что мне хочется обнять ее и отнести в мою комнату, но я понятия не имею, позволит ли она мне это сделать. И не знаю, не поставит ли это ее в неловкое положение по отношению к Джексону.
Хотя, если честно, мне уже все равно, будет это неловко или нет. Неприятно ли мне, что Кровопускательница использовала его? Да, само собой.
Жалко ли мне, что он потерял свою пару? В теории да, конечно. А на практике не очень, если учесть, как все повернулось.
И, наконец, жалею ли я о том, что каким-то образом мне досталась самая добрая и самая красивая пара из всех? Нет, не жалею. Нисколько не жалею.
Грейс – это дар небес, и я буду благодарен за нее до конца моих дней.
Но все равно, когда мы поднимаемся по лестнице в школу, я не могу не дать оценку этому дурацкому плану.
– Это плохая идея.
– Согласна, – говорит она, глядя на меня так, будто я сказал что-то очевидное. – Но я по-прежнему считаю, что мы не можем исключать этот вариант.
– Исключить? – не веря своим ушам, спрашиваю я. – Как мы можем его включить? Скажи мне, что ты не доверяешь этой женщине.
– «Доверять» – это весьма сильное слово. – Она гримасничает, и я люблю ее. Правда люблю. Но она слишком уж спокойна.
– Доверять ей – безрассудство, – говорю я. – Она ведь живет в пряничном доме. Не знаю, как ты, а я верю в то, что реклама должна быть правдивой, и мне совсем не улыбается быть Гензелем или гребаной Гретель. – Или Белоснежкой, если уж на то пошло. Или другим персонажем из сказок, в которых фигурируют злые ведьмы. У этой женщины явно не все в порядке с психикой.
Но Грейс только состраивает гримасу.
– По-моему, о каннибализме речь все-таки не идет.
– Я не слишком в этом уверен. Ты видела, как она смотрела на Луку?
– Да, но вряд ли это имело какое-то отношение к каннибализму.
Мы оба смеемся, и я знаю, что ухмыляюсь, как последний мудак, но мне все равно. Быть с ней, смешить ее – это напоминает мне прежние времена. Я знал, что мне их не хватало, но до этой минуты не понимал насколько.
– Ты в порядке? – спрашиваю я секунду спустя.
– Да. – Она кивает. – В порядке. А как ты сам?
Нелепо воспринимать всерьез такой пустяковый вопрос, но в устах Грейс он не кажется мне пустяковым. Особенно если учесть, что она единственная, кто когда-либо задавал его мне и ожидал ответа.
Возможно, именно поэтому я в кои-то веки говорю, что у меня на уме, вместо того чтобы взвешивать возможные варианты.
– Мне стало бы еще лучше, если бы ты решила провести эту ночь у меня. – Я ожидаю ответа, делая вид, будто я не затаил дыхание, как сопливый подросток.
Она закатывает свои ласковые карие глаза.
– Если я решу провести эту ночь у тебя в комнате, боюсь, завтра на выпускной церемонии мы оба будем выглядеть как зомби.
– Меня это не смущает, – отвечаю я, подняв брови, чтобы дать ей знать, что сон мне не важен. Особенно если надо выбирать между сном и ею в моей постели.
Она склоняет голову набок, и ее чудесные кудряшки падают ей на лицо. Но затем улыбается, искоса смотрит на меня и говорит:
– Возможно, меня тоже.
Она вертит на своем пальце обетное кольцо, и от этого ее ответ становится еще слаще. Она сказала «да». Эти слова отдаются в моем мозгу. Она сказала «да».
Я протягиваю руку, убираю с ее лица одну из ее роскошных кудряшек, и мои пальцы задерживаются на ее щеке. Ее кожа такая мягкая, такая теплая, и мне так приятно к ней прикасаться, что я хочу прижать ее к себе здесь и сейчас, и мне плевать, что об этом подумает кто-то еще. Вместо этого я отстраняюсь и шепчу:
– Я обещаю, что дам тебе поспать. В конечном счете.
А затем начинается настоящее светопреставление.
– Не трогай ее! – рычит мой чертов придурок-брат. – Это ты виноват! Это из-за тебя и этих твоих уз сопряжения она может умереть в тюрьме, и ты воображаешь, что у тебя есть право касаться ее своими грязными лапами?
– Полегче, Джексон. – Мекай переносится к нему, пытается схватить его за плечо, но Джексону это не по вкусу.
Немудрено. Этот парень всегда был склонен драматизировать.
И тут он подходит ко мне так близко, что я ощущаю запах крови, которую он пил на ужин. Мне хочется садануть его кулаком в горло, но я довольствуюсь тем, что бросаю на него убийственный взгляд и отвечаю:
– Что ж, я, по крайней мере, не дебил, который выбросил свои узы сопряжения в мусор, так что не тебе меня учить.
– Пошел ты на хрен, – рявкает Джексон. – Ты сраный ханжа, и никто тебя не любит. Что ты вообще тут делаешь?
Его слова попадают в цель, но плакать из-за этого я не стану. Одного брата Веги, ведущего себя, как малое дитя, более чем достаточно. Вместо этого я рычу:
– Злю тебя, так что кое-что сегодня я уже выиграл. А если ты будешь продолжать вести себя как чертов дебил, то и тебя никто не будет любить.
Я пытаюсь пройти мимо него, злясь из-за того, что он ведет себя как гребаный ребенок, но он вдруг хватает меня и впечатывает в стену с такой силой, что моя голова ударяется о камень и отскакивает от него. Это заводит меня.
– Джексон! – Грейс хватает его, и от вида ее маленькой ручки на его предплечье меня охватывает еще большая ярость. – Джексон, перестань!
– Ты так и будешь стоять, как рукожопый болван? – презрительно говорю я, когда он не обращает на нее внимания. Я бы отдал все, лишь бы она посмотрела на меня так, как смотрит на него, а он готов это просрать. – Или все-таки что-то сделаешь? У меня нет времени ждать, когда ты наконец перестанешь быть тряпкой.
– Хадсон, перестань! – кричит на меня Грейс. Как будто это моя вина. Это он, а не я засранец, не способный навести порядок у себя в голове.
Но уже поздно. Мой обидчивый братец уже закусил удила, и у него сорвало крышу. Он хватает меня за горло и начинает сжимать его, потому что он гребаный охла- мон.
– Джексон! Джексон, нет! – Грейс хватает его за руку, и я пытаюсь привлечь ее внимание, сказать ей отойти, потому что мой младший братец дуется и я не хочу, чтобы она пострадала. Но она даже не смотрит на меня, потому что изо всех сил старается утихомирить этого младенца. Я хочу предложить ей использовать соску в следующий раз, но он стискивает мое горло все сильней.
Я так зол на этого мелкого болвана, что часть меня хочет задать ему трепку, но другая часть желает посмотреть, как далеко он зайдет. Во всяком случае, пока он не начинает использовать свой телекинез, чтобы прижать меня к стене.
Мелкий говнюк.
– Пожалуйста. – Между нами протискивается Грейс со своими большими карими глазами и нежной улыбкой и смотрит в лицо Джексону, хотя душат сейчас не его, а меня.
У меня мелькает мысль, что, может быть, стоило бы вырваться и использовать мою магическую силу, чтобы убедить его сдать назад, но я не хочу этого делать, если мне не покажется, что он и впрямь собирается убить меня. Если мы дойдем до этого, то мы все в жопе. Но сейчас он скорее хочет причинить мне боль и унизить меня, а не прикончить, так что я подожду.
Но Грейс, похоже, это невдомек, потому что ее пальцы сжали его руку, и она пытается оттащить его от меня. Я был бы не прочь что-то сказать, но он пережал мою трахею, так что я не могу говорить.
– Перестань, Джексон, – настойчиво говорит она, и тон ее не терпит возражений. – Не делай этого.
Он даже не смотрит на нее. Здесь собрались и остальные, они кричат на Джексона, пытаются оторвать его от меня, но и у них ничего не выходит. Я начинаю думать, что в скором времени мне надо будет что-то предпринять, или все они окончательно слетят с катушек. По-видимому, в Америке не изучают проблему соперничества между братьями и сестрами, как это делают в Британии.
И тут Грейс делает то, что наводит меня на мысль о том, что мне, возможно, стоит передумать. Она, моя пара, касается ладонями его щек и шепчет:
– Джексон, посмотри на меня.
Это как удар в живот после того, как в Нью-Йорке она точно так же смотрела на меня. После того, как так же касалась моего лица.
Он наконец смотрит на нее – ну, еще бы. Это же Грейс, так что как он мог не посмотреть на нее? Сам я готов на все – на все, – лишь бы она посмотрела на меня вот так, хотя бы на секунду.
– Я с тобой, Джексон, – шепчет она. – Я здесь, рядом, и никуда не уйду. Что бы с тобой ни происходило, клянусь, я с тобой.
От этих слов мне становится тошно, но когда Джексон вдруг начинает трястись, у меня мелькает мысль о том, что, может быть, дело не только в том, что мой брат нытик, возможно, с ним и впрямь что-то стряслось.
И я не могу не забеспокоиться всерьез, когда он шепчет:
– Грейс, что-то не так. Что-то…
– Я знаю, – отвечает она, и весь вестибюль вдруг начинает трястись. Со стен падают предметы, в камне появляются трещины, и пальцы Джексона так стискивают мое горло, что меня начинает охватывать слабость, все начинает кружиться, становится смазанным.
Еще тридцать секунд, говорю себе я. Еще тридцать секунд, и я что-нибудь предприму, чтобы положить этому конец. Но если я это сделаю, если вломлюсь в его сознание, это уже нельзя будет исправить.
– На небе играет северное сияние, Джексон, – говорит Грейс нежно и непринужденно. – Вон там.
Вокруг раздаются тихие изумленные восклицания, как будто наши друзья считают, что она делает что-то не то. Но я достаточно долго прожил в ее голове, чтобы понять, к чему она клонит. И хотя мне больно думать о том, что она может вести себя так с моим братом, я это стерплю. Я могу вынести эту боль. Но я не уверен, может ли ее вынести Джексон.
– Ты помнишь тот вечер? – спрашивает она. – Я так нервничала, но ты просто взял меня за руку и снял с того парапета.